Девочки мои - Страница 9

– Попробуй не помолись! Бабуля меня со свету сжила бы. Она из тех, кто ради веры способен камнями забросать…

И крикнула Симе:

– Может быть, мы начнем репетировать? А когда этот ваш автор, наконец, появится, прервемся. Хотя зачем – непонятно… Он же все уже сказал этой пьесой! Что он еще хочет добавить?

В сотый раз просматривавшая текст Сима подняла голову:

– Ты очень торопишься?

– Не очень. – Ангелина тут же пошла на попятную. – Просто не хочется торчать тут без толку…

– Так иди домой. Если там от тебя больше толку.

«Как-то она с намеком это сказала, – уловила Наташа. – Ей что-то известно об Ангелине… особенное. А я вообще ничего о ней не знаю».

Вроде бы это и не могло быть поводом для переживаний, ведь в последнее время рядом с Наташей Лукьянцевой появилось много людей, подробности жизни которых были ей неизвестны. Но как раз об Ангелине ей хотелось бы знать побольше. Не только потому, что до сих пор Наташа еще не встречала вживую таких красивых людей. Ее притягивала некая печальная тайна, отсвет которой виделся в Ангелинином взгляде. Мгновенно гаснущая улыбка, нервные пальцы, явственно проступающее беспокойство – все это выдавало постоянную тревогу, но о чем или о ком, Наташа спросить не осмеливалась.

Она решила попытаться разузнать исподволь:

– А о чем ты молишься?

– Уже не молюсь, – отозвалась Ангелина не сразу. – Я получила все, что хотела.

«Это вряд ли, – подумала Наташа с сомнением. – Не похожа она на счастливого человека… Когда мы подарили маме мастерскую, вот это действительно было для нее счастьем!»

– Я не совсем поняла, – робко начала она, – ты уже замужем, что ли?

– Нет!

Это прозвучало так, будто Ангелина оттолкнула ее. И подступиться с расспросами снова теперь казалось немыслимым.

Чуть отвернувшись, Наташа принялась разглядывать зрительный зал, который сейчас был занят скучающими артистами, небольшую сцену, пустую без декораций и действия. Обычно она была освещена, а зрителей скрывал полумрак, но сейчас Сима везде включила свет, и очарование таинственности сразу исчезло, возникло ощущение будничности, даже скуки, с которой для Наташи никогда не был связан театр.

«Для Симы это – просто работа? Все равно что овощами торговать? Или она еще улавливает присутствие чуда, которое я тут ощутила в первый раз? Тогда Ангелина играла так, будто ей предстояло умереть после репетиции и ей непременно нужно было, чтоб ее запомнили такой… Вот это и называется – обыкновенное чудо. А сейчас сидит рядом как ни в чем не бывало и ногти грызет. Как самая обычная девчонка…» – Наташе захотелось силой опустить ее руку, прокричать ей в лицо, что она не может вести себя как простая смертная, не имеет права! Она должна нести свой талант бережно, точно драгоценный нектар, себя подавать как сокровище, к которому даже приблизиться страшно… Неужели Ангелина сама не понимает этого? Те люди, что с ней рядом, не понимают…

– Я не замужем, – неожиданно заговорила Ангелина о том же. – Но я живу с одним типом… Об этом ты, наверное, и слышала. Болтают, да? Я так и знала… Сбежала к нему из дома, думала – на свободу! А оказалось… Ну, в общем, как всегда.

– Ты его не любишь? – еле слышно прошептала Наташа.

– Ненавижу.

Вот в это поверилось сразу, потому что в нежном Ангелинином лице внезапно проступила та холодная жесткость, что сейчас, пожалуй, позволила бы ей сыграть в «Снежной королеве» другую роль. И у Наташи от жалости зашлось сердце: это же как надо было потрудиться, чтобы так ожесточить Герду…

Она проговорила умоляюще:

– А уйти от него ты не можешь?

– Куда? К своим вернуться? Чтобы меня бабка поедом ела? Да она такую грешницу и на порог не пустит…

– А хочешь, – Наташа даже подскочила, осененная спасительной идеей, – хочешь у нас пожить? У нас есть свободная комната! Дом, знаешь, какой здоровый!

Не выказав ни малейшей радости, Ангелина кивнула:

– Видела. И как это твой папа-врач ухитрился купить такой?

– Нам его бабушка в наследство оставила. Но лучше бы она не умирала. Родители не сразу переехать решились, все-таки Москву бросать… Все спорили, пока моя младшая сестренка не родилась. Тогда уже у нас совсем не протолкнуться стало.

– А у бабушки откуда взялся этот дом? – Вот теперь Ангелина будто проснулась. – Дедушка каким-нибудь партийным начальником был?

– Был, – отозвалась Наташа с вызовом. – Так ты будешь жить с нами?

И снова отчуждение:

– С какой стати? Думаешь, твои родители будут счастливы заполучить приживалку?

– Почему – приживалку?!

– Все, хватит об этом. И не заговаривай даже. Я свои проблемы сама разгребу. Хватит на кого-то надеяться… Все, молчи! – заметив, что Наташа пытается что-то возразить, прервала она. – Вон Потапов приехал. Сейчас начнет нам мозги вкручивать.

Обернувшись к двери, Наташа увидела, как Сима трясет руку кому-то, больше похожему на артиста, чем на драматурга.

– Ты уверена, что это и есть Потапов? Стильный такой… Симпатичный, да? И не такой старый, как я думала. Вообще – молодой!

– Значит, это не он был тем отцом, – пробормотала Ангелина. – По возрасту не подходит… А я уж думала, он пытается от чувства вины избавиться.

– Ты думала, это он о себе написал? – удивилась Наташа. – Да разве в таком кто признается? Хоть и в пьесе…

– Да сколько угодно! Серийные убийцы и то воспоминания пишут. Бестселлерами становятся, между прочим.

Присмотревшись, Наташа убежденно сказала:

– Он не похож на насильника.

– Они все не похожи…

– А как его, кстати, зовут? Сима все: Потапов да Потапов. Смешная фамилия, правда? Не подходит для писателя.

– Не знаю, как его зовут, – буркнула Ангелина, снова занявшись своим пояском. – Надеюсь, теперь мы начнем репетицию?

Подтащив Потапова за руку, Сима радостно провозгласила:

– Долгожданное свершилось! К нам приехал автор пьесы «Что такое палисадник?» Лев Алексеевич Потапов.

– Лучше – без Алексеевича, – поправил он.

Ангелина тихо просвистела:

– Гос-споди… Он еще и Лев!

– Разве в литературе может быть второй Лев? – поддержала ее Наташа, еще не разобравшаяся, нравится ей Потапов или вызывает отвращение.

Он был так красив, что трудно было отвести взгляд. Серые глаза казались слишком большими, чересчур насмешливыми. Правда, смущали темные, набрякшие круги под ними, что Наташа привыкла считать признаком пережитого страдания или алкоголизма. Где-то она читала об этом… Неужели человек с таким лицом мог страдать? Взгляд его казался слишком ироничным, а губы выражали постоянную готовность к улыбке. Или все же к усмешке? Едва наметившаяся ямка на подбородке… Короткие волосы теплого, золотистого оттенка.

– Он похож на Джуда Лоу! – сообразила Наташа. – А я-то думаю, почему мне сразу показалось, что он больше напоминает артиста, чем писателя! Ты ведь знаешь Джуда Лоу?

– Не помню, – отрезала Ангелина.

Она нервничала все заметнее и каждую минуту поглядывала на часы.

– Может, он – алкоголик? – продолжая свою мысль, проговорила Наташа, больше не обращаясь к ней. – Говорят, все писатели пьют…

Сима, от которой так и разлетались искры радости, подтащила Потапова к ним:

– Вот наша Геля.

– Которая из двух? – уточнил он, заставив Ангелину вспыхнуть.

Наташа поспешно сказала:

– Конечно, она. Вы бы видели, как она играет!

– Надеюсь, что вы доставите мне такое удовольствие.

Он вроде бы говорил вежливо, но даже Наташе послышалась издевка в его тоне. «Зачем он так? – вскрикнула она про себя. – С Ангелиной нельзя так… Она и без него вся – оголенный нерв!»

Но Ангелина тоже огрызнулась, порадовав ее:

– Доставлю. Не сомневайтесь.

Сима засмеялась:

– Вы с нашей Ангелиной поаккуратнее. Она из тех, кому палец в рот не клади. Не стоит даже протягивать.

– Серьезно? Геля такой не была, – заметил Лев.

– Ангелина может быть всякой, – заверила его Сима. – Сами увидите.