Девочка в саду и другие рассказы - Страница 11

– Это наш, – сказала она.

Мы договорились с хозяевами, что они за дополнительную плату подержат нашего щенка лишних две недели с матерью, и, радостные, уехали. Так я стал ненадолго владельцем щенка русско-европейской лайки. Ненадолго – потому что буквально через неделю ко мне зашел Михаил в совершенно убитом состоянии. Мы пошли с ним на кухню.

– Что с тобой случилось? – спросил я.

– Беда у меня.

– Что за беда?

– Каяра застрелили.

– Кто? Как застрелили?

– Кто-кто? Ванька пьяный. Он зашел в Ключищи, соседнюю деревню, а там ему кто-то и налил. Он заснул на чьем-то крыльце, а когда в себя пришел, смотрит – у ног лежит Каяр довольный, а вокруг перья от курицы. Ванька мне сказал, что Каяр поймал курицу и сожрал ее. Не верю! Никогда не давил кур, а тут – задавил, да еще сожрал. А Ванька мне говорит: если собака стала домашних кур давить, то она уже испорчена, и толку от нее не будет. Вот он его и застрелил. А потом сказал, что разозлился и застрелил, а потом все жалел. В общем, пьяный был.

– Да, беда, – произнес я с сожалением, еще не догадываясь, что эта беда коснулась и меня.

– Так я чего пришел! Щенка-то я тебе не отдам. Это наша общая просьба: и моя, и Ленькина, и Танькина. Ну, в общем, ты понимаешь!

Так я остался без собаки, а потом и с Михаилом как-то наши интересы разошлись: новая работа, новые проблемы, новый социальный строй. Хотя встречать его я встречал на улице, останавливались, разговаривали. И пса его нового видел: кличка Карат, здоровый, с белыми лапами, нагрудником и пятном на лбу, только морда не как у лайки, а приплюснутая чуть-чуть. В Елистратиху Михаил больше не ездил: и не то чтобы на Ивана рассердился, а просто Иван застрелился. Был запой, белая горячка, застрелил корову, стрелял в жену, а потом и себя устряпал. Михаил освоил новый район для охоты. Хвастался своим кобелем: мол, у того дипломы и какие-то первые места и по кабану, и по медведю. Рассказывал, какой он умный, мол, читает мысли: только подумаю, что пора гулять, а Карат уже поводок с ошейником тащит. Да я и сам видел, что кобель замечательный: если можно так про собаку говорить, то – брутальный. Когда Мишка вылезал из своего «Гелендвагена», Карат перебирался на водительское сидение и презрительно рассматривал прохожих.

А потом, через несколько лет, рассказал он мне странную историю, из-за которой я и решил написать этот рассказ. Случилось это по осени. Работы было по горло: новые русские заказывали себе коттеджи, а инженерное сопровождение должен был вести проектировщик. Михаил целый год без выходных торчал или в офисе, или на стройках, деньги просто валились на него: ну что поделаешь – и у архитекторов бывает сенокос. Забыл он и про семью, и про охоту, и про Карата своего.

Осень уже была. И вот звонит ему как-то на работу супруга: приезжай, Карат взбесился, меня покусал, Леньку в кухню загнал, рычит, не выпускает. Примчался Михаил домой, а пес и на него рычит, губу верхнюю задрал, зубы скалит и глаза злые. Понял тут он всю ситуацию: Карат год в лесу не был. Схватил Мишка ружье, патронташ, сапоги, пристегнул Карата на поводок – и в лес. Да только беда все равно случилась. Приехал он в свою Соловьиху, что на речке Пьяне. Выпустил Карата, а сам переодеваться – камуфляж, сапоги, кепочку, рюкзачок, ружье. Только пес вместо того, чтобы в лес бежать, прямиком направился трусцой в деревню. Михаил – за ним. А в деревне новые армяне завели овцеводческую ферму, и паслись на пригорке три десятка баранов, которых хозяева продавали желающим на шашлык. Карат прямиком направился к стаду, потявкал немного и потом прилег на пригорке. Михаила он к себе больше не подпустил даже на пять метров: полает на него незло и отбежит. Чего только Мишка не придумывал: и батон докторской колбасы предлагал, и в воздух стрелял, собака к нему – как к чужому. Пришлось ночевать в деревне. Наутро то же: Карат не хотел идти к хозяину. А овцеводы смеются: давай мы пса твоего купим, из него хороший сторож получится.

Вернулся Мишка в город, взял супругу, Леньку и снова в деревню. Но ничего и с родственниками не получилось. Карат, завидев всю семью, подбежал, три раза тявкнул, повилял хвостом и отправился на свою новую работу – сторожить овец. И через месяц Мишка за псом ездил, и через год – все без толку. Карат его узнавал, подбежит, тявкнет три раза и к овцам своим. Вот так: лайка либо охотник, либо сторож.

Был теплый майский вечер. Я возвращался с вальдшнепиной тяги к себе домой, в свой охотничий домик, как я его сам называл. Пятнадцать выстрелов и четыре длинноносых трофея – неплохой результат за сорок минут этой по-настоящему спортивной охоты. На завтра можно будет приготовить правильную охотничью шулемку.

Я приобрел этот дом несколько лет назад совершенно случайно – планов покупать дом в деревне не было. Однажды с двумя товарищами возвращались из дальней поездки домой. Неожиданно один из моих спутников, профессор Николай, заметил, что мы проезжаем мимо деревни Асташиха, где живет старик-мастер, работающий лодки-великовражки.

Меня это очень удивило и порадовало: за сотни километров от Великого Врага, красивейшего села, знаменитого на всю Среднюю Волгу своими лодками, здесь, на Ветлуге, сохранился уникальный и почти забытый народный промысел. Конструкция корпуса этого судна совершенно замечательна: лодка практически непереворачиваема, хорошо ведет себя при средней волне и легка на веслах. Я это знал от своего близкого родственника, кораблестроителя, специалиста по судовым движителям. Она хорошо шла и под трех-, и под пятисильными подвесными моторами. Но когда наступила эпоха двадцати- и тридцатисильных «Вихрей» и «Нептунов», спрос на уникальную русскую лодку стал катастрофически падать, пока не пришел к нулевому финалу.

Мы проехали вдоль всего села и почти у самого берега реки, около заброшенной лесопилки, остановились. Рядом с палисадником, окружавшим небольшую избу, на бревнах, свежепросмоленая и покрашенная, стояла готовая к спуску небольшая носастая великовражка. Во дворе ребрами шпангоутов белела еще одна будущая посудина. Хозяина дома не было – пообщаться не удалось.

Мы пешочком спустились к реке и закурили, глядя на осеннюю холодную воду, струящуюся вдоль песчаных кос и нависших вековых сосен. Какой-то международной экологической организацией при ЮНЕСКО Ветлу га недавно была признана самой чистой рекой Европы – был повод полюбоваться.

Внезапно пониже нас, метрах в десяти, сквозь прогал в кустах тальника на берег вышел мужчина, одетый в старый длинный брезентовый плащ, из-под которого виднелись резиновые сапоги, на голове – кепка. Неодобрительно посмотрев в нашу сторону, он стал не торопясь и обстоятельно налаживать свою снасть: удочку, какими, по моему разумению, пользовались деревенские ребятишки лет пятьдесят назад, – удилище из длинного прута ивы и поплавок из пенопласта, проткнутого спичкой.

Мужчина что-то насадил на крючок и закинул его в воду, через мгновение поплавок качнулся и утонул. Рыбак подсек, но неудачно. Он снова старательно поколдовал с крючком и во второй раз закинул его в воду, течение здесь было изрядным. И снова, через пару секунд, поплавок утонул. На этот раз попытка была удачной – рыбак снял с крючка приличных размеров красивую рыбину. Это был язь на полкило как минимум.

Мы очумело смотрели на этот цирк и не могли поверить своим глазам. Тем временем рыбак засунул рыбину в карман брезентового мешковатого плаща, аккуратно свернул свою снасть и направился по тропинке в сторону деревни.

– Мужики, что это было? – обратился я к спутникам.

– Не знаю, – откликнулся мой хороший товарищ Михаил, который и за грибами-то ездил в костюме и галстуке, – по мне, так это было больше похоже на постановочное кино, да и то с несколькими дублями.

– Мужики, я хочу здесь жить.

– Мы этот вопрос решим, – сказал профессор Николай. – Глава Воскресенского района – мой хороший знакомый, я поговорю с ним. Тем более он тебя знает. В деревне половина домов заколочены, и хозяева в городе, или вообще их уже нет. Подберет он тебе что-нибудь недорогое и приличное, чтобы без особых затрат.