Детский сад - Страница 7

Они пробирались через сутолоку Флит-стрит. Здесь было Братство Лодочников, со своим собственным рынком.

Малолетки с серьезными, требовательными лицами протягивали им навстречу початки вареной кукурузы или чашки с жареными каштанами. «Мисс, мисс! Возьмите самую малость — будет вам удача, мисс!» Их старшие братья и сестры сноровисто выхватывали из бамбуковых жаровен цыплят, чтобы не успели подгореть, и совали их покупателям. Буквально под прилавками обитали целые семьи: матери вяжут или нянчатся с детьми; мелкие мальчуганы на углу вращают ремни швейных машин, чинят пижамы или белье.

Их сестры-малютки то и дело теребили Милену за рукав. Вид Милены и Ролфы, видимо, их забавлял. Эту неловко семенящую кисейную барышню с зонтиком и в перчатках безусловно выдавала ее боязливая нервозность, и такая же неловкая попытка эту нервозность скрыть. Впору со стыда сгореть. Слышно было, как хихикает ребятня. Детство, проведенное в Детском саду, прочно привило Милене рефлекс: смех означает желание чужих тебя обидеть. При звуках такого смеха у нее инстинктивно сжимались кулаки.

Милена стушевалась окончательно. Зонтик у нее случайно зацепился за навес, обдав чей-то прилавок пылью. Здесь торговали старыми, непонятного назначения запчастями и пыльной стеклянной посудой — самой что ни на есть пылью времен.

Торговка за прилавком от души рассмеялась, держась за бока: товар-то такой старый, что уж и пыль ему не страшна! Милена не поняла, что в этом смешного, и, по инерции дернув зонтик за ручку, споткнулась об него. Послышался новый взрыв хохота.

Смех звучал им вслед, когда они повернули в сторону собора Святого Павла, вздымающегося над домами своим куполом-яйцом. Затем они взяли курс на север, прошли через Барбикан и добрались-таки до того Дворца увеселений.

ИМ ОКАЗАЛСЯ ПАБ возле Братства Голден-лейн. Милена насторожилась: в этом квартале обитали Ассенизаторы.

Паб назывался «Летящий орел». На вывеске красовался падающий вниз лицом пьянчуга. У крыльца пришлось перешагнуть через забулдыгу, похрапывающего на выщербленном тротуаре. Даже в забытьи он бдительно выщипывал блошек, барражирующих по его волосатой груди. Солнце превратило его лицо в сплошной синяк.

Внутри царил полумрак; на голом полу тесно стояли столы. Грязный, в потеках пива и плевков цемент был скользким, будто его натерли воском. В помещении полно было полураздетых, синюшного вида мужчин, лоснящихся от пота. Воняло немытыми подмышками.

«Вот тебе готовый дантовский “Ад”», — заметила про себя Милена.

— Очень даже славно, когда усядешься, — сказала Ролфа. — Ну вот, наконец-то. Ба-а-а! Люси! — вдруг рявкнула она, семафоря лапищами, чтобы привлечь чье-то внимание.

В углу кто-то, квакнув, поперхнулся; кто-то подскочил, и его взялись унимать. Людей было трудно разглядеть. Они сидели за столами возле окон, и падающий свет очерчивал только силуэты. Но и в силуэтах было что-то жутковатое — настолько, что Милена поспешно отвернулась, избегая на них смотреть.

— Пойду займусь официантами, — объявила Ролфа. — А ты пока осваивайся.

«Как! Меня бросают?» — в ужасе подумала Милена. Но Ролфа легонько ее подтолкнула: «Давай, давай».

В отчаянии Милена стала протискиваться мимо канализационных дел мастеров к спасительному столику. «Инфекция, инфекция, инфекция!» — гремело в мозгу. Зажав себе рот рукой в перчатке, а нос задрав к потолку, Милена старалась не дышать. Чувствовалось, как елозят вокруг влажные от испарины руки и ноги (нарочно, что ли?). Вот какой-то мужичина у стойки, выплюнув изо рта непрожеванный сыр, вдруг истошно завопил и выплеснул себе на голову пиво из кувшина. Брызги, едва не задев Милену, звучно закапали на пол, как жидкие аплодисменты. Наконец она добралась до столика и села, вцепившись в табурет.

— Здравствуйте, милочка! — послышался над ухом учтивый голос.

Милена обернулась и увидела неимоверную образину: буйная огненно-рыжая грива, губы в ошметках алой помады, зубов во рту — раз-два и обчелся, лицо обрюзгшее, как перезрелый плод. И все лицо в морщинах и мешках.

— Меня звать Люси. Хотя друзья зовут меня Флюся. Ха-ха-ха! — Карга зашлась хриплым хохотом.

Рядом с ней стоял сгорбленный хрыч с горбатым носом и пигментными пятнами на жилистых руках. Водянисто-серые глаза виднелись из складок изборожденного морщинами лица.

У Милены екнуло сердце. Вид у этих двоих был поистине ископаемый. Настоящие, взаправдашние старики! Вот как, оказывается, выглядит старость…

— Мя-а-у! — прогнусавил старик.

— Не обращай внимания, это наш Старичок-Музычок, — представила своего спутника Люси. — Он немного не в себе после войны. Так ведь, дорогуша?

Войны? Какой еще войны?

На Люси был бежевый жакет с рукавами фестончиком, порядком поношенный и с засаленными манжетами. Под ногтями — траурная каемка. По соседству, взявшись за руки, посиживала примерно такая же парочка в одинаково серых пиджаках пузырем; оба совершенно лысые, лица как немного сдувшиеся шары. Вот один, подавшись вперед, негромко и доверительно обратился к Милене. Разобрать нельзя было ни единого слова.

— П’ихла, так хиди тихо, хо’охо? — сказал он, кивнув.

— Хо’охо! — отозвалась Милена. — Все очень даже понятно.

Он говорил так, как люди изъяснялись сотню лет назад.

И тут до нее дошло: это же Кадавры.

РАК ЛЕЧИЛИ возбудители многих болезней. Один из них запечатывал протоонкогены в Леденец. Другие вырабатывали белки, стимулирующие раковые клетки достигать зрелости и блокирующие их деление.

Но некоторые разновидности рака были новыми, вирусными и скоротечными. Лекарства не предотвращали образование новых копий ракового вируса инфицированными клетками, и вирус распространялся по кровеносной системе. В организме некоторых людей, уже больных раком, появлялся странный баланс. Вирусный рак методично завоевывал организм клетка за клеткой. Раковые клетки дифференцировались. Они переставали делиться как попало.

В итоге формировалась упорядоченная опухоль в форме здорового человека, с его памятью, его чувствами. До тех пор пока она ела и избегала несчастных случаев, она жила. Она была бессмертна.

Просто Кадавр какой-то. Живой труп.

Между тем Кадавры поглядывали на Милену с благодушным любопытством, словно ожидая ее реакции.

— И… и… вы издалека? — спросила она наконец огнегривую Люси.

— Из своего времени, милочка, из своего времени, — хмыкнув, ответила та и по-свойски подмигнула.

— А живете вы где?

Милена с опаской подумала, нет ли у карги блох, и если, чего доброго, есть, то далеко ли они прыгают.

— Живу-то? Да в прачечной, — запросто сообщила Люси. — В сушильном отделении. Там, знаешь ли… — Ее корявый, графитового оттенка палец черкнул в воздухе дугу. — Я туда на ночь шмыг, и готово! Тепло, уютно, просто прелесть.

Она обитала в прачечной здешнего Братства. «Представляю, что у них там творится с выстиранными простынями», — подумала Милена, и лицо у нее невольно вытянулось.

— Неужели никто не обеспечит вас жильем?

— Жильем? Обеспечит, еще как обеспечит. Только знать бы, кто нынче этот самый «никто». Да вот не берусь гадать.

«Она сумасшедшая, — решила Милена. — Двинулась на старости лет. Такую лечить уже бесполезно».

Люси было скучно, но присутствие Милены ее подзадоривало.

— Ох уж эта мне Ролфа! Ее только за смертью посылать, вся глотка уже пересохла. На-ка вот, хлебни моего. — Она пододвинула к Милене свою кружку с пивом.

— Ой, не надо! — Милена пришла в ужас. Кружку по всей кромке украшали следы губной помады.

— Да отпей, милочка, отпей! Думаешь, мне жалко? — Люси ласково похлопала Милену по сжатому кулачку. «Меня сейчас стошнит, — мелькнуло в голове у Милены. — Интересно, успею до двери или нет…»

Но уже в следующую секунду над столом нависла Ролфа, с бравым стуком водрузив плеснувшие пивом кружки на столешницу, перед самым лицом у Милены. Люси со счастливым смехом протянула к своей подруге руки.