Девушка с букетом - Страница 3

– Опять горы пыли и мусора?! – грозно вопрошала мама. – Мы же договаривались! Рабочий стол – это святое место, и его надо содержать в чистоте!

И Варя кидалась за влажной тряпкой – грозные напоминания были все-таки лучше, чем уборка, которую, потеряв терпение, производила мама. Один раз Варя увидела, как она, помыв пол в ее комнате, с досадой встала перед столом, где конечно же все лежало так, как нужно было для работы, но выглядело как беспорядок, – и размашисто, той же половой тряпкой навела чистоту. И возражать было бесполезно – мама всегда точно знала, что кому следует делать, и Варя, помимо обвинений в нарушении договора об уборке, услышала бы, что она занимается ерундой, вместо того чтобы учить таблицу умножения или слова с непроверяемыми гласными – и таблица, и слова были крупно написаны на ватманских листах и развешаны по стенам.

Папа не противоречил маме, но и не присоединялся, и на таблицу умножения не указывал. Он незаметно откладывал для Вари куски обоев, оставшиеся от ремонта, сверлил в листе фанеры, под которым сушились растения, дырочки для вентиляции, потихоньку освободил для сушки место на чердаке и починил протекающую крышу. Папа, который никогда не приносил с работы даже карандаша, однажды чуть не попался на колхозном поле, где с риском для жизни обдирал кукурузные початки – листья, которыми они обернуты, были прекрасным фоном для картин из цветов. Газеты, нужные в больших количествах, чтобы перекладывать растения, сохнущие под прессом, аккуратно складывались в стопочку на подоконнике. И складываются по сей день.

Варя еще раз фыркнула на «Растущий и хорошеющий край», глянула за окно – как будто уже не капает. А не забежать ли в самом деле к Ане? До вечера все-таки еще долго.

Из зарослей шиповника выглядывали остроносые мордочки нераспустившейся сирени. Они так же недоуменно смотрели на Варю, как и Варя на них. Никогда такого не было, чтобы сирень в это время не зацвела! В мае Белогорск всегда клубился сиреневыми облаками всевозможных оттенков, в июне их сменяли белые и розовые волны шиповника. А сейчас Варя шла по абсолютно бесцветной улице, шла налегке, не считая зонтика.

Папку с файлами, купленную вчера в Москве, пришлось оставить дома. А ведь как предвкушались бесцельные летние блуждания с пощипыванием там и сям приглянувшихся цветков, веточек! С собой при этом обязательно должно быть несколько твердых папок – для нежных бутонов и мягких стебельков и для более грубых листьев и веток – иначе домой принесешь труху. А теперь получается, что все принадлежности, аппетитно пахнущие новеньким, за которыми она так вдохновенно бегала в лавку для художников, в канцтовары и прочие магазины, будут валяться дома, ненужные. И нежно-голубой крепдешиновый сарафан и соломенная шляпка – тоже. Не от холода же ее надевать. А серебристый плащ в такую хмарь казался просто серым.

Погода, о которой говорили с Варей обе подруги, была для нее не проходной темой, а самой главной. Лето кормит весь оставшийся год запасами материала. А если и дальше так пойдет, что запасать-то? И когда? Ни в дождь, ни после дождя растения не собирают.

В заплаканном парке зонтик пришлось раскрыть, потому что капало со всех деревьев, но небо неожиданно просветлело, и Варя зашагала бодрее, прикидывая, как срезать путь до Аниного дома. Аллея разбегалась на две дорожки, и на одной из них, на сыром асфальте, была нарисована мелом стрелка и крупно написано: ТУДА. Ну, туда так туда.

Ее обогнала женщина с прогулочной коляской, загорелая, несмотря на холод, одетая в бриджи и майку, на которой сзади написан целый текст, и Варя, ускорив шаг, прочитала:

«Большое спасибо, НО:

• мой ребенок любит возиться в грязи,

• ему не холодно,

• он делится игрушками, только когда сам этого хочет,

• он не хочет братика, равно как и сестричку,

• я прочитала очень много книг о воспитании детей».

Варя невольно зауважала независимую женщину, бесстрашно отрицающую весь мир, уже открывший рот, чтобы сказать ей что-то. Сама она, пожалуй, не решилась бы даже спросить у нее, сколько времени. Вполне вероятно, что прозвучит: я говорю, сколько времени, только когда сама этого хочу… я сейчас думаю о других вещах… я покупала часы совсем не для этого…

– Варька! Привет!

Дорожка и женщина с коляской привели ее на обширную детскую площадку с песочницей, разноцветными современными горками. Там копошились малыши в таких же разноцветных комбинезончиках. Молоденькие мамаши и даже несколько папаш сбились в кучку. А перед Варей стоял Андреев и расплывался в своей фирменной, чуть плутоватой улыбке:

– Привет! Как дела? Замуж вышла?

За него цеплялся карапуз с плутоватой рожицей, не оставляющей сомнений в их родстве.

О том, что бывший супруг завел новую семью, папа Варе уже сообщал, а вот о появлении Андреева-второго почему-то нет. Или сам не знал, или пощадил ее самолюбие. Выходит, те два года, что она помирала с тоски в Переславле, Андреев тут успешно размножался! Когда она сама сочеталась вторым браком, их счет стал один – ноль в ее пользу, а теперь два – ноль – в его!

– Что это ты тут возишься в песочнице? Ты же терпеть не можешь детей, – отбрила Варя. – Ты же их никогда не хотел!

– Ну, мало ли чего я говорил, – глазом не моргнул Андреев, – а ты бы взяла и родила, я б с твоим сейчас гулял.

Варя задохнулась по-настоящему и ничего не могла ответить, потому что это уже не было просто перебрасывание словами-мячиками. Выходит, элементарная порядочность – это то, над чем потешаются, и в семейной жизни надо было ловчить, вроде самого Андреева? Он шляется по выдуманным командировкам и врет про авралы на работе – а ей надо было подсуетиться и поставить его перед фактом, использовав ребеночка как ловушку, чтобы привязать муженька к себе… Варя беспомощно стояла на месте, не в силах ни придумать достойный ответ, ни развернуться и уйти, а Андреев еще и добил:

– Зря ты тогда погорячилась! Жили бы да жили, как все живут, нечего было придавать значение всяким пустякам. – Говорил он громко, просто потому, что никогда не умел разговаривать тихо, и женщины у песочницы стали коситься на них. – А знаешь, правду говорят, что первая жена – самая лучшая! Под присягой могу подтвердить! Надо нам с тобой…

– Погоди, – оборвала его Варя и опустилась на корточки.

В траве вздохнул, глядя на нее снизу вверх, скелетик прошлогоднего листа. Между его прожилками непонятно как уцелела истонченная, бесплотная серебристая ткань. Варя осторожно подняла его за ножку – он весь дрожал, но не рассыпался, видимо благодаря влажности. Это было зимнее дерево – одинокое, съеженное, с просвечивающей паутиной тонких ветвей! К нему был нужен такой же одинокий, скудный белый фон – и больше ничего. Оно было самодостаточным и завершенным. Варя редко видела будущие картины вот так, сразу, обычно просто набирался материал, и уже из этой кучи-малы начинали наплывать идеи, фрагменты… Какой же он молодец, что долежал, дождался, все вытерпел – и сумел так на нее взглянуть, что и она его увидела!

– Ну-ка, дай сюда.

Она отобрала у растерявшегося Андреева газету и бережно вложила в нее находку. Ничего, другую купит.

– Варька, надо посидеть в интимной обстановке, отметить встречу! – орал вслед Андреев, не стесняясь мамаш в песочнице. – Не пожалеешь! Я тебе звякну!

Какой же мерзкий, наглый голос! И это от него у нее когда-то переворачивалось все внутри?! Это его она каждый раз, подбегая к телефону, надеялась услышать?! Это перед ним, энергичным, оглушающим – даже когда Андреев шептал! – не могла устоять?!

Варя неслась по аллее почти бегом. Анин дом – высокая светлая «подковка» – уже маячил впереди, но идти до него было на самом деле минут десять. Не хватало еще Боголюбова повстречать, которому тоже небось все мнится интимная обстановка: «Варенька, ты для меня как была женой, так и осталась, для меня все эти формальности ничего не значат»…