Девичий паровозик - Страница 5

Рассказать тебе про настоящий Новый год?

Я люблю легкий морозец, скрип под башмаками, длинные тени и когда идет снег. Снег большой пушистый и без ветра, падает в свете фонаря, неприятно холодит лицо, искрится на шапке, а ты в легком подпитии, где-то хлопают китайские ракеты, и ты держишь за руку кого-то, совсем замерз, и она замерзла.

Издалека железно скрипит репродуктор:

Вы стоите как ненормальные, держитесь за руки, а кругом кипит жизнь, идет праздник. Тебе не хочется праздника, у тебя праздник в душе. Праздник потому, что ты придешь домой, скинешь настывшие в лед сапоги, прижмешь ступни к батарее, и по ним больно побегут мурашки, и она скинет сапоги и прижмет их рядом с тобой. Ты будешь смотреть на ее стройные ноги, выглядывающие из-под шерстяной клетчатой юбки. И выражение лица у тебя будет наверно очень глупое. Определенно глупое. Ты будешь не в силах отвести взгляд, от плотно облегающей ее бедра юбки, и Вас обоих будет колотить крупная дрожь. Она будет что-то говорить, и Вы будете смеяться, смеяться и дрожать в ознобе. Какие у нее коленки, острые угловатые как у девочки и синие от застылости и мороза. Если их погладить прижать к губам и отогреть дыханием. Мечты! Мечты! А вдруг правда решиться, так сразу опуститься на колени, обнять ее ноги и будь что будет. Нет! конечно, нет! Я так никогда не сделаю. Черт нас дернул так промерзнуть в новогоднюю ночь.

Кто она?

Зачем мы вместе?

Ты не хочешь спрашивать, как ее зовут.

Зачем?

Ты мужчина, она девушка, вы созданы друг для друга. Вы можете ощутить радость тепла, не задавая глупых вопросов. Она незнакомка, прекрасная незнакомка и чем меньше ты ее знаешь, тем таинственней и прекрасней она кажется. Ведь все можно разрушить, одним словом, фразой, а слово за словом как снежный ком перерастет в банальность, и не заметишь, как легкий холодок пробежит между вами.

Пока она греется, у нее есть веская причина находиться здесь, а потом.

Что-то нужно сказать?

Нет.

Что-то сделать, приблизиться, но как? Так просто обнять. Нет, не годится. Она моложе тебя, она вообще красавица и черты лица у нее нежные с налетом игривости и лукавства. Глаза ее лучатся, длинные ресницы, бросают тень, но искорки маленькой чертовки иногда прорываются наружу. А ты как кисель, ты размазня Ты Вообще ничего не можешь, ни сделать, ни сказать, и постоянно оправдываешь себя.

Телевизор, этот ящик на все случаи жизни, как медленная жвачка, бросает в комнату записанный загодя концерт. Звезды дурят народ и весело чокаются, пьют за Новый год в октябре. Проходит хмель, это плохо где-то наверху у соседей гремят убираемой посудой

Наверно она отогреется и уйдет,. а ты больно и мучительно воскресишь в сознании ее красивые ноги в черных колготках, маленькие затяжки в которых просвечивает розовая кожа, нежный и терпкий запах который струился от ее тела и будешь проклинать свою нерешительность. Как сладко и томно, как неизъяснимо томительно и привлекательно, то что скрыто у ней под этой грубой шерстяной юбкой

– Да-а – возможно протянет она с грустью и сожалением в голосе, – Ты просто дурак – скажет она на выходе. Ты кинешься к ней, а она рассмеется, посмотрит как-то сверху вниз, уберет твои руки и гордо уйдет.

На улице будет так же идти снег. В комнате будет тепло и уютно.

И вдруг легкая тень мелькнет в свете фонаря

и ты как ужаленный кинешься,

и схватишь одежду

и метнешься к двери, но у нее и застынешь в нерешительности.

Да! Ты кретин. Ты самый настоящий кретин, которых еще не видывал свет, скажешь ты себе, и устало опустишься на стул.

Прилипшие строчки в сознании, как метроном отсчитывают упрямо и упорно одну мелодию:

Есть поверье, что в новогоднюю ночь чудеса сбываются,

Сбываются.

но не для таких патологических неудачников как я. Вот опять я впал в меланхолию. Да! Это грустный рассказ, без счастливого конца. Маленький ужас нерешительного человека. С Новым годом друзья, новым счастьем. Выпейте бокал и за меня. Чудеса все-таки иногда сбываются.

Конечно, это было дело случая.

У художников есть выражение искать натуру для картин. Зачастую черная работа. Находишься. Ноги гудят, но если повезет, то доволен и, кажется, нет тебя счастливей. В тот раз меня потянуло в центр Москвы.

Я свернул с Лубянской площади к Кремлю и прошел в маленький двор возле Николо-Греческого монастыря. Заборы, решетки все было сделано, чтобы не пустить непрошенного гостя. Я уже хотел вернуться, как обратил внимание на узкую щель в сочленениях разных стен. Если проходит голова, можно пробовать. Я еле протиснулся, замарал куртку. Глазам моим открылся большой двор, сплошь заваленный строительным мусором. Меня окружали крупные блоки кирпичей с остатками белой и желтой побелки, листы ржавого железа, старые рамы, подгнившие балки с остатками черных досок. В центре двора возвышались остатки дома. Первый этаж его еще не сломали. За ним высилась стрела экскаватора с подвешенным ядром.

«Да! Опоздал запечатлеть кусочек старой Москвы» – подумал я, и тут мои глаза среди груды строительного мусора наткнулись на вещь, похожую на книгу или тетрадь. Я стряхнул с нее красную кирпичную пыль. В центре вензельной рамки с голубями и ангелами по углам было написано чернилами от руки «Сетрорецкъ. 1912. Тетрадь – II» В самом низу очень мелко было выдавлено типографским текстом.

С-Петербургъ

Главное управленiе Удъловъ, Моховая №40

1911.

Обложка тетради была по центру в желтых и коричневых разводах. Я попробовал ее открыть, но не тут, то было. Страницы были как монолит и рвались.

«Да! Вторая часть! – с сожалением подумал я, – а где первая?» Найдя палку с расщепленным концом, я начал исследовать строительный мусор. «А вдруг!?». И удача, улыбнулась мне второй раз. Я вытащил из-под кирпичей старое зеркало на деревянном основании. Слой амальгамы у него уже давно взялся чешуйками и почернел. Половина зеркала видимо при падении откололась, но из-под оставшейся половины виднелся уголок еще одной тетради. В этом я уже не сомневался. Попробовал ее вытащить. Не получилось. Из-за суеверий я не захотел его разбивать. Решил домашними ключами отогнуть скобки, что держали фальц стекла. Они сломались. К моим ногам упали плотный конверт и еще одна тетрадь. Трудно описать это чувство! Не знаю, что я там хотел обнаружить, но я так резко поднял выпавший пакетик из бумаги. Почти дрожащими руками начал его открывать. Наверно если кто-то бы посмотрел на меня в ту минуту, обязательно сказал бы что я ненормальный. В нем не было ничего особенного. Просто старые открытки, отпечатанные в Финляндии. CARTE POSTALE SUOMI FINLAND. На одной вид Выборга. На другой изображение пляжа в Терийоках. Лодки, кабинки для переодевания, павильон-кафе. На третьей Курзал Сестрорецкого Курорта. Были и другие открытки. Это была личная переписка между мужчиной и женщиной. Чувства столетней давности показались мне свежи и интересны.