Детство и общество - Страница 14

После того как орган начал возникать в должное время, еще один временный фактор определяет границы наиболее критической фазы его развития. «Чтобы полностью подавить или грубо видоизменить развитие определенного органа, нужно воздействовать на него на ранней стадии развития… После того как орган успешно появился из Anlage [Anlage (нем.) — задаток; предрасположение; план; замысел. — Прим. пер.], его можно изуродовать или остановить в росте, но уже нельзя прерыванием роста уничтожить его сущность и актуальное существование». [Там же.]

Орган, упускающий свое время доминирующего влияния, не только обрекается на гибель в качестве отдельной сущности; одновременно он подвергает опасности всю иерархию органов. «Следовательно, не только приостановка быстро растущего органа имеет тенденцию временно подавлять его развитие, но и преждевременная утрата верховенства над каким-то другим органом делает невозможным для подавленной части тела возвратить свое влияние с тем, чтобы постоянно видоизменяться…» [Там же.] Результат нормального развития — правильное соотношение размера и функции органов тела: печень пригоняется по размеру к желудку и кишечнику, сердце и легкие уравновешиваются должным образом, а возможности сосудистой системы точно соразмеряются с целым телом. Из-за приостановки развития, один или несколько органов могут оказаться непропорционально маленькими, что нарушает функциональную гармонию и создает дефектного человека.

Нарушение «правильного темпа» и «обычной последовательности» развития может иметь результатом «monstrum in excessu» или «monstrum in defectu»: «To обстоятельство, что нормальный индивидуум находится между такими двумя условными категориями уродств, не означает ничего кроме того, что эти ненормальные отклонения являются простыми видоизменениями нормального состояния, проистекающими из необычного снижения темпов развития в течение определенных критических периодов». [Там же.]

Самый критический, с точки зрения возможных органических уродств, период приходится на несколько месяцев перед рождением. Как только ребенок родился, или, другими словами, его тело «успешно появилось из "Anlage"», можно быстро установить, что оно еще слишком несовершенно для интегрированного созревания. По-прежнему «доцеребральный» комок плоти, приспособленный лишь для медленного прироста стимуляции ограниченных видов и интенсивностей, младенец уже оставил химический обмен с маткой ради материнской заботы в рамках характерной для данного общества системы воспитания. Как такой созревающий организм продолжает развертываться, развивая не новые органы, а предписанную последовательность локомоторных, сенсорных и социальных способностей, описано в литературе по развитию ребенка. Психоанализ добавил к этому понимание своеобразных переживаний (experiences) и конфликтов, через посредство которых индивид становится отличным от других лицом. Независимо от того, имеем ли мы дело с формальными, признанными в обществе характеристиками ребенка, измеряемыми с помощью специально разработанных тестов (поскольку эти характеристики являются очевидными шагами к определенным умениям), или с его неформальными особенностями, становящимися предметом открытого восхищения или тайного беспокойства матерей, прежде всего важно сознавать следующее. В этой последовательности приобретений важного жизненного опыта (experiences) здоровый ребенок, хотя бы при частично правильном руководстве, просто подчиняется и, в целом, можно быть уверенным, будет подчиняться внутренним законам развития, именно тем законам, которые в перинатальном периоде формировали один орган после другого, а теперь создают непрерывный ряд потенциальных возможностей для значимого взаимодействия с окружающими его людьми. Хотя такое взаимодействие широко варьирует в способах от культуры к культуре (что мы покажем немного погодя), правильный темп и правильная последовательность остаются решающими факторами, направляющими и ограничивающими всю изменчивость.

Итак, с точки зрения «экономии либидо» отдельного ребенка, можно, вероятно, сказать, что у двух наших пациентов темп и последовательность дающих начало развитию импульсов были нарушены. Эти дети застряли на теме анальной ретенции и элиминации подобно граммофонной пластинке с поврежденной дорожкой. Они неоднократно регрессировали к младенческим темам и не раз терпели неудачу в попытках продвинуться к следующей теме — умению справляться с любовью к значимым людям противоположного пола. О любви Энн к отцу позволил предположить мощный выброс маниакальной радости в тот момент, когда она отдала три блестящих машинки игрушечному отцу; в истории же Питера его фаллическое поведение в отношении няни непосредственно предшествовало патогенным событиям. Теория либидо дала бы возможность предположить, что ректальное выталкивание кала в одном случае и его накапливание в ободочной кишке в другом случае одно время доставляло этим детям сексуальное удовольствие, которого они теперь пытались снова достичь, но из-за несовершенства своей тормозной системы вынуждены были регрессировать дальше и прочнее, чем ожидалось. Однако не являясь больше невинными младенцами, получающими наслаждение от еще невымуштрованного кишечника, Энн и Питер, по-видимому, доставляют себе удовольствие в фантазиях изгнания ненавистных персон (вспомните, как Энн вышвырнула игрушечную мать) и удержания любимых. Хотя целью того, что они делали, при всех пугающих выводах, было садистическое торжество над родителями, желавшими управлять ими. Без сомнения, в глазах той маленькой девочки наряду со страхом читалось и торжество, когда она ранним утром, перепачканная, сидела в своей кроватке и настороженно ждала появления матери; а в отсутствующем выражении лица мальчика проскальзывало тихое, скрытое удовлетворение даже тогда, когда ему было явно не по себе от раздувшегося живота. Но бедные матери знали из кратковременного и весьма неприятного опыта, что реагировать на тиранию ребенка методами, продиктованными раздражением и гневом, означало бы лишь ухудшить положение. Ибо что ни говори, а эти дети любили и хотели быть любимыми, несравнимо предпочитая радость достижения торжеству ненавистной неудачи. Не принимайте ошибочно ребенка за его симптом.

Кто-то, возможно, скажет, что дети, испытывающие такие переживания (experiences), находятся во власти второй первобытной силы, которая предполагается в психоаналитической системе вслед за либидо, а именно, во власти инстинкта разрушения, инстинкта смерти. Здесь я не смогу обсудить эту проблему, так как по существу она носит философский характер и имеет под собой изначальную привязанность Фрейда к мифологии первобытных инстинктов. Введенная им терминология и развернувшиеся вокруг нее долгие споры затмили собой клиническое изучение силы, которая, как можно увидеть, наполняет собой большую часть нашего материала, не обретая необходимого прояснения. Я говорю о ярости, вызываемой всякий раз, когда действие, важное для ощущения конкретным человеком собственной власти, наталкивается на препятствие или сдерживается. Что происходит с такой яростью, когда ее, в свою очередь, необходимо подавить, и каков ее вклад в иррациональную враждебность и жажду разрушения у человека, — очевидно, один из самых важных по своим последствиям вопросов, обращенных к психологии.

Чтобы более конкретно определить, какого рода силы задействованы в данной клинической ситуации, возможно, полезнее было бы спросить о том, чего же именно мы вынуждены добиваться. Может быть, посредством прояснения нашей функции в конкретной ситуации нам удастся вступить в схватку с теми силами, которые мы пытаемся понять. Я бы сказал, что наша задача — восстановить взаимность функционирования между больным ребенком и его родителями, с тем чтобы вместо множества бесплодных, мучительных и разрушительных попыток контролирования друг друга установилось взаимное регулирование, возвращающее самоконтроль и ребенку, и родителю.

Увы, рецепт не оправдывает диагноза. Взрослея одновременно, члены семьи склонны утрачивать определенное взаимное регулирование как группа. В результате этого каждый член семьи каким-то образом утрачивал самоконтроль, соответствующий его возрасту и семейному статусу. Вместо того, чтобы контролировать себя и помогать взаимному регулированию группы, каждый ее член искал и находил суррогаты управления — области автономии, исключающие других. Родители обретали их в лихорадочной работе и общественной жизни, дети — в единственной принадлежащей им области с виду абсолютной автономии, именно, в собственных телах. Аутоэротизм — важное оружие в этой партизанской войне, поскольку дает ребенку кажущуюся независимость от утраченной взаимности с другими. Однако подобная эгоцентричная автономия скрывает истинное положение. Ибо, по-видимому, получая удовольствие от зон своего тела, ребенок использует модусы органа во враждебных фантазиях контролирования других посредством полной узурпации с садистским или мазохистским акцентом. Единственно этот вывих, этот невольный поворот против себя или других, заставляет орган стать средством выражения и распространения агрессии в более обычном и враждебном смысле. До того как он происходит, модусы органа являются наивными, то есть довраждебными образцами (patterns) хватания предметов, способами приближения, способами установления взаимоотношений: таково значение адгрессии (ad-gression) до ее превращения в агрессию (aggression).