Девушка в цепях - Страница 16

Подавила желание подскочить. Змей я боялась с детства, но… откуда здесь взяться змее, правда?

– И что же случится, если я решу отказаться от выплаты?

– Ты умрешь.

– Вы шутите?

– Ничуть. – Удивительно мягкий голос для таких ледяных интонаций. – Я исполнил свою часть сделки. Твоя очередь.

Если я правильно его поняла, мне даже раздеваться не придется. Достаточно отвернуться, стянуть верх и выпутаться из сорочки. Будет сложно, но я попробую. Пальцы потянулись к пуговкам на платье, но трость отвела мою руку.

– В чем дело? Вы передумали? – я приподняла брови.

– Тебя раздену я.

– Мы так не договаривались.

– Неужели? Я сказал, что хочу снять с тебя нижнее платье.

– Но…

– Сам.

К щекам снова прилила кровь. Было в этом что-то ненормальное, но от того, как он на меня смотрел: от голода в его глазах, от короткого приказного: «Сам», – дыхание участилось. Особенно когда он медленно стянул перчатки, сначала одну, затем вторую. И так же медленно отложил в сторону, придавив тростью. Набалдашник негромко звякнул о кольца артефакта, а Орман протянул мне руку.

Прикосновение заставило вздрогнуть: оно было слишком живым для сна. Настолько живым, что от касания пальцев по телу побежало тепло. Замерев под его взглядом, на миг утратила дар речи. Особенно когда он развернул меня к столу, оказавшись за моей спиной.

– Тело запоминает ощущения, – произнес он, легко сжимая мои плечи поверх платья. – А мы воспроизводим их во снах. Тепло дерева или прохладный шершавый камень… – Пуговицы выскальзывали из петель одна за другой. Когда Орман коснулся ямочки между ключицами, я вздрогнула. – Горячая ладонь…

По груди скользнула прохлада, ладони на обнаженных плечах показались не просто горячими – обжигающими. Кожа под его пальцами горела, становясь отчаянно, невероятно чувствительной. Рукава поползли вниз, и он повторил это легкое скольжение: от локтей к запястьям, на одном из который дремало заклятие долга. Настолько откровенно, что я едва успела опомниться и поймать платье, которое не упало лишь чудом.

– Жало иглы или ожог плети…

Его руки снова скользнули наверх, к плечам, и я вздрогнула, прижимая расстегнутое платье к груди. Почему-то ужасающе-ярко представила, как его ладонь обхватывает рукоятку плети, и от замаха до удара (за долю секунды до обжигающе-острого всплеска) перед глазами темнеет от страха. Меня наказывали розгами, и это было жутко, отвратительно, стыдно и больно. Так больно, что ссадины на запястьях не давали заснуть по ночам. Я складывала горящие руки так, чтобы не касаться покрывал или подушки, но они все равно саднили.

– Розги – бессмысленная мерзость, – хмыкнул он, медленно стягивая бретели нижнего платья. От ласкающего движения кружева по коже становилось нечем дышать. Так же, как от опасной близости за спиной. – Тому, кто ими пользуется, надо отрывать руки или совать их в кипяток.

Мир перед глазами зашатался от будничности брошенной им фразы.

– Руки? – зачем-то уточнила я.

Вместо ответа Орман потянул сорочку вниз, плотно прижимая ее к телу и не позволяя свободно соскользнуть. Дюйм за дюймом все больше открывая грудь. Он почти меня не касался, просто протягивал ткань по коже невыносимо-медленной лаской.

– Отпусти платье, Шарлотта.

Это был приказ, и руки разжались сами собой. Тихий шорох, и я вцепилась в собравшуюся на бедрах ткань, чтобы удержать хотя бы что-то. Перед глазами стояли трость, перчатки и артефакт, рассыпающий яркий свет. Настолько яркий, что мне хотелось зажмуриться. Зажмуриться, чтобы не видеть, как кружево оборки тянется вниз, как скользит по напряженным соскам, задевая их плотной шершавой резинкой. Прикосновение вышло настолько ярким, что я охнула и ухватилась за край стола.

Лакированная поверхность и впрямь была теплой, я чувствовала ее подушечками пальцев. Всевидящий, я сейчас чувствовала так остро, что по телу шла дрожь. Закусив губу, чтобы не застонать, попыталась выпрямиться, но он не позволил. Чуть подался вперед, плотнее прижимая меня к краю.

– Невероятно чувственная девочка. – Хриплый голос стелился невидимым покрывалом.

Сорочка потекла еще ниже, и от прикосновения горячих рук к бедрам тело пронзила странная судорога. Всхлипнула, испуганно дернулась, и… проснулась на лежащих передо мной «Заклинаниях». Место, где Орман оставил трость и перчатки, разумеется, пустовало. Раскрытыми ладонями оттолкнулась от стола, вскочила. Сердце колотилось так, что дышать было трудно, низ живота наливался сладкой, томительной тяжестью.

– Шарлотта! Шарлотта, ты еще здесь?

О-о-оооо-й-й!

Так быстро, рискуя запутаться в платье и свернуть себе шею, я никогда по лестницам не лазила. Только запихнув «Заклинания» вместе с «Основами» на нужное место, обнаружила, что томик Миллес Даскер валяется на полу. Должно быть, зацепила локтем, когда спала.

Нет… нет, нет.

– Шарлотта!

Быстро сунула роман в ридикюль, плюхнулась на стул, выпрямилась и подтянула к себе книгу, которую мне дала леди Ребекка. Вовремя: она как раз вошла в библиотеку и наградила меня строгим взглядом.

– Прошло уже два часа. Я решила, что ты ушла, не прощаясь.

– Что вы, разве я могла так поступить? – поспешно вскочила, подхватив книгу, и артефакт погас. К счастью, потому что щеки у меня пылали. – Просто нужно было основательно подготовиться. Я же совсем ничего в магии не понимаю. Зато теперь граф будет доволен!

Выразительно похлопала ресницами.

– Что ж, чудно. Оливер вернется с минуты на минуту, – леди Ребекка нахмурилась. – Не прижимай к себе книжку, будь так любезна.

– Ой.

Я поняла, что и впрямь вцепилась в фолиант. Прижимая к груди так яростно, словно он мог унять бешено бьющееся сердце и погасить пламя охватившего меня смятения. Осторожно вернула книгу на стол, а леди Ребекка раскрыла медальон-артефакт, который носила с собой по дому. Это изобретение заменило обычные колокольчики, с помощью него можно было приглашать слуг. Для приглашения дворецкого нужно было прикоснуться один раз, горничных – два, и так далее. У слуг находились связанные артефакты, с помощью которых они узнавали, куда нужно подойти.

– Джон тебя проводит, – распорядилась виконтесса и кивнула в сторону двери.

Надежда на то, что удастся вернуть «Сладкую горечь свободы» на место таяла на глазах.

Особенно когда дверь открылась, и в кабинет заглянул дворецкий Фейберов: высокий, лысеющий и тощий, как захиревшая туанэйская сосна.

– Джон, проводи мисс Шарлотту, будь так любезен, – это прозвучало очень мягко. – Доброго вечера, Шарлотта.

– Доброго вечера, леди Ребекка. Поцелуйте за меня Миралинду.

– Непременно, – последовал ответ.

На том и распрощались. Как-то резко, рвано и слишком скоро, но сейчас я была искренне этому рада.

Пауль Орман

Прядь волос под пальцами раскалилась, как медная проволока в огне. Прядь волос и крохотная капелька ее крови, сохраненная магией – пропуск в мир ее снов. Магия гааркирт, позволяющая входить во сны любого: не просто входить, выстраивать их по своему желанию, создавать сюжеты и образы из воспоминаний спящего или собственных фантазий.

Окутанное туманом сознание понемногу прояснялось, возвращая в реальность, заставляя сжать зубы и сдавленно выдохнуть. Он ведь не собирался к ней приходить. Изначально – не собирался, но картина превратилась в навязчивый образ, и впервые за долгое время на смену привычному явился другой. Уводящий за грань реальности, из центра Лигенбурга – на окраину. Туда, где траурной лентой блестит река, где звезд не видно из-за тянущегося над домами дыма. И выше, к закрытой на хлипкую цепочку и старенький энгерийский замок каморке.

Девчонка не шла у него из головы. Маленькая мисс-сама-невинность Шарлотта Руа. С расплавленной медью волос и глазами цвета разбавленного молоком горячего шоколада, что подают в лучших ресторанах Ольвижа. С кожей, не уступающей лепесткам аламьены, застилающей поля Лавуа.