Девушка с характером (СИ) - Страница 11

– Я так и знала, – подала голос Йордан. Она пила кофе с молоком из светло-голубой чашки с золотым краем и держала ее в руках, словно сокровище. К слову, вчера Мари даже не допустили до мытья большей части посуды.

– Она криворукая. Она ведром оставила зазубрину на двери в столовую. Я это говорю, чтобы было понятно, что не я виновата. Скажи, Мари, что это ты сделала. Давай. Говори.

Когда Августа уже заняла свое место за столом, Мари только вернулась со своим ведром на кухню и поставила его возле плиты.

– Не все, сказанное Августой, правда, – ответила Мари. – Но зазубрину сделала я. Поскольку было темно, а дверь за мной быстро закрылась…

– Вот это гонор! – взвилась Августа. – Слыхали? Она же меня и обвиняет. Эта малолетка смеет обвинять меня во лжи. «Не все правда»…

Все повернулись в сторону Мари. Даже Роберт, сидевший рядом с Йордан, иронически усмехнулся. Повариха, которая так по-дружески вела себя вчера вечером, прошипела, что малышке пора бы учиться манерам. И даже Эльза, которая обычно не произносила ни слова, возмутилась «неслыханной наглости».

– Я требую, чтобы ее наказали! – взвизгнула Августа. – Она всего лишь криворукая кухарка. А смеет меня обижать.

Фрейлейн Шмальцлер решила, что настал момент вмешаться. Она поставила на стол свою чашку и сделала это достаточно громко.

– Тихо! Немедленно все замолчали. Августа! Сейчас же прекрати истерику. – Просто удивительно, каким авторитетом обладал голос Шмальцлер. – Для тех, кто забыл: мы работаем в уважаемом доме, и я от всех жду соответствующего поведения. В том числе на кухне! – Она взглянула на Августу, у которой лицо и шея пошли красными пятнами. Уголки губ опустились, но разрыдаться она не посмела. – В том, что ты болтаешь о вещах, которые того не стоят, нет ничего плохого.

После этого утверждения домоправительницы слезы все-таки полились из глаз Августы, подбородок задрожал, грудь заходила от всхлипов.

– Но… – продолжила Шмальцлер на повышенных тонах. Теперь она обратилась к Мари, которая все еще стояла возле плиты и внешне никак не реагировала на разговоры за столом. – Но ты, Мари, последняя, кто в этом доме имеет право порицать Августу. Уж во всяком случае, не здесь, перед всеми. Подойди!

Мари послушалась и медленно подошла, ее лицо ничего не выражало. Она давно научилась не выказывать эмоций. Глупой Августе такое, пожалуй, было не по силам.

– Ты сейчас извинишься перед Августой.

Мари вновь, как уже часто бывало, оказалась в непростом положении. Сначала в приюте. Да и потом тоже. Унизиться, чтобы тебя оставили в покое. Или отстаивать свою гордость и быть наказанной. В данной ситуации ее попросту могли выгнать. Чего она никак не хотела. Уж во всяком случае, не из-за этой курицы Августы.

– Я не хотела тебя обидеть, Августа.

– Но обидела, – всхлипнула девушка.

– Мне жаль. Ты сказала правду. Я оставила на двери тот ужасный рубец. Я повторяю, чтобы услышали все. Это была я. Августа не виновата, что я такая неловкая.

Она ощутила на себе пронзительный взгляд домоправительницы. Чего ей еще было нужно? Разве она не признала свою вину? Даже если и ловко обошла молчанием фактическое обвинение.

– Я быстро отучу тебя перечить другим. Тебе надлежит слушаться и держать рот на замке. Только так и подобает кухарке.

– Да, фрейлейн Шмальцлер.

– Запомни!

– Да, фрейлейн Шмальцлер.

– Теперь садись за стол и завтракай.

Место Мари было на дальнем конце стола. Во главе стола, рядом с теплой печкой, возвышалась Шмальцлер, по одну сторону от нее сидела повариха, по другую – Роберт. Йордан занимала место возле Роберта, напротив нее – Эльза и Августа. На неделе к ним присоединялись садовник Блиферт со своим внуком Густавом. Садовнику было уже за шестьдесят, это был худой жилистый человек с широкими мозолистыми ладонями, которые красноречиво говорили о его работе с землей. Внук был выше деда больше чем на голову, очень мускулистый, добродушный и слегка неловкий парень. На протяжении всего завтрака он не сводил глаз с Мари, при этом все время посмеивался про себя. Наконец он сказал деду:

– Это молодая госпожа. Ты посмотри, как она сидит. Прямо королевская осанка.

– Тебе моча в голову ударила, малый!

– Да нет же, дед. Я тебе говорю. Молодая госпожа.

Из-за болтовни парня на бедную Мари посыпались насмешки. Госпожа жестяных ведер. Принцесса картофельных очисток. Королева ночных горшков.

Завтрак для прислуги закончился, когда фрейлейн Шмальцлер коротко хлопнула в ладоши. Последовали указания на день. После обеда барышня Элизабет ожидает трех подруг, чай и выпечка должны быть готовы. Около четырнадцати часов госпожа Алисия собирается к парикмахеру, с этими словами экономка посмотрела на Роберта, который кивнул со всем рвением. После парикмахера госпожа надеется вернуться домой на встречу благотворительного общества. Дамы соберутся около шестнадцати часов, в библиотеке нужно приготовить стол для выступающего, стулья, разжечь камин и повесить свежие шторы. Госпожа пригласила религиозного служителя, который долгие годы работал в Африке и хотел поделиться с дамами своим опытом общения с неграми.

– Чай и кофе. Белое вино, предпочтительно «Мозельское». Бутерброды и маленькие закуски. Последний раз в доме госпожи директора Вислер сэндвичи по-английски имели успех.

– Английскую требуху ешьте сами, – пробормотала себе под нос повариха. – У нас будут говяжий язык, копченый лосось и яйца вкрутую с икрой. Настоящей русской икрой. А не дешевкой из колониальной лавки.

Фрейлейн Шмальцлер не стала реагировать на замечание поварихи, в силу своего положения Брунненмайер обладала гораздо большой степенью свободы, чем остальная прислуга. Мари понимала, что горничную и даже камеристку можно заменить, но другую хорошую повариху так просто не найдешь.

– Работайте с прилежанием, радостью и благословением божьим!

Все пробормотали в ответ что-то свое, быстро допили кофе и встали из-за стола. Сразу трое обратились к Мари:

– Мари, убери со стола, вымой посуду, принеси дров… Это была повариха.

– Мари! Поможешь мне поменять в библиотеке занавески и отнести старые в прачечную.

Это Эльза.

– Мари! Возьми ведро и совок. Давай!

Августе тоже хотелось покомандовать. Ей было приказано навести порядок в комнате барышни Катарины, и Мари должна собрать осколки и протереть полы.

Мари решила в дальнейшем не ввязываться в неприятности. Но казалось, против нее сговорилась вся прислуга: не важно, насколько сноровисто она работала, – все равно все считали ее неумехой. До серебряных подносов с завтраком для господ ей нельзя было даже дотрагиваться, их носили наверх Эльза или Августа. Упала метла – Мари недоглядела. Выскользнуло у поварихи из рук блюдо – опять Мари виновата, она довела повариху. У Эльзы по дороге наверх на подносе опрокинулся сливочник – Мари налила слишком много сливок.

В любой неловкой ситуации им был нужен козел отпущения, гневно думала Мари. А раз она всего лишь кухаркина помощница, она во всем и виновата. Так в этом приличном доме было заведено. Все были озлоблены, подличали, ставили друг другу подножки, больше всех доставалось слабым.

Алисия Мельцер неодобрительно посмотрела на пустые стулья за накрытым к завтраку столом. Ни одна из дочерей еще не выходила, было ощущение, что они выжидают, пока отец уйдет на фабрику. Однако их опасения были совершенно напрасны: Алисия решила не обсуждать события этой ночи. По крайней мере, пока Иоганн сидел за столом.

Иоганн Мельцер пожелал своей супруге «доброго благословенного утра», мимоходом поцеловав ее в лоб. Он сейчас же углубился в чтение свежего номера «Аугсбургер тагблатт»[1], жуя булочки с маслом и медом, которые положила ему на тарелку Алисия. С момента их женитьбы она всегда подавала ему булочки: попытайся Иоганн сам намазать булочки, непременно испачкал бы медом и газету, и скатерть, и свои манжеты.