Детям до шестнадцати - Страница 12

Папа как-то внутренне подобрался, закостенел.

– Так, – медленно произнёс он, – это уже понятнее. А всё же, какие именно факты? Про лягушек на истории я понял. Есть что-то ещё?

– Есть! – подтвердила Елеша. – Две недели назад дети подстерегли Лизу на улице, когда она возвращалась с занятий литературной студии, и устроили за ней погоню, закидывали снежками, обзывали нецензурными словами. И ваш Саша принимал во всём этом самое активное участие.

Ни фига себе Жаба наврала! – Саня с трудом сдержал возмущённый крик. Не было же никакого мата, просто «Жаба» орали, и ничего другого.

– Простите, – поинтересовался папа, – а каков источник информации? Вы это видели своими глазами? Это вам сообщила сама Лиза?

– Лиза тут не при чём! – поспешно заявила Елеша. – Она вообще никогда не жалуется учителям. Просто были свидетели, и я не думаю, что так уж нужно их сейчас называть.

– Тут есть ещё один существенный момент, – подала голос Антонина Алексеевна. – Как вы, наверное, понимаете, травля в детском коллективе – это чаще всего организованное явление. Есть распределение ролей, то есть кто-то всё это придумывает, направляет, а кто-то просто исполнитель. Что касается Саши, он явно не организатор – ведь издевательства над девочкой начались задолго до его появления. Саша – исполнитель, но я уверена, что он прекрасно знает, кто организатор. А вот мы этого, честно скажу, пока не знаем, у нас есть только смутные догадки. И вот поэтому мы бы хотели…

– Чтобы он выдал организаторов? – помог ей папа.

Саня стоял и чувствовал себя как жертва инквизиции, которую поджаривают на медленном огне.

– Это слишком упрощённая постановка вопроса, – ничуть не смутилась Антонина Алексеевна. – К сожалению, дети не понимают, что когда они укрывают проступки своих друзей, то не спасают их тем самым, а только причиняют им вред. Дети исходят из своих представлений о справедливости, но это примитивные, детские представления. А мы с вами взрослые люди и понимаем, что есть такое понятие, как благо общества. Поймите, я не требую, чтобы Саша вот прямо сейчас выложил, кто именно организатор травли. Но я хочу, чтобы он знал: пока мы, педагоги, этого не узнаем и не примем соответствующие меры, травля будет продолжаться, и виноват в этом окажется не кто иной, как он.

– Я понимаю, – согласился папа. – Вопрос в другом: а чего именно вы сейчас хотите?

– Хочу, чтобы вы меня услышали и поняли, Михаил Александрович, – Антонина Алексеевна улыбнулась краями губ. – Поймите, без грамотного вмешательства взрослых эта ситуация ничем хорошим не кончится. А что касается Саши, то меня вообще удивляет его роль во всём этом. Поначалу мне показалось, что он мальчик с обострённым чувством справедливости, даже слишком обострённым… Не знаю, в курсе ли вы, но в самые первые дни его здешней учёбы случился конфликт с учителем физкультуры… в котором, признаюсь, больше был виноват сам учитель. И Саша повёл себя как этакий Дон Кихот, кинулся, так сказать, на ветряную мельницу. В этом есть свои подводные камни, и об этом у меня уже был с ним разговор. Но теперь я вижу, что ошибалась. Что тот случай – вовсе не настоящая тяга к справедливости, а просто желание выглядеть героем в глазах сверстников. Мальчик, который душой болеет за справедливость, не стал бы участником травли. Увы, но я разочарована в Саше. Вот, собственно, и всё, что я хотела до вас донести. Что касается оргвыводов, то уважаемая Елена Ивановна несколько сгустила краски. Вопрос об отчислении пока не стоит, к успеваемости Саши особых претензий нет, что касается поведения, то оценка за четверть, разумеется, будет снижена. Просто я прошу вас, проникнетесь серьёзностью ситуации.

Папа проникся стопроцентно. Когда они выходили из школы, он сказал только одну фразу:

– Не представляю, как я теперь смогу тебя уважать.

И всё стало чёрным.

Дома было как за пять минут до грозы. Мама не стала ни о чём спрашивать, только хмуро поглядела на папу. Мишка, наверное, тоже почувствовал электричество в семейной атмосфере – и, схватив любимого рыжего зайца, молча стал запрягать его в грузовик.

– В общем, обычное хулиганство, – изрёк папа. – Сорвали всем классом урок, наш тоже поучаствовал. Так что будем разбираться по-мужски. Ты, Катя, пожалуйста, не вмешивайся. А насчёт оргвыводов не волнуйся, я всё уладил.

Саня рассматривал пол. Не нравился ему этот зеленовато-серый линолеум. Если когда-нибудь у них будет своя квартира, надо бы попросить родителей выбрать расцветку поинтереснее. А ещё он заставлял себя думать о том, какой фильм снял бы на тему «С.Т.А.Л.К.Е.Р. а», какие бы крутые видеоэффекты можно было бы там сделать. Да о чём угодно думать, пусть даже об уравнениях по алгебре – только не о том, что сейчас будет.

– Пошли! – кивнул папа и направился в «детскую». Саня, как на верёвочке, потащился за ним. Конечно, сунулся туда и Мишка, но папа так на него взглянул, что тот без слов, с зайцем и грузовиком удрал к маме на кухню.

– Ты понял, почему я так сказал маме? – спросил папа, плотно закрыв за Мишкой дверь.

– Чтобы она не так сердилась? – предположил Саня.

– Не только в этом дело, – папа рассеянно забарабанил пальцами по спинке стула. – Я не хочу, чтобы она узнала о тебе то, что узнал я. Ей это будет слишком больно. Сын-хулиган – это ещё как-то можно пережить. А сын-садист – это, знаешь ли, уже за гранью.

– Я не садист! – возмущённо вскинулся Саня. – Думаешь, я от всего этого кайф ловил?

– Кайф не кайф, – усмехнулся папа, – но, по крайней мере, тебе не совестно было над девчонкой издеваться.

– Ты бы видел, какая она уродина, – пробубнил Саня и тут же понял, что сморозил глупость.

– О как! – восхитился папа. – Значит, если красивая, то нельзя гнобить, а если уродина – то пожалуйста?

– Я не то хотел сказать, – Саня сейчас больше всего мечтал исчезнуть из вселенной, потому что существовать было слишком стыдно. – Я не в том смысле, что некрасивая. Просто она всех презирает, типа она самая умная, а все остальные на букву «г». И ещё она стукачка, стучит на всех Елеше… то есть Елене Ивановне.

Папа долго, чуть ли не целую минуту молчал, пристально разглядывая Саню.

– Запомни, сын, – сказал он наконец, – вот есть такое слово «западло». Оно не очень приличное, зато очень точное. Западло – это что нельзя делать никогда, ни в каких обстоятельствах, никому. Так вот, травить людей – это западло. Неважно, умные они, глупые, добрые, злые, красивые, некрасивые… Вот просто нельзя – и всё. Ты меня понял?

Саня горячо закивал.

– Не уверен я, что ты и в самом деле понял, – задумчиво протянул папа. Снова помолчал, потом вздохнул. – А вот чтобы ты и вправду осознал, я тебе расскажу одну историю. Поганую историю. Из моего детства. Даже маме не говорил, а вот раз такие дела пошли, придётся сдаваться.

У Сани что-то заныло внутри, и он, ещё ничего не услышав, вдруг отчётливо понял, что не хочет этого знать. Но не затыкать же уши?

– Я тогда был не шибко старше тебя, – начал папа, – то есть мне было тогда четырнадцать-пятнадцать. И был у нас в классе такой пацан, Олег Стебельков. Странноватый пацан, да. Ни с кем из ребят не корешился, держался как-то отдельно от всех. Но было у него увлечение – астрономия. Занимался в детском астрономическом кружке при дворце пионеров, телескопы мастерил из подручных средств, книжки всякие научные читал. Ну вот, казалось бы, нормальное дело, что плохого-то? А мы всем классом стали его изводить, как только про эту астрономию узнали. Почему-то нам вошло в голову, что это дико смешно. Ну, ясное дело, Звездочётом дразнили, потом дальше больше, по-всякому стали издеваться. Ну вот, например, портфель его крали, а потом подкидывали, только без учебников и тетрадок, а с кирпичами внутри. Типа чем башку всякой научной хренью занимать, лучше подкачался бы. И это долго тянулось, года два. Чем мы старше были, тем больше зверели. Уже и лупить его начали, причём по-подлому, треснуть и отбежать. Звездочёт кинется ловить того, кто ударил, другой ему ногу подставит, он и растянется. Знакомое дело, да?