Дети водяного. Последнее чудовище - Страница 16

— Люди — это грязный сброд, — заметил он.

— Твоя младшая сестра теперь тоже одна из них, — ответила Ингеборг. — А про свою мать Агнету ты что, забыл? А отец Кнуд и твои друзья из Альса?

— Верно… И ты тоже, Ингеборг, ты не такая. Когда вернемся домой… Ах нет, ведь мне придется покинуть Данию.

— Да. — Ингеборг отвела взгляд. — Здесь в команде есть один хороший парень, юнга. Его зовут Нильс.

Нильс был единственным из всех матросов, кто еще не переспал с Ингеборг. Он держался с ней неизменно приветливо и почтительно. Тоно и Кеннина словно какая-то сила удерживала от того, чтобы лечь с Ингеборг на койку в трюме; по-видимому, им претило делить эту женщину с грязными матросами, которые ничуть не походили на ее прежних клиентов, честных рыбаков и землевладельцев. Тоно и Кеннин плавали в море наперегонки, спорили, кто глубже нырнет, играли с тюленями и дельфинами.

Нильс украдкой то и дело поглядывал на Эяну и, если не был чем-нибудь занят, смущенно и робко ходил за ней по пятам как привязанный.

Остальные матросы разговаривали с детьми морского царя сквозь зубы, да и то лишь по необходимости. Они молча принимали свежую рыбу, которую те ловили для команды, и никогда не благодарили. Разговаривая с Ингеборг, они называли братьев и сестру не иначе как чертовым отродьем, бездушными тварями, выродками.

— Как ты думаешь, — спрашивали они, — тяжкий мы совершим грех, если перережем водяным глотки? Перво-наперво с девкой ихней голоногой позабавимся вволю, а уж потом и ее, и обоих братцев ножом пощекочем.

Ранильд оставался более или менее невозмутимым. Он, как и матросы, сторонился Эяны, Тоно и Кеннина, поскольку его не слишком настойчивые попытки выказать доброжелательность встретили отпор. Тоно и хотел бы завязать с капитаном сносные отношения, однако все, о чем бы ни говорил Ранильд, было либо омерзительно, либо смертельно скучно, лицемерить же Тоно никогда не умел.

А вот Нильс Тоно нравился. Разговаривать им почти не случалось, поскольку Тоно по характеру был замкнутым и молчаливым и раскрывался лишь в те редкие минуты, когда пел свои песни. К тому же по возрасту Нильсу больше годился в приятели Кеннин. Вскоре выяснилось, что им есть о чем поговорить. Нильс и Кеннин рассказывали друг другу о своем прошлом, обменивались шутками, смешными историями. Днем команда занималась тем, что привязывала дополнительные канаты к уже готовым гигантским сетям. Нильс и Кеннин обычно работали рядом друг с другом и, не обращая внимания на хмурые лица матросов, весело смеялись и болтали.

— Клянусь тебе, это правда! Свистнул рак, честное слово.

— Ну и ну! А вот послушай, что я расскажу. Я тогда еще совсем мальком был, и вот повел я как-то раз нашу корову — у нас несколько коров было — к быку, в стадо нашего родственника. А по дороге проходили мы мимо водяной мельницы. Иду я и вижу, что мельничное колесо завертелось. У коров-то глаза слабые, не то что у людей, и вот буренка, скотина несчастная, видит впереди: что-то такое большущее стоит на краю луга и ревет. Решила, что это бык — она ж к быку шла, про быка небось только и думала. Ну и как припустится бежать, а я за ней. Бегу, кричу, да вдруг веревку-то и упустил из рук… Но я ее живо поймал, можешь не сомневаться. Разглядела наша коровушка, что не бык там стоит и ревет, а просто мельница работает, и сразу вся ее прыть куда-то подевалась. Стояла себе и ждала как миленькая, а уж вид у нее был — будто надутый пузырь вдруг проткнули ножом и весь воздух из него вышел. Смирнехонько меня дождалась, а после всю дорогу еле тащилась, будто не к быку ведут, а на бойню.

— Ха-ха-ха! Ну, это что! Вот ты послушай, как мы моржа дрессировали. Представляешь, надели на него царскую мантию моего отца!..

Эяна часто присоединялась к Нильсу и Кеннину и веселилась вместе с ними. Свойств и привычек слабого пола она была начисто лишена, чем резко отличалась даже от своих не слишком скромных соплеменниц, не говоря уж о земных девушках. Длинные рыжие волосы Эяна носила просто распущенными, ни колец, ни ожерелий не признавала, не любила она и наряжаться в роскошные одежды и надевала их только в дни торжеств и празднеств. Больше всего на свете она любила охотиться на морского зверя и плескаться в волнах прибоя где-нибудь в шхерах. Людей с их земной жизнью Эяна, в сущности, презирала, однако, несмотря на это, часто выходила на берег и бегала по лесам, и тогда слышен был крик безудержной радости, которая переполняла Эяну при виде цветов, оленей и белок, снега и сверкающих на солнце ледяных сосулек на ветвях или пламени осенней листвы. Некоторые — немногие — люди нравились Эяне. Среди них был и Нильс. Эяна не позволяла себе никаких любовных отношений с братьями: эту христианскую заповедь Агнета крепко-накрепко внушила своим старшим детям, прежде чем покинуть морское дно и вернуться к людям. Народ лири и с ним многочисленные дружки Эяны уплыли неизвестно куда, парни из Альса остались в Дании, которая была уже далеко.

День и ночь погонял корабль попутный ветер, то легкий ветерок, то порывистый резкий норд-ост. Наконец впереди показалась суша. По мнению Тоно и капитана Ранильда, то были Оркнейские острова.

«Хернинг» подошел к ним под вечер. Стояла тихая погода, дул свежий бриз. На небе взошла полная луна, спустилась ясная летняя ночь. Было так светло, что «Хернинг» мог, не дожидаясь утра, уверенно пройти через проливы архипелага. Эяна хотела тоже поплыть с ними, но старший брат возразил: нужно было, чтобы кто-то из них троих остался на корабле на случай какого-нибудь непредвиденного бедствия, вроде нападения на пловцов акул. Они стали тянуть жребий, и Эяна вытащила короткую соломинку, пришлось ей остаться на корабле. В течение нескольких минут она издавала свою досаду в ругани и проклятиях, ни разу не повторив дважды одно и то же ругательство. Лишь после этого Эяна немного остыла.

Итак, она осталась на палубе одна. Ближайший люк был открыт, но Эяна не могла этого видеть, так как его закрывал угол паруса. Под навесом кормовой надстройки в тени стоял у румпеля рулевой. Все остальные члены команды, знавшие, что в морских делах можно всецело положиться на лоцманов-водяных, давно храпели в трюме.

Все, кроме Нильса. Он поднялся на палубу и подошел к Эяне. Ее туника переливалась в лунном свете, свет озарял белое лицо, плечи и ноги девушки, блестел на волнистых волосах. Лунный свет чисто омыл палубу и проложил дрожащую дорожку по легким волнам от белых бурунов пены возле борта корабля до самого горизонта. Волны мягко ударяли в корпус «Хернинга», и Нильс, стоя босиком на палубе, чувствовал их слабые толчки, поскольку, войдя в пролив, корабль замедлил ход и продвигался вперед очень осторожно и тихо. Бледно-бурый днем, парус при свете луны белел в вышине, словно заснеженная горная вершина. Скрипели снасти, шумел ветер, и что-то невнятно и сбивчиво бормотали волны. Воздух был очень теплым, высоко-высоко в небесах мерцали звезды, терявшиеся в светлой мгле.

— Добрый вечер, — робко сказал Нильс.

Эяна улыбнулась, взглянув на смущенного паренька.

— Садись, посиди со мной, — предложила она.

— Вы… Вы позволите немного побыть с вами?

— Конечно, отчего же нет. Садись. — Эяна показала туда, где среди каких-то больших тяжелых предметов, размещенных вдоль обоих бортов, виднелись бухты канатов.

— Как жаль, что я не с братьями сейчас, не в море… Разгони мою тоску, Нильс.

— Вы… Вы очень любите море?

— А что, кроме моря, стоит любви? Тоно воспел море в стихах. Вряд ли я сумею пересказать его поэму по-датски, ну ладно, попробую. Играет оно и искрится, в светлом сиянии солнца, в серебряном свете луны, под ливнем и ветром и в тихий безветренный день. Чайки над волнами кружат, и кружится голова от нежности ласковых волн. В глубинах его золотисто-зеленых всюду покой и прохлада. Воды его плодородны, несметны богатства, обильны угодья. Морская стихия, кормилица щедрая мира, защитница и колыбель всего, что живого есть на Земле. А в сокровеннейших темных глубинах морских скрыта от света дневного страшная чудная тайна — лоно, родившее самое море. Дева и Матерь, Владычица сил волшебства примет однажды бренное тело мое… Нет,  не то, — Эяна резко тряхнула головой. — Это невозможно перевести. Наверное, когда ты размышляешь об огромных просторах земли, о великом круговороте времен года, о… Марии, облаченной в одежды цвета небесной лазури… Может быть, тогда ты представляешь себе, как мы… Ах, я и сама-то не знаю, что хочу сказать.