Девчонка с изнанки-1. Апрель (СИ) - Страница 4

Инструкторы на курсах были хорошие. Гоняли нас в хвост и в гриву, как американские сержанты в голливудских фильмах гоняют своих солдатиков, но относились они к нам вполне по-человечески. Гатрийцы вообще не дикари какие-нибудь. Очень даже высокого порядка общество. Со своими тараканами, правда, но иметь дело с ними можно, если приноровиться.

В процессе обучения курсантам полагается несколько испытаний. Первый этап – примерно через полгода. К этому моменту все должны уметь летать в вертикальных и горизонтальных каналах. То есть должны управлять собой и взаимодействовать с каналом так, чтобы добираться с поверхности на изнанку и обратно живыми. Это действительно самое простое. Ты ж рождён уже с этим умением, только не знаешь о нём. Тебе просто показывают, на что ты способен. Как только всё прочувствуешь, становится просто.

На первый экзамен мы отправились всей группой в сопровождении инструктора. Нужно было всем выбраться на изнанку, а оттуда по вертикальному каналу по отдельности и полностью самостоятельно вернуться обратно на учебную базу, собрав на себя по пути поменьше пыли.

Мы сели в вагончик, и инструктор потащил нашу компанию через слои. И уронил. Потом я узнала, что это вообще было целое событие. Когда такое случается с одним обыкновенным курьером, и то весь департамент бьёт в набат, а потом разбор полётов на полгода. А тут восемь зелёных курсантов и разом. Не просто инцидент – трагедия.

Инструктор был бывалый опытный дядька, и надо ж было ему помереть вот не раньше, не позже, как только стартовав с нашим вагоном наперевес. То ли инфаркт, то ли инсульт, это уже дело десятое. Инструктор-проводник умер, и канал, потеряв нить взаимодействия с его организмом, начал плющить вагон. Мы очень быстро поняли, что дело плохо, но ничего не смогли поправить. Слишком были все ещё сопливые, чтобы знать, как перетянуть канал на себя, чтобы если не весь клубок тел вытащить, то хотя бы себя самого.

Вагон рвало на кусочки, а нас раскидывало по слоям.

Меня вышвырнуло в горячий адок, где песок под ногами плавился на глазах, из трещин в почве вырывались клубы горячего пара вместе с острым раскалённым щебнем, а обычной воды, которую можно было бы выпить, поблизости не было вовсе. Вдобавок ко всему, когда меня выносило в слой, я зацепилась ногой за край выломанной в вагоне дыры, и рваный кусок металла глубоко разрезал мне кожу на бедре. Кровь, правда, всё-таки остановилась через некоторое время, но мне было уже всё равно. Меня мучила жара, духота, невыносимая жажда, а больше всего меня терзал ужас. Я уже до этого не меньше сотни раз летала через слои, с инструкторами и без, прыгала в вертикальные шахты, ошибалась и исправлялась, и мне не было страшно, потому что мне хорошенько внушили, что я делаю нечто совершенно для меня естественное. Наверное, так оно и было. Но я точно знала, и без всяких внушений, что умирать – неестественно. И очень страшно. И больно. И никто в целом свете, даже если захочет помочь, не найдёт меня в этом аду.

Через сутки на немыслимой жаре, с нехорошей ноющей раной на ноге, я просто валялась где-то посреди горячих валунов. От жажды нестерпимо болела голова, дышать было невозможно, а плакать не было сил.

И тут откуда-то сверху, с камней, спрыгнул он. Очень высокий и тощий молодой мужчина, с острым худым лицом и непослушной копной выгоревших добела кудрей-спиралек. Он был одет в полевую форму спасателя, на его спине висел огромный и, видимо, очень тяжёлый рюкзак.

Я, дурочка такая, наверное, напугала его до смерти. На радостях вцепилась в него мёртвой хваткой, как боевой бульдог, он едва меня оторвал от себя. Когда он выяснил, что я с изнанки и из России, то обрадовался, перешёл с гатрийского на русский и с того момента болтал без умолку. То ли и вправду такой говорун, то ли просто знал, что девчонке в таком состоянии нельзя оставлять ни минуты для ненужных мыслей и страхов. Первым делом напоил, чем вернул мне способность соображать и хоть какую-то волю к жизни. Потом занялся моей ногой, промыл, посыпал лекарством, заклеил. Потом дал шоколадку, вытер мне сопли и заверил, что всё будет хорошо. И снова поил водой из пластиковой бутылки, которых у него в рюкзаке оказалось довольно много. У него вообще с собой были только аптечка, шоколадки и вода.

После оказания первой помощи, парень объяснил, что канал, в который можно попытаться проникнуть, довольно далеко, он сам шёл почти сутки, не останавливаясь, а теперь нам с ним вместе надо будет преодолеть весь обратный путь.

Дав мне немного прийти в себя, парень скомандовал двигаться в путь. И мы пошли. Сначала просто рядом. Он внимательно следил за мной, подбадривал, рассказывал о каких-то пустяках. С его губ не сходила широкая озорная улыбка. Он радовался любым осмысленным словам, которые слышал от меня, вспоминал что-то своё в ответ, всё время что-то говорил. Я же от него просто глаз не отрывала.

Я уставала очень быстро. Мы часто останавливались отдохнуть и снова двигались вперёд. Потом ему пришлось взять меня за руку, потом под руку, потом обнять и тащить за собой. Я еле двигалась, приволакивая раненую ногу, но он ни разу на меня не рассердился, не дёрнул, не отругал. Когда уже увидел, что дело совсем плохо, скомандовал укладываться на ночлег. Мы остановились в каких-то камнях, впрочем, кроме камней там и не было ничего. Накормив меня шоколадом и напоив, парень улёгся и уложил меня рядом, прижимая к себе так бережно, что я сразу же крепко уснула, впервые за двое суток. А проснулась в горячке. Рану на ноге дёргало и жгло, у меня кружилась голова, и я плохо соображала, что происходит. Парень чуть ли не силой затолкал в меня несколько таблеток, дождался, пока они начнут действовать, и снова поволок меня в путь. Мне было так обидно, что у меня не получается быть такой ловкой и отважной, как нужно, нога дико болела, слёзы лились ручьём, и тогда парень стал тихонько петь. «Куда идём мы с Пятачком?..» Я не знаю, каким чудом мне удалось тогда держаться на ногах. «… Большой-большой секрет…» Он практически тащил меня вперёд. «… и не расскажем мы о нём…» А потом я всё-таки потеряла сознание. Очнулась от жгучей боли: спасатель по живому вскрывал мне нарыв на ноге. Я орала дурным голосом, а он улыбался и уверял, что всё скоро будет просто замечательно. Стал рассказывать анекдоты один за другим. Я смеялась сквозь слёзы. Он кормил меня таблетками, вливал в меня воду, а потом снова травил анекдоты. Обычные у него к вечеру закончились, остались восемнадцать-плюс. Он помялся немного, но ради святого дела пустил в ход и их. Я ржала, как сумасшедшая. Плакала и хохотала, пока не уснула снова, обхватив его покрепче, чтобы никуда не делся. Наутро мне стало полегче. И снова вперёд, через жару, пар и внезапные выбросы огня и раскалённого щебня. Моему спасителю угодил в лоб острый раскалённый камешек, и уже я сама заклеивала ему рану пластырем, а он морщился и смеялся, и говорил, как же ему повезло, что есть кому о нём позаботиться. И потом опять в путь. «Куда идём мы с Пятачком?..» В этот день у нас кончилась вода. А вслед за ней и мои силы. Я была в забытьи, и до сих пор не представляю, как он меня тащил. Видимо, на себе, как мешок картошки. А потом он влил в меня глоток воды из последней, самой неприкосновенной бутылочки и растормошил. «Мы у канала. Я всё сделаю сам, только держись за меня хорошенько!» Я обняла его за шею, он подхватил меня на руки и прыгнул в пропасть.

Очнулась я в гатрийском госпитале. Больше из нашей группы не выжил никто.

Я никогда потом не видела своего спасителя. Мы даже имён друг друга так и не узнали. «… большой-большой секрет…», как-то и ни к чему было. Я пыталась спрашивать, кто меня вытаскивал, где его можно отыскать, но все пожимали плечами. Я только поняла, что он не был штатным спасателем департамента, скорее всего, волонтёр из проводников. До сих пор, когда мне невыносимо хреново, я воображаю себе, что вот сейчас снова придёт этот парень и опять меня спасёт. Потому что он, видимо, может всё. И все принцы мироздания на своих белых лошадях – всего лишь мусор под его ногами. Конечно, он не приходит и не спасает. Но уже от одних только мыслей о нём становится легче.