Девичий паровозик 1912г (СИ) - Страница 12

– Это был брак по расчету?

– Ну в общем да и нет.

– Это как?

– Ну если в расчет брать деньги. У моего мужа никогда не было больших денег. Он государственный чиновник средней руки. Из хорошей семьи. У них дом на Мещанской с братом, которые они сдают и имеют доход. Ну и жалование, взятки, подарки, подношения от просителей. Я это все ненавижу. Он знает это и, тем не менее, каждый вечер перечисляет мне, кто, сколько, и за что, ему вручил ту, или иную сумму. По натуре он не злой, но меня рассматривает, прежде всего, как вещь, которую можно употреблять, прежде всего для одной цели. Я его никогда не любила, да что там любила даже не испытывала симпатии. От бессилия и беспросветности мне порой даже хочется наложить на себя руки. Конечно, я этого не сделаю, но мысли такие сами по себе ужасны и недостойны меня. Ведь я тоже человек и меня хоть самую малость можно уважать, считаться со мной.

– А возраст?

– С этим я уже смирилась. Что-то мы не пьем. Давайте еще.

– Помаленьку?

– Лейте! Не стесняйтесь! – Она озорно засмеялась, и добавила.– А то я хандрю. Вы следите за мной. Мы же не грустить собрались и мои печальные истории слушать.

– Ма-а-а-а-аша-а-а!!!

– Мария Александровна! – Поправила она.

– Ух как!

– И почаще!

– Слушаюсь и повинуюсь моя госпожа.

– Давно бы так. Наливайте сразу и по третьему бокалу.

– Мы не спешим?

– Хочу быть пьяная.

– Пьяная?

– Пьяная и веселая. Se promener ainsi se promener.

– Что бы все забыть?

– Все все! И хозяйку, и Петербург, и прошлую жизнь. Я когда выпью становлюсь сама собой. Естественная. Даже сама себе нравлюсь.

– Ну, значит третий тост за вас. Сам Бог велел.

– Поддерживаю.

Я передвинул стул поближе к ней и сел почти вплотную.

– Не поняла вашего демарша, – сказала она, покосившись на меня и морща смешно лобик, – лучше яблоки порежьте и садитесь, где сидели, а то я вас не вижу совсем.

Я убрал темный завиток волос и поцеловал ее в розовое ушко.

– Вы видите у меня в руке нож, – повела она плечом, как бы сбрасывая что-то, – сами не режете и мне мешаете.

– Так уж и мешаю?

– Конечно! Мы так хорошо беседовали. Я жду, что вы про себя расскажите. Я ведь совсем о вас ничего не знаю. Давайте назад, и это, – она подняла руку и покрутила ей неопределенно в воздухе. Этот жест видимо означал, чтобы все вернулось на круги своя. Я с сожалением отодвинулся на полшага.

– Нет! Сядьте напротив. Ну, пожалуйста, прошу вас. Мне очень надо видеть ваше лицо. Я люблю на него смотреть.

Я, сделав губы трубочкой, промычал что-то неопределенно-обиженное и пересел напротив.

– Вот теперь вы молодец! L’homme admirable! – Она нагнулась через стол и поцеловала меня в губы.– Не дуйтесь. У нас уйма времени.

Но она ошиблась. Как раз в это время послышались шаги у двери, заскрипели половицы крыльца, и кто-то постучался. Маша надув щеки закатила смешно глаза и приложила палец к губам.

– Тс-с! Кто там? – зашептала она.

– Не знаю, – ответил я тоже шепотом.– Если хозяйка, обойдется. У нас сонный час.

Опять постучали, но более требовательно.

– Что уж там! Придется впустить, а то подумает не бог весть что. Так будет лучше, – проговорила она.

Я со вздохом пошел открывать. В проеме с обезоруживающей улыбкой возник Константин.

– Сударь!!! Как я рад видеть вас в нашем забытом богом уголке! Не ожидал!

– Привет Костя. Сто лет.

– Ты как не рад?

– Хозяйка сказала? – вопросом на вопрос уклончиво ответил я.

– Она. Дай, думаю поручкаюсь зайду. Ну, показывай, жена, невеста?

– Ну, тебе прямо всё и расскажи!

– И расскажи и покажи. Да! Красавица! – Он приложил ее руку к своим губам. – Константин. Старый друг Михаила, настолько старый, что он уже совершено, забыл меня и не удосужился заглянуть по соседству.

– Мария Александровна, можно просто Маша.

– Очень приятно. Чудесное у вас имя. Мое любимое. И матушку у меня так зовут. Если не прогоните, я тут у вас посижу минутку. У нас тут такая скука! Вы не представляете, как я истосковался по хорошему общению.

Эта минутка у него затянулась почти на пару часов. Мы уже попили вместе чай. Я уже демонстративно молчал, но Косте все было нипочем. Он трещал и трещал без умолку и при этом смотрел только на Машу. Меня как бы ни существовало в природе. Природная скромность Маши не позволяла ей уйти или ответить резко, она только изредка виновато улыбалась, перехватывая мой возмущенный взгляд.

Наконец я не выдержал и уже прямо сказал:

– Костя, нам хотелось немножко отдохнуть. Маша чувствует себя не совсем здоровой.

– Да конечно! Это я понимаю. Но как жаль. Правда, друзья мои, я бы так и сидел бы с вами и болтал весь вечер. Так не хочется уходить. Может, ко мне пройдем. Я теперь рисую, пишу картины, в основном пейзажи. Подарю, если что-то вам понравится.

– Нет. Нет. Как-нибудь в следующий раз.

– Тогда я не прощаюсь. Не откладывайте, завтра и приходите.

– На счет завтра не обещаем.

– Ничего и слышать не хочу. Буду ждать. Разволновали вы меня, разволновали друзья мои. Пойду, наливочки выпью пару стаканчиков, может, полегчает.

Почему-то он не одобрял наш выбор, что мы остановились в этом доме. Об этом в разговоре он сказал не единожды, но уточнять, что он имел в виду, мы не стали.

– Вот дернул меня черт за язык сказать про знакомство с Кайгородовыми, – четерхнулся я, когда за Костей, наконец, закрылась дверь.

– Вы думаете, он все понял, что мы не муж и жена?

– Ну, понял, не понял, что с того.

– Мне стыдно. Сколько сидела, столько и думала об этом. Мне кажется, мы сами себя поставили в такое положение.

– Давайте не думать об этом.

– Давайте.

– А улыбку на лице?

– Я улыбаюсь, – она виновато растянула губы, и глаза у нее неожиданно повлажнели. Чувствовалось, что она сейчас расплачется.

– Вы что?

– Я такая по жизни и есть несчастливая. Это все от меня. Чем больше ждешь, настраиваешься, тут обязательно что-то случается, что ставит все вверх тормашками.

– Так, так, так! Где у вас платочек? Слезы утираем Мария Александровна и к столу. У меня тут тоже кое-что есть. – Я покопался в своем объемистом саквояже.– Херес! Для поднятия настроения.

– У меня разболится голова. Уже сейчас шумит.– Сказала она неуверенным голосом.

– Подумайте. Нельзя допустить, что бы внешние обстоятельства были сильней наших желаний.

– Скоро темнеть начнет, пора возвращаться.

– В этот раз нам никто не помешает. – Сказал я твердо и достал наган из сумки, – пусть только кто-то сунется.

– Господи! Какой ужас. Зачем он вам?

– Служба Маша, служба. Тут у меня и пакет с секретными документами. Где их оставлять не в гостинице же. Там замок любым гвоздем открывается на раз. А к документам положено оружие. Вот нам и выдают пистолет братьев Наган. Чудесный бой я скажу у этой вещицы. – Я легко крутанул барабан. Матово, желтым блеснули патроны. – Тяжеловат, конечно, оттягивает карман. Вот кладу в саквояж.

– Вы страшный человек!

– Обыкновенный. Держите, я полстаканчика вам налил.

– Наверно не стоит.

– Попробуйте.

– Что делать. Рискну. Но меня может затошнить.

Мы пили херес, запивали остывшим чаем с крекером. Иногда мне удавалось шутить, но Маша все больше смотрела в окно и была очень грустна. Когда пары хереса немножко затуманили мне голову, я, аккуратно подойдя сзади, повернул ее вместе со стулом. Маша немного растерянно взглянула на меня. Я опустился на пол у ее ног и обнял ее узкие лодыжки, которые торчали из-под длинной юбки.

– Мария! Святая Мария! Если есть святые женщины, вы одна из них – чуть слышно произнесли мои губы.

– Ну какая из меня святая? Падший ангел!

Стало совсем тихо, только было слышно, как назойливо билась муха о стекло. Взбираясь по икрам ладонями, я гладил ее ноги. Обтянутые тонким шелком они округло тонули в моих руках. Мои пальцы ощущали их плотную упругость тонкий шов сзади. Как-то случайно открылись ее колени. Они были плотно сомкнуты. Черные тонкие чулки матово блестели, заставляя сильней биться сердце. Она была напряжена. Идеально натянутый на дамскую ножку шелковый чулок может свести с ума любого