Девочка в бурном море. Часть 2. Домой! - Страница 9

Дипкурьеры везут секретную государственную почту вдвоем, в кожаных портфелях. И эти портфели в их руках превращаются в надежные сейфы.

Дипкурьеров охраняют, о их безопасности должны заботиться власти всех государств, через которые они проезжают. Насилие над дипкурьером считается тягчайшим международным преступлением. Дипкурьер — неприкосновенная личность, он не может быть задержан, арестован, обыскан. Таков международный закон. Так относятся к дипкурьерам во всех странах на правах взаимности.

В историю дипломатии вписана черная страница — нападение на курьера. Жертвой его стал советский коммунист Теодор Нетте. Нападение было совершено в поезде, и, охраняя доверенную ему государственную почту, Нетте вступил в жестокую борьбу против кучки фашистов, ворвавшихся в купе. Нетте отстреливался, защищая своим телом портфель с сургучными печатями. Враги изрешетили его пулями. Маяковский обессмертил его в стихах:

…В узком переулке, где невозможно было разъехаться двум экипажам, машина остановилась у небольшого магазина, помещавшегося в полуподвальном этаже разрушенного бомбой дома. Василий Сергеевич сказал, что забежит узнать, достали ли ему обещанную куклу.

Он вскоре вернулся, торжественно держа в руках большую белую лакированную коробку, перевязанную голубой лентой.

— Довоенная! — воскликнул он. — Теперь у моей Ленки будет самая красивая кукла.

— Ну-ка, пусть Антошка оценит, — сказал Алексей Антонович.

Василий Сергеевич снял с коробки ленту и открыл крышку. В коробке лежала роскошная кукла величиной с годовалого ребенка, в пышном голубом платье, на белокурой голове прозрачный синий бант, на ногах носочки и белые башмаки на шнурках. Тело куклы было упругое и нежное.

— Черт возьми! — восхищенно воскликнул Алексей Антонович. — Сделана из какой-то особой резины, прямо как живая.

Антошка рассматривала куклу восторженными глазами.

Алексей Антонович спросил:

— А нет ли там второй, для Антошки?

Девочка вспыхнула и сказала, что она давно вышла из того возраста, когда играют в куклы.

— Ну-ну, — добродушно отозвался Алексей Антонович, — я пошутил.

— А у вас дети есть? — спросила Елизавета Карповна.

— Есть сын, но и он в лошадки давно не играет. Сейчас воюет где-то на Третьем Украинском фронте, артиллерист. Да, артиллерист, — как бы про себя сказал он, — а жена в эвакуации.

Сидеть и ждать было не в натуре Елизаветы Карповны. Ей хотелось показать Антошке Лондон да и своими глазами посмотреть старинные дома и статуи с прокопченными дочерна пазами и углублениями и добела отмытыми дождями, отполированными ветром выпуклостями. Наверно, только Лондону свойственна эта волшебная игра светотеней. Побывать в Вестминстерском аббатстве, где похоронены Ньютон и Дарвин, где стоят памятники Шекспиру, Диккенсу, Теккерею, послушать знаменитый орган аббатства и бой часов Биг Бена на башне парламента, взглянуть на Тауэр — средневековую тюрьму, где каждый камень является свидетелем трагедий, казней и просто убийств, прогуляться по набережной Темзы, чем-то напоминающей Неву, но не такой широкой и светлой, а забитой пароходами, катерами, баржами…

И всюду страшные, зияющие раны войны. На набережной Темзы израненный осколками снаряда сфинкс, с огромной дырой на бедре, с изрешеченным лицом, отбитыми лапами, печально взирал на развалины взорванных верфей. Палата общин парламента походила на открытую сцену, на заднике которой сохранились изуродованные ниши, балконы, три полукруглых проема арок, а на сцене, где были стройные колонны, поддерживавшие многоярусный балкон, где стояли обитые красной кожей стулья, высоко взгромоздились обломки балок, куски лепных украшений, железо и камень.

Усталые и измученные всем виденным, мать и дочь подошли к остановке омнибуса. Обе были подавлены. Над городом нависли сумерки. Тоненько завизжала, как электропила, а затем завыла, выматывая душу, наводя безотчетный страх, сирена. Люди поспешно скрывались в подъездах.

— Воздушная тревога!

Елизавета Карповна осматривалась, ища, куда бы спрятаться. Где-то вдалеке раздался взрыв. Застрекотали зенитные орудия. Трассирующие пули ярким пунктиром взмывали ввысь, по небу зашарили лучи прожекторов; вот три из них соединились в темном небе в одну светлую точку.

— Идите в подъезд! — Перед Елизаветой Карповной и Антошкой выросла темная фигура полицейского.

Он схватил Елизавету Карповну за руку и потащил к подъезду, распахнул ногой дверь и почти силой втолкнул обеих внутрь, бормоча какие-то ругательства.

Вспышки выстрелов молниями освещали темный подъезд. Антошке сделалось страшно.

Потом в подъезде посветлело. Через застекленные двери стало видно далекое зарево и на его фоне черная аппликация церкви. Тревожно заревели сигналы пожарных машин.

Антошка втянула голову в плечи, прижалась к матери: ей казалось, что вот-вот на них упадет бомба и разорвет их в клочья.

Открылась дверь квартиры, и показался силуэт женщины.

— Здесь кто-то есть? — спросила она.

— Да, нас сюда затащил полицейский, — ответила Елизавета Карповна.

— Заходите к нам, — приветливо сказала женщина, — переждите бомбежку.

— Не стоит вас беспокоить, наверно, скоро кончится.

— Ну, это трудно сказать. Пожалуйста, заходите.

Антошка вошла в квартиру первой.

— Вы иностранцы? — спросила хозяйка настороженно.

— Да, мы из Советского Союза.

— О, тогда раздевайтесь и проходите в столовую.

В просторной комнате горел камин. У камина сидела старушка и вязала. Двое детей, мальчик лет двенадцати и девочка лет девяти, сидя на полу, запускали поезд по электрической железной дороге.

Антошка села на стул и подумала: «Совсем как в учебнике английского языка». «На картинке мы видим комнату. У камина бабушка вяжет чулок. Котенок играет с клубком», — повторяла она про себя давно забытый урок. Но котенка не было, не было и папы, читающего газету, не было дедушки с трубкой. Зато была собака. Она вышла из-за кресла, коротколапая, угрюмая, с гладкой черной спиной и острыми треугольными ушками. С ее боков до самого пола свисала длинная блестящая шерсть. Из-под челки, нависавшей надо лбом, смотрели умные карие глаза. Собака подошла к маленькой гостье, внимательно обнюхала ее. Антошка проворно поджала ноги.

— Не беспокойтесь, наша Леди не укусит, она просто знакомится с вами, — сказал мальчик. — Меня зовут Генри, а это моя сестра Джэн. Как зовут вас?

— Антошка.

— Анточка, — серьезно повторил мальчик и за ним девочка, стараясь справиться с трудным именем.

Леди вскинула передние лапы на колени Антошки, лизнула ей руку и при этом обнажила белые как сахар зубы с мощными боковыми клыками.

— Вы видите, Леди улыбается, вы ей понравились. Хотите посмотреть ее детей? — спросил мальчик.

За окном стрекотали выстрелы.

— Не бойся, девочка, — сказала хозяйка, — это зенитные орудия прогоняют германские самолеты.

— Не бойтесь. — Мальчик взял за руку Антошку и повел ее в угол за кресло, где в широкой низкой корзине, застланной чистыми пеленками, копошились пять черных щенят. У их мамы Леди ушки торчали фунтиками, а у щенят висели лопушками по бокам.

— Можно взять на руки? — спросила Антошка»

— Пожалуйста, только не уроните.

Щенок был тяжелый, голова больше туловища и походила на утюжок, весь он покрыт короткой шерстью, только брюшко было совсем голенькое.

— Вы любите собак? — спросил Генри.

— Да, очень. У меня в Москве была собачка, но мне пришлось оставить ее у бабушки.