Девочка из снов (СИ) - Страница 8

Работаю пока без выходных. Хотя никто этого от меня не ждет. По большей части отмалчиваюсь. Говорю сугубо по делу. А вот к подчиненным прислушиваюсь. Впрочем, мужики у меня не из болтливых. А может, осторожничают, не зная, чего от меня ждать. Я бы на их месте вел себя точно так же.

— Ну, что, Степан, какой у нас план на сегодня?

— Доширак согласился сосватать своего козла нашим в Малиновку. Надо доставить, пока не передумал. С него станется.

Моргаю. Все, что произносит Николай — для меня звучит как абракадабра, хотя за неделю я вроде уже привык к их своеобразной речи. В любом случае, уточнять сказанное я не спешу, справедливо рассудив, что ситуация прояснится по ходу.

И она проясняется. Открыв рот, смотрю на коричневого в пятнах козла, стоящего посреди принадлежащей заповеднику лодки.

— Это что еще за на хрен? — щурюсь я, уже было решив, что надо мной издеваются.

— Это мой Гоша. Отдаю горемычного вам на расплод.

Перевожу взгляд на древнего сморщенного, как запеченное яблоко, мужичка. То ли дочерна загоревшего, то ли до такой степени грязного.

— Мне?

— Ну, а кому? Ты ж начальник, я так понимаю? С тебя и спрос. Вы уж его доставьте с комфортом. Не ближний-то путь. А потом еще и козочки из него все соки выпьють… Ой, может, и зря его так задешево… Всего-то за пузырь.

Нет. Похоже, самому мне с происходящим не разобраться.

— Степаныч, — оборачиваюсь к дежурящему со мной в паре патрульному, — ты мне можешь русским языком объяснить, какого черта происходит?

— А что тут непонятного? Наши бабы из поселка договорились с Дошираком, что тот им Яшку отдаст. Покрыть тамошних козочек. Зимой — то туда не добраться. Вот и живут они натуральным хозяйством. Животину разводят, пчел… А Яшка — козел отличный.

— Мать — стопроцентная чешская пятилитовка! — вставляет свои пять копеек Доширак, как будто мне о чем-то говорит эта информация. — Да и отец с отличной молочной линией!

— Так нам его нужно в поселок доставить? — как дурак уточняю я. Нет, конечно, я понимаю, что на дальних хуторах живут сотрудники заповедника. И, наверное, это действительно входит в наши обязанности. Попробуй, разберись, как и что тут у них заведено.

— Ага. По речке быстрей всего. В прошлый раз мы быка по воздуху на вертолете доставляли. Так у того от стресса, видать, ничего не вышло.

Смешно. Но делать нечего. Осторожно забираюсь в лодку. Гоша угрожающе косится на меня из-подо лба. И я начинаю переживать насчет его намерений. Ловлю себя на том, что широко улыбаюсь. Ну, какая же идиотская ситуация. И это — моя жизнь теперь. Тени, если узнают, будут ржать надо мной до конца жизни. Ну, ведь какая байка! «Как я Гошу на случку возил»…

Степаныч заводит мотор. Козел начинает метаться. Я придерживаю его за цепь, чтобы тот к чертям не перевернул нашу лодку. Денек погожий. И если эта тварь, наконец, успокоится, можно здорово кайфануть от незапланированной прогулки по озеру.

— Слушай, Степаныч, все понятно. Но почему Доширак?

— А ему если налить, он через три минуты уже готов будет, — смеется мужик в усы. И я смеюсь тоже. Ну, ведь и правда — смешно. Едем долго. По берегам — такая красота, что дух захватывает. Я то по сторонам смотрю, то жмурюсь, подставляя лицо ласковому весеннему солнцу и хрустальным звонким брызгам воды. Не знаю, как козел, а я почти что счастлив. Хотя это козлу, а не мне, в поселке неплохо обломится.

— Гляди! — Степаныч тычет грязным, в машинном масле, пальцем в небо. Красную точку вертушки на фоне белых ледников в верховье я замечаю сразу.

— Что он здесь забыл?

Степаныч пожимает плечами. И в этот самый момент наш диалог бесцеремонным образом прерывает Гоша.

— Твою мать, — шиплю я, убирая ногу подальше от горячей струи, с запозданием понимая, на кой ляд дно лодки застелили клеенкой. Вот такой, мать его, обоссанный, я и появляюсь в поселке. Еще из лодки я замечаю Робинсон Темекая, брошенный на пустыре в стороне.

— Может, заболел кто? У Алевтины давление. Акай иной раз привозит к ней докторицу…

«Ишь ты, какой заботливый. Ну, просто благодетель, мать его!» — это первая мысль. А вторая — «неужели она тоже здесь?». Сердце предательски бахает в желудок. Прямо к двум наспех съеденным, запитым кофейной бурдой бутербродам.

Вытаскиваем лодку на берег. Гошка жмется к борту, будто и не козел. Приходится брать его на руки и вытаскивать вот так, как красну барышню. Спускаю козла на землю и натыкаюсь на её смеющийся взгляд. Еще секунду спустя замечаю и Акая. Тот стоит у Саны за спиной, покровительственно касаясь ее плеча своей лапой.

— Вот уж кого не думал сегодня увидеть! — его зычный голос эхом разносится по горам.

— А я уж тем более, — пожимаю протянутую руку. — Надеюсь, этот полет согласован с администрацией заповедника?

Глаза Саны потрясенно расширяются. А вот Акай, напротив, сощуривается.

— А если нет? Ты меня, что, оштрафуешь?

— Ну, ты, это, начальник, не дури, — толкает меня в бок Степаныч. И мне, наверное, нужно к нему прислушаться, но…

— Закон для всех один, Акай.

Сана

Ой, дура-а-ак! Ой, дура-а-ак! Мамочки…

Не знаю, чего мне больше хочется. Встряхнуть Ису, чтобы его холеные удивительно белые зубы клацнули, или закрыть его своей спиной от гнева Акая. Меня он тронуть не посмеет, а вот из этого убогого ведь душу вытрясет, как пить дать.

— Закон для всех один, Акай.

Что он хочет доказать? Кому? Господи…

Хватка на моем плече крепнет. От страха на лбу проступает липкий холодный пот. Я с трудом гашу в себе желание упасть перед Акаем на колени и умолять не трогать этого дурачка. Пусть живет, ведь правда? Сердце заполошно стучит в груди, и этот звук отдает в уши протяжным гулом. В котором тонет раскатистый смех Акая…

Я оборачиваюсь. А тот — ну просто заходится. Я, пожалуй, еще никогда не видела его таким веселым. Медвежья грудь ходит ходуном, по загоревшим, выдубленным солнцем и ветром щекам текут обильные слезы. Жилы на толстой, как дерево, шее выступили и вибрируют… И это так заразительно, что не будь я до такой степени напряжена, непременно бы к нему присоединилась.

На глазах всех собравшихся медведь извергает из чрева, казалось бы, уже проглоченную добычу. Дыши, мол, парень, живи. Черт с тобой. Дурило.

— Ну, чертяка! — восхищенно сверкает глазами Акай. — Ты только посмотри на него! Давай, — машет рукой. — Доставай свои писульки.

— Да вы что, Акай Аматыч! Шутит он. Человек новый, что да как у нас заведено, не знает, — суетится Степаныч, а его глаза, глаза взрослого битого жизнью мужчины, бегают, как у провинившегося ребенка. Конечно, я могу понять его волнение. Но не могу его принять. Я его почти ненавижу. Их всех ненавижу. За то, что никто… никто из них не нашел в себе силы хоть раз выступить против Акая.

До Исы.

Может, он и дурак. Но смелый. Слабоумие и отвага — это про него, да. Вряд ли он действительно не понимает, что за фрукт Акай. И тем не менее… Вон, что вытворяет.

Я медленно выдыхаю. Воздух с шипением просачивается сквозь стиснутые зубы. И, наверное, хорошо, что этот звук тонет в одобрительном кряхтенье Акая. Мало ли, как он расценил бы мой вздох?

— Нет-нет! Твой новый шеф, Степаныч, дело говорит. Ну, что ты смотришь? Составляй протокол! Нарушил — значит, нарушил. Я ж не отказываюсь, правда, девочка?

— Конечно, — усмехаюсь я, непонятно где отыскав в себе силы на это.

— Паспорт при тебе? Нужно данные переписать, — парирует Иса довольно холодно.

Он что, серьезно? Закусив щеку, наблюдаю, как Темекай тянется к внутреннему карману, выуживает документ и, сияя, как начищенный медный чайник, протягивает тот Исе.

— Обижаешь, начальник! Как же без документа?

Протокол на Акая Иса составляет прямо за древним наспех сколоченным столом, под высокой, спускающейся корнями прямо к воде лиственницей. Меня охватывает озноб. Запоздалая реакция на стресс — не иначе. Отхожу к хлипкому крыльцу. Незаметно натягиваю рукава свитера на ладони. Так не видно, как сильно дрожат мои пальцы.