Девочка в бурном море. Часть 1. Антошка - Страница 9
— Вы с мамой пока останетесь здесь. Место на самолете получить очень сложно. При первой возможности вы тоже отправитесь в Москву…
Отец улетел темной ночью, улетел в Англию, а как он будет добираться до Москвы — никто не знал, и Елизавета Карповна с Антошкой жили в постоянной тревоге. Учеба в школе продолжалась, но Антошка учила уроки скрепя сердце, учила только для того, чтобы не огорчать маму, которая в ожидании известий от отца осунулась, побледнела. Наконец в октябре от Анатолия Васильевича была получена коротенькая телеграмма из Москвы: «Прибыл благополучно. Целую». И все.
Письма и газеты из Советского Союза перестали прибывать с первых же дней войны. Московское радио заглушалось немецкими трещотками, и слушать его можно было только глубокой ночью. А советским людям позарез нужно было знать правду, как обстоят дела на фронте, как живет и борется родная страна.
Ночью в советском пресс-бюро включались два радиоприемника, и члены советской колонии, дежуря по очереди, ловили вести из Москвы, записывали сводки Совинформбюро. Сводки перепечатывались на машинке, вывешивались во всех служебных помещениях. Потом стали выпускать бюллетень советских новостей и печатали его на ротаторе. Не только советские люди, пусть и шведы знают правду о нашей стране, знают из советских источников, а не по немецким лживым сообщениям. Советское полпредство стало выпускать бюллетень на шведском языке и на английском.
А источник информации один — радио.
Сегодня у Антошки ночная вахта. Она дежурит напарником с военным атташе Николаем Петровичем. Они будут сидеть в разных комнатах и записывать одну и ту же передачу, а потом сверять.
Николай Петрович шагает по комнате, курит одну папиросу за другой. Как всегда, молчаливый, непроницаемый, и Антошка его побаивается.
Николай Петрович представляет в Швеции Красную Армию, поэтому его должность и называется военный атташе. Обычно он ходит в штатском костюме, но иногда появляется в полной форме полковника Красной Армии с орденом Боевого Красного Знамени на груди. Этим орденом он награжден за геройские подвиги в гражданской войне. Надевает он военную форму только тогда, когда едет по делам в шведское министерство обороны, на военный парад или на маневры шведской армии. Когда Советский Союз закупает военные материалы, то переговоры о закупке ведет военный атташе, и он же наблюдает за тем, как выполняются эти заказы. Николай Петрович читает шведскую военную литературу, газеты и журналы, изучает жизнь шведской армии. Коллонтай советуется с ним по всем военным вопросам, и, наверно, это Николай Петрович подсчитал, что гитлеровцам понадобится по меньшей мере тридцать дивизий, чтобы оккупировать Швецию.
Живет Николай Петрович один, его семья осталась в Ленинграде. Антошке кажется, что строгий он только с виду. Она не раз замечала, как он останавливался возле советской школы и предлагал ребятам, у кого нет велосипедов, подвезти на машине до дому. У Антошки нет велосипеда, и Николай Петрович часто завозит ее домой, но в машине сидит всегда молча и ни о чем не спрашивает.
В окна колотит крупными каплями дождь, осенний, октябрьский. На большом письменном столе стоит радиоприемник, рядом лампа под зеленым абажуром.
Антошка сидит, ждет команды и боится обернуться. Позади нее шагает Николай Петрович и курит папиросы — одну за другой!
— Ну давай настраиваться на московскую волну, — говорит он, садится рядом с Антошкой и подкручивает ручки приемника.
И вдруг в комнату словно врывается сонмище колдунов и ведьм из страшных сказок: завизжали, застонали, залязгали железными зубами, топают, гогочут. Это германские трещотки заглушают голос Москвы.
— Вот так, — говорит Николай Петрович, — постарайся не слышать этих глушителей, а слушай только Москву. После боя кремлевских курантов начнется передача для районных и областных газет. Если что не разберешь, не останавливайся, записывай дальше. Потом мы соединим обе наши записи — что-нибудь получится. Понятно?
— Да, понятно, — говорит Антошка, вовсе не уверенная в том, что она что-нибудь сумеет расслышать.
Николай Петрович ушел в другую комнату, сел за свой радиоприемник и закрыл дверь.
Антошка осталась одна среди хаоса звуков, визга и грохота.
Сейчас будут бить кремлевские куранты. Двенадцать часов по московскому времени.
Бой кремлевских курантов!
Живя в Москве, их даже не слышишь и о них не думаешь. Но вдали от Родины, на чужбине, в какой бы точке земного шара ни находился советский человек, всегда, когда московское время приближается к двенадцати, он включает радиоприемник и с большим волнением ждет этого размеренного и спокойного сигнала Родины. Прижмет человек наушники покрепче к ушам и слышит стук сердца матери-родины и знает, что это тебе она подает сигнал, напоминает о том, что ты сын великой страны, что Родина помнит о тебе, верит и знает, что ты выполнишь свой священный долг.
Антошка ждет, напрягает слух.
Московская волна! Она катит к ней, к Антошке, смывает на пути грязные потоки лжи и клеветы и сейчас чистой струей забьет в радиоприемник.
Вот он, стук большого сильного сердца… Гудки автомобилей… Нежный перезвон курантов… Тишина… И, уверенный, спокойный, разносится над планетой бой кремлевских часов. Плывет над землей величественный, крепнущий с каждым ударом звон курантов.
Антошка замерла. После двенадцатого удара сквозь вой трещоток прорывается голос усталого, но сильного человека — мягкий баритон московского диктора.
«Здравствуйте, товарищи!» — слышит Антошка.
— Здравствуйте, товарищ диктор! — радостно откликается она.
«Приготовьтесь записывать».
— Готова! — отвечает Антошка, подвигает поближе бумагу, выравнивает отточенные карандаши.
«В течение семнадцатого октября продолжались упорные бои с противником на всем фронте… Немецко-фашистские войска продолжали вводить в бой новые части… Храбро и мужественно сражаются советские летчики против озверелого фашизма. Под Москвой сбито шестнадцать немецких самолетов…»
Антошка пытается представить себе картину воздушного боя под Москвой, а в памяти возникает воздушный парад на Тушинском аэродроме, куда она каждый год ходила с папой и мамой. Кувыркаются под солнцем, как воздушные гимнасты, серебряные самолеты, выделывая фигуры высшего пилотажа — «бочка», «штопор», «мертвая петля»… Медленно плывут тяжелые самолеты. Разноцветные парашюты плавно опускаются на зеленый луг, и из них, как Дюймовочки, возникают парашютисты и парашютистки в голубых комбинезонах. А как все это происходит на войне? Как сбивают самолеты?
«Образцы мужества и героизма показывают артиллеристы, танкисты…» — записывает Антошка.
И ей представляется парад на Красной площади. Прошли слушатели военных академий, боевые марши сменил вальс, прогарцевали кавалеристы. На площади наступает торжественная пауза, и вдруг тишину разрывают грохочущие, дымящие, украшенные флажками танки, за ними катят зеленые пушки, площадь заполняется чадом, но его быстро разгоняет майский ветер.
На войне все не так. Антошка это понимает. Но как? Как загораются эти бронированные чудовища — танки? Как стреляют нарядные зеленые пушки? Этого Антошка не знает.
«Эвакуация советских войск из Одессы закончилась в срок и в полном порядке…»
— Раз в срок и в порядке, значит, хорошо, — облегченно вздыхает Антошка.
«Ожесточенные бои в направлении…»
Диктор передает название города по буквам: «Мария, Ольга, Женя, Анна, Иван Краткий…» Антошка улыбается. «Иван Краткий» — это буква «й», и Антошка представляет себе этого «Ивана Краткого» добродушным и рослым красноармейцем, добрым и улыбчивым, но беспощадным в бою с врагом.
Вой и скрежет заглушают московскую передачу.
«Успешно действуют партизанские отряды… — снова выбрался из хаоса звуков голос диктора. — Рабочие предприятий переходят работать с одного на несколько станков, заменяют товарищей, ушедших на фронт… Учащиеся ремесленных училищ помогают нашей промышленности выполнять заказы фронта. Отличник учебы Ваня Шарафьев выполняет две с половиной нормы…»