Детский остров; На полпути с обрыва - Страница 93

Полковник резко отстранил профессора и совершил необычное действие. Он подошел к высокому постаменту, на котором стоял бюст президента, опрокинул его на себя и, откинувшись от тяжести назад, поволок к выходу из столовой.

Кора вспомнила отвалы бюстов и статуй у горной дороги. Теперь на отвал будет больше. Заговорили не сразу. Но шумно, бестолково. — Это заговор!

— Они убили собственного президента! Как это отразится на нашей судьбе?

— Не говорите чепухи! Почему им нужно убивать президента? Вы же видели, какая гроза — кто просил его улетать… — Но они нас отпустят? — Может, теперь отпустят.

— А может быть, наоборот — именно теперь не отпустят.

— Плохо бунтовать в синих байковых халатах без пуговиц, — сказал Эдуард Оскарович.

— Чепуха! — возмутился вдруг Покревский. — У меня есть мундир. Я не намерен возвращаться в синем халате.

— Я пойду, — сказала Кора Эдуарду Оскаровичу. — Мне нужно увидеть Мишу Гофмана. Я боюсь, что они сделают с ним что-то плохое.

— Но там такой дождь… — растерянно возразил профессор, будто сам только что возвратился с горы.

— Подскажите мне, как проникнуть в административный корпус. Я же не знаю. Они меня схватят.

— Простите, но я всегда ходил туда через дверь, — ответил профессор.

— Кора, душечка, — сказала Нинеля. — Хочешь, я тебе подскажу? — Ты знаешь?

— А я от полковника уходила, он меня вывел, он тоже не хочет портить репутацию.

— Не неси чепуху, Нинеля! — остановил ее Журба. — Блудница рода человеческого. Ты у меня в холодной насидишься!

— Господи! — сказал Покревский. — Как вы мне надоели!

Подошла принцесса, защебетала, Покревский прислушивался. Кора подумала: как ей объяснить, что пора бы вымыть волосы? Дикие времена, дикие нравы! Вернее всего, принцесса не выдерживает психологического давления обстановки.

— Я сейчас не пойду, — сказала Нинеля. — Пускай сначала стемнеет и дождик кончится. Потом я тебе покажу, как туда пройти.

Профессор начал кашлять. Кашель был сухой, нехороший. Кора пошла на кухню. Медсестры ели курицу. Пахло соблазнительно. На Кору они даже не оглянулись. Кора поставила котелок, вскипятила воды. За это время никто не покинул столовую. Все; ждали дальнейших событий. Смерть президента была каким-то образом связана с их судьбой, обязательно связана — и это понимали все. И понимали, насколько они беспомощны. Когда Кора возвратилась с горячей водой, Нинеля витийствовала — громко и агрессивно — видно, от неуверенности в себе:

— Я уверена, что нас не оставят, не бросят. Родина никогда не бросает в беде своих героев. Возьмем, к примеру, эпопею папанинцев, которых посадили на льдину. Я как сейчас помню восторг всей страны, когда их сняли с такой вот махонькой льдиночки, негде ножку поставить…

Кора подошла к окну, на улице начинало неуверенно темнеть.

— Пойдите поспите, — сказал профессор. — А вы?

— Я боюсь пропустить весть от Гарбуя. Он может прислать человека. Его судьба меня беспокоит.

Кора пошла к себе, прилегла и скоро заснула, безмятежно и глубоко; хорошо, когда тебе двадцать лет.

Проснулась она как от толчка. За окошком было черно. Занудно шумел дождик.

Кора поднялась, в раскаянии от того, что все на свете проспала, побежала в столовую. Там никого не было, если не считать инженера, который что-то чертил на листе собственных показаний, которые он не возвратил офицеру.

— Что-нибудь случилось без меня? — спросила Кора.

— Ты откуда получила сведения? — Из твоей анкеты, — соврала Кора, которая никогда бы не смогла объяснить, почему она подарила Нинеле именно этот, а не иной чин. Что-то глубоко внутри подсказало ей… потом вспомнила: Кольский полуостров, железная дорога, тамошний командир — старший лейтенант госбезопасности…

— Не могла ты видеть мою анкету… — отрезала Нинеля и тут же спросила: — Значит, все дела хранятся, а вы операцию готовили? — Так пойдешь или нет?

— Иду, иду, чего кричать! Сержант я, до старлея не дослужилась.

— Глупый вопрос. Ты ушла, если не ошибаюсь, часов в пять, а сейчас десять. Радио у нас нет, газет нам не показывают. Все сидят по каютам, ждут ужина, а вот будет ли ужин, я сомневаюсь, потому что медсестры так и не появлялись.

— Ничего, вскипятим чаю, а ты покажешь мне, как залезть в кладовку.

— Это неприлично, — сказал инженер и тут же углубился в рисунок очередного махолета.

Кора пошла к Нинеле. К счастью, Нинеля не спала, а раскладывала пасьянс из самодельных карт.

— Влас Фотиевич нарисовал, — сообщила она, — сейчас он спит, а мне дал. Они прошлую ночь с Покревским и инженером в преферанс дулись. Ты не представляешь — белогвардейская сволочь, полицмейстер и твой дружок из коммунистического будущего. Компания!

— Нет у нас коммунистического будущего, эксперимент не удался, битва за урожай проиграна.

— Ну ладно, ладно, я это уже от Мишки Гофмана слышала. Пока они его не разоблачили. А сам рукам волю дает.

— А при коммунизме бы не давали? — Там все иначе, там бы я никому не отказывала, потому что все люди друзья и братья с сестрами.

Нинеля не была лишена чувства юмора, и вроде бы поражение коммунизма не нанесло ей травмы. Хотя черт ее знает, где она искренняя, а где притворяется. — Ты обещала провести меня к Мише Гофману. — А он твой хахаль был? — Не говори чепухи. Я просто беспокоюсь. — А не стоит о нем беспокоиться, — посоветовала Нинеля. — Если он на обратном пути к нам попадет, им наши займутся. — Пошли? — Там дождик идет.

— Не успеешь промокнуть, старший лейтенант госбезопасности, — сказала Кора. Нинеля вдруг напряглась.

Нинеля и в самом деле просто и быстро провела Кору через незапертую дверь с обратной стороны административного корпуса. Дверь вела в подвал к мусоросборнику, оттуда лестница поднималась на второй этаж. Здесь они расстались — Нинеля не хотела рисковать.

В главном коридоре, разделявшем здание пополам, еле-еле светили плафоны. В боковых ответвлениях было совсем темно.

Впрочем, это и помогло Коре. Миша содержался в подвале, и Кора сразу догадалась, где это, потому что ход туда перегораживал стол, за столом сидела мускулистая медсестра и спала, положив голову на скрещенные руки. Притом мирно похрапывала басом. За спиной медсестры находилась стеклянная дверь, и Кора открыла ее. Мишу она отыскала в тупике подвального коридора. Перед боксом был стеклянный тамбур. В боксе Миши горела яркая лампа без абажура, оттого казалось, что там проводят ремонт. Миша сидел на продавленной койке на сером одеяле, скрестив ноги и покачиваясь. Кора попыталась проникнуть к нему, но эта дверь была заперта. Кора тихонько постучала в стекло. Миша услышал, поднял голову, удивился, потом обрадовался. Он попытался подбежать к перегородке, но ничего не получилось, он согнулся в три погибели, схватился за живот. Лицо его исказила гримаса боли. — Ты что, Миш, — спросила Кора. — Отравился?

Миша подошел к круглому отверстию в стекле, забранному частой сеткой.

— Нет, не отравился, — сказал Миша. — Они мне вкололи какую-то гадость, а теперь наблюдают, как я загибаюсь. — Зачем? Не может быть!

— Как раз с ними и может быть. Вспомни лабиринт, вспомни другие идиотские и жестокие тесты. Ах да, тебя еще не было!

— Ты думаешь, что это испытание? Тест? — А что еще? — спросил Миша. И тут его вырвало. На четвереньках он кинулся к ведру, что стояло в углу палаты. Он опустился на колени спиной к Коре — завел руку за спину и жестом прогнал девушку.

За спиной Коры во сне забормотала медсестра. Кора замерла.

— Я еще приду, — шепнула она в переговорное устройство. — Ты не бойся. Но Миша, судя по всему, ее не слышал. На цыпочках Кора миновала медсестру, которая уже почти проснулась, но, к счастью, жалела расстаться со сном.

Дальнейший путь вниз прошел без приключений. Кора пробежала до барака. Испытание? Зачем такое испытание?

Так она и сказала профессору, который лежал у себя на койке.

— Его отравили! Его точно отравили! И вы знаете, что я подумала? А вдруг теперь, когда начнется заварушка с переменой власти, они решили от нас отделаться: нет человека — нет проблемы. — Зачем?