Девичий паровозик 1912г (СИ) - Страница 19

– А все и берите, кроме шоколада.

Берег нас встретил ласково. Вдали виднелись деревянное казино, «раковины Афродит» – плетеные кабинки, защищавшие отдыхающих от ветра и песка. Песочные дюны, веселая публика, степенно гуляющая и постоянно жующая, местные модницы, галантные франты.

Мы хотели пройти в легкую беседку. Но туда иногда заглядывали гуляющие пары.

Подумав, мы уселись на крошечной полянке среди кривых сосен. Ольховый подлесок и редкие осины защищали нас от посторонних взглядов, хотя мы сами могли видеть все, что творилось на берегу. Небольшое покрывало служило нам столом. Я сходил к дымному строению больше похожему на сарай. Подождав в очереди, купил четыре палочки шашлыков. Пока стоял, смотрел на гуляющих вокруг девушек в купальных костюмах. Костюмы представляли собой, легкий комбинезон без рукавов из тонкого трикотажа, на головах у них были резиновые шапочки. Были и плащи для купания, как правило, более богато отделанные и украшенные контрастными вставками и даже позолотой. Изредка девушки проходя, бросали томные взгляды в мою сторону. Были и хорошие на личико.

Маша лежала в неге, поджидая меня. Она выше колен подняла юбку и постоянно поправляла вырез, на сорочке, предоставляя солнцу ласкать ее грудь.

Я открыл шампанское. Она вздрогнула от хлопка и посмотрела на меня укоризненно. Я, отставив бутылку, поцеловал ее, полулежа в губы потом в начало груди, а потом добрался и до груди. Она испуганно подкинулась и начала испуганно оглядываться.

– С ума сошли!

– Все хорошо! – сказал я и подал стакан с шампанским.

– Прошу вас, не нужно этого делать. Пощадите меня. Один неосторожный взгляд и я не знаю, чем это может кончиться, нам нельзя забываться.

Шампанское было теплое, но резкое и сразу шибало в нос. Маша сдерживалась, пока ее не пробила слеза.

– Клин клином, – сказал я подавая новую порцию. Вторая порция пошла лучше.

Я смотрел на ее мокрые красные губы.

– Иди ко мне!

Она, оглянувшись, прильнула всем телом. Опять дело кончилось слетевшей шляпкой.

– Ну, всё, всё! – говорила она в возбуждении. Нам не надо распаляться. Предлагаю немного освежиться в воде. Оставив провизию, мы порознь спустились к берегу. Финский залив очень мелководен, и 100 и 150 метров можно пройти, а воды будет по пояс. Я взял на прокат парусиновую кибитку с возницей, в которой, купающихся вывозили в залив, чтобы они не шлепали по мелководью. Таких белых кибиток было разбросано по берегу, и в воде, великое множество, и это, судя по всему, был доходный бизнес для местного населения.

Когда наша повозка проезжала мимо Маши, я велел притормозить, и мы уже скрытые от посторонних глаз заехали далеко от гуляющей толпы на берегу.

Маша, визжа и высоко подняв юбку, бросилась в воду. Я сидел и смотрел, как она счастливая и возбужденная делала разные пируэты и кульбиты в воде. Под юбкой у нее были надеты облегающие розовые женские трусы почти по колено из нежного батиста и украшенные тончайшими кружевами и рюшами.

– А вы?

Я отказался. Если купаться так, купаться, а такие плескания не по мне. Да и шампанское расслабило. Как маленькая девочка, забывшая на время, что этот мир существует и что это неприлично и вызывающе, она прыгала, хохотала, нащупывая ребристое дно, в итоге вымокла основательно. Возница почти не оглядывался, скучно что-то жевал. В основном мы видели только его спину, прикрытую френчем военного образца. Не менее четверти часа она барахталась и потом в изнеможении с моей помощью залезла обратно.

Я обратился с просьбой к вознице, постоять еще немного, и совсем не торопясь возвращаться. Легкий полог закрыл нас от него и всех на свете. Белая парусина пропускала свет, и в внутри кибитки растекался легкий молочный полумрак.

– Какая вы мокрая и совсем не бережете себя Мария Александровна. Так можно и простудиться. Надо обязательно растереть ноги, – очень громким шепотом сказал я ей, и моя рука скользнула вниз. Она сделала удивленно расширенные глаза:

– Что вы делаете? Это лечение?

– А вы что подумали? Лучше предупредить болезнь.

Ее холодные мокрые щиколотки и икры подверглись моим быстрым щипкам растираниям и массажу. Собирая в гармошку юбку, моя рука, добралась до остывших в воде, посиневших коленок.

– Оно уже началось господин доктор?

– Молчите больная!

– Боюсь думать, что вы задумали.

Я нашел ее рот, холодные губы. Они затрепетали. Она обняла меня за шею руками, а я чуть откинув ее навзничь, продолжал взбираться все выше и выше пока ее бедра совсем не оголились. Мокрые розовые трусы были туго натянуты на живот, и я начал водить по ним интенсивно и сильно.

– Вы что делаете Миша?

– Сушу ваше белье.

– Вы протрете там дырку.

– Так! Доктора учить! Разговорчики больная!

Мы опять слились в поцелуе, а моя рука скользнула сверху вниз под тонкую хлопковую материю. Она дернулась, сжав мне больно уши, но я не отпустил ее губы, и она расслабилась, смирившись, что моя рука проникла под эту последнюю преграду.

Вы можете попробовать на ощупь мех колонка, белки или даже шкуру медведя, что лежит у вас на полу, и все это будет совсем не то, по сравнению с тем, если вы положите руку на самый низ живота девушки или молодой женщины. Тысячи упругих пружинок жестко и мягко начнут отталкивать вашу ладонь защищать самое интимное место своей хозяйки: «Прочь! Непрошеный гость!», а вы настойчиво собираете их в кучу, безжалостно приминаете, играете с ними в одну известную только вам игру. Их ряды слабеют, они не так упрямы, как раньше, но все, же они сражаются из последних сил, и тут вы нащупываете их ахиллесову пяту на выпуклом бугорке. Тут уж они помочь не в силах, и вы чуть разваливаете половинки персика, проникаете внутрь. И ваши пальцы тонут чуть-чуть, потом все сильней и сильней. А хозяйка торопливым шепотом просит, молит о пощаде и, тем не менее, ничего не делает, что бы это прекратить. Ее слова напротив, распаляют вас еще более, и более и вы понимаете, что это только антураж и легкий страх, смешанный со сладострастием, и она совсем не хочет, что бы вы прекратили то, что так удачно начали.

В полуобморочном состоянии мы услышали, как колеса телеги выехали на берег. Я, приподняв полог, попросил возницу следовать прямо к нашей полянке. Он недовольно скривился. Мне пришлось добавить ему мелочи и он, повеселев, неспешно направился в указанном направлении. Когда мы ехали по берегу, в шаге, двух от нас, гуляли люди, мы слышали их голоса, смех, но это только заводило, придавало опасности. Мы практически сошли с ума, совершенно забыв об элементарной осторожности. Наконец, телега пару раз качнувшись, остановилась. Перед тем как выйти, Маша попросила отвернуться. Она решила снять мокрые трусы в кибитке.

– Да ладно Вам Мария Александровна! – сказал я с улыбкой. – Будет вам стесняться!

Она тяжело вздохнула и стала смотреть на меня испепеляющее.

– Не-а!!! – сказал я упрямо.

Она дала мне маленьким кулачком по лбу и сняла их запросто естественно, как будто меня здесь и не было. Свернув их конвертиком, она сжала их в руке и мы, наконец, простились с гостеприимной кибиткой, которая доставила нам, столько, радости.

Мы допили, ставшее совершенно горячим, шампанское прямо из горлышка прикладываясь по очереди. Она периодически жалась ко мне, кусалась и была немножко полоумной. Когда я оторвался от ее губ в очередной раз, Маша зашептала громко и сбивчиво мне на ухо:

– Пойдемте ко мне. Моя соседка уехала на два дня. Днем никто не подумает. 17-й номер, зайдете и сразу направо. Только смелей, и не оглядывайтесь. Если спросят, скажите… что ко мне. Фотограф. Снимки отдать.

– А дача? Там спокойней, – поинтересовался я.

Она сделала такую кислую мину, что я сразу понял, что дача отпадает по определению.

– Рискуем?

– Вы ничем!

Спустя, не более четверти часа, я смело толкнул филенчатую дверь с позолоченным номером «Семнадцать». Маша, быстро подойдя, повернула ключ в замке у меня за спиной и взглядом показала на разобранную кровать. Она уже успела переодеться и была в роскошном платье из шелкового крепа, а поверх струились воздушные ниспадающие складки прозрачной фаты из органзы. Низ и рукава были отделаны кружевами из тюля с серебряными бусинками. Игра прозрачными объемами завораживала взгляд, маня своей доступностью и тайными прелестями женского тела. При каждом шаге, в узкой щели, одежда открывала ее ножки выше бедра.