Дети Снеговика - Страница 6

Свет в тот день имел окрас цемента, жара и влажность были до того невыносимы, что цикады и те стали заикаться, а потом и вовсе умолкли. Тишину нарушал только один звук — жужжание вентиляторов. Кошки пластами лежали на асфальте в тени машин; время от времени они лениво перетекали с места на место, спасаясь от тепла собственных тел. Когда я переехал через дренажную канаву в конце нашей подъездной аллеи, в руку мне впился комар, первый за утро. Я защипнул кожу вокруг него и стал давить до тех пор, пока он не раздулся и не лопнул как крошечный мыльный пузырь.

Не помню, чтобы по пути я обдумывал свой план — к тому времени все сложилось как-то само собой, — но, вероятно, я был слишком на нем сосредоточен, потому что бодро прошествовал мимо Барбары Фокс, стоявшей на своем газоне. Когда до меня дошло, что это она, я круто развернулся. Барбара улыбалась, раскинув руки. И я бросился в объятия этих рук, покрытых изумительным бронзовым загаром.

— Мэтти, осторожно… — заговорила она, но я уже ткнулся в нее, и она вдруг вся смялась, как бумажный пакет. — Ничего, ничего, — выдохнула она, морщась от боли, и бухнулась на землю. — Все хорошо, радость моя. — Она держалась за левое колено. Ее черные волосы — таких длинных я у нее еще не видел — веером раскинулись по лицу.

— Приземляйся, — пригласила она.

Я опустился на колени; она обняла меня, и я ощутил шуршащее прикосновение ее рубашки цвета хаки.

— Потрогай, — сказала она и приложила мой палец к своей коленной чашечке, которая каталась под пальцем, как шайба от настольного хоккея. — Сместилась.

— Как это?

— Я упала со стремянки — она была прислонена к хижине.

Мне не верилось, что Барбара вернулась. Восемнадцать месяцев — срок для меня невероятно долгий. Я был почти уверен, что никогда больше ее не увижу.

Она смотрела на меня таким долгим взглядом, что я ощутил его как прикосновение и в страхе отшатнулся. На лице ее лежали свето-лиственные узоры, словно фантомная тень какого-нибудь африканского дерева.

— Ты правда меня еще помнишь? — спросила она.

— Кончай стебаться, — бросил я небрежно, как будто это не ее образ я выбрал себе в качестве альтернативного варианта считания овец в бессонные ночи. Лежа в постели, я представлял, как мы с двадцатидвухлетней Барбарой Фокс качаемся в колыбели гигантского кокона, укрывшись там вместе навеки.

Все это время она жила в Западной Африке, главным образом в Мали, где в составе Корпуса мира помогала строить дома и работала в школах, хотя моя мать говорила отцу, что это был всего лишь предлог подальше спрятаться от родителей.

Барбара легла на траву, опершись на локти, и положила свои ноги на мои. В течение нескольких минут я сидел и разглядывал бугорок на ее лодыжке. Потом снова положил указательный палец на ее коленную чашечку и почувствовал, как под ним пульсирует кровь. Я опаздывал на праздник, рискуя сорвать свой грандиозный план, но мне было уже не до него.

— Ты не представляешь, какая в Африке трава, — сказала она вместо: «Мэтти, убери руку».

Закрыв глаза, я сосредоточил всю свою энергию на кончике пальца. Мне даже показалось, что я чувствую, как травинки щекочут кожу на ноге Барбары.

— После сезона дождей, Мэтти. Господи! Ты даже не представляешь, что это за дожди. Убери палец, маленький развратник.

Залившись краской, я отдернул руку.

— Твои родители никуда не собираются в ближайшее время?

В голове у меня что-то застрекотало, но я вдруг понял, что она имеет в виду работу няньки, и тогда, покраснев еще больше, отрицательно покачал головой:

— Мне больше не нужна нянька. Я уже лет сто как без нее обхожусь.

— Даже я?

— Просто мы хотели занять тебя чем-нибудь по субботним вечерам.

Барбара ткнула меня пальцем в щекотное место между ребер, и я повалился на траву. Хотел было откатиться на безопасное расстояние, но она так крепко прижала меня к земле здоровой ногой, что мне было не только не подняться, но и не вздохнуть. Она вроде бы уже собралась меня отпустить, но тут я почувствовал, что она резко напряглась, потом, оттолкнувшись, перешла в вертикальное положение и стала растирать поврежденное колено.

У сетчатой двери появился ее отец. Казалось, волосы у него на теле стали еще гуще — наверное, потому что совсем поседели. Белый пух выбивался из-под майки, нависал над покрасневшими веками, делая его похожим на цыпленка.

— Так, так, так, — протянул мистер Фокс, и я вспомнил, каким он вернулся из Вьетнама. Он был репортером, а не солдатом. Но моему отцу все равно не нравилось, что я у них бывал.

«Если честно, сынок, Фил Фокс внушает нам беспокойство, — сказал он как-то, усадив меня рядом с собой на диван. — Он стал совсем другим человеком. Ему нужна серьезная помощь». Миссис Фокс тогда еще жила с ними, а Барбара училась в колледже и чуть не все выходные проводила с родителями и со мной.

— Доброе утро, мистер Фокс, — поздоровался я, поднявшись на ноги.

— Беги в школу, Мэтти, — сказала Барбара, глядя на отца, и побрела к дому, даже не помахав мне на прощанье.

Свернув на дорогу к Сидровому озеру, я увидел Терезу. Она шла на полквартала впереди. Чтобы привлечь ее внимание, я столкнул тачку с тротуара на гравиевую обочину и загромыхал по камням. Наконец Тереза обернулась. Она стояла и ждала, морща губы. Вокруг ее лодыжек вилась цветастая юбка. Странная все-таки девочка. Непостижимо странная.

— Эй, — окликнул я. — Это ты?

— Как видишь, — сказала Тереза, пристраиваясь рядом. О тачке она ничего не спросила. Но посмотреть на нее посмотрела.

— Значит, ты все-таки идешь?

— Значит, он меня все-таки отпустил.

Это уже что-то новенькое. Я-то думал, Тереза решила прикинуться больной, потому что в День красно-серых первое место ей точно не светило.

— Видишь? — спросила она, указав на окно гостиной серого дома впереди. В нижнем правом углу красовалась маленькая ладошка, обведенная красным контуром.

— Что это?

— Если на нас нападут, мы должны бежать к ближайшей руке.

— Нападут? Кто?

Тереза ответила не сразу. Мы шли молча, пока наконец она не сказала:

— Кто угодно.

— Вирусы бешенства? — спросил я, и она хмыкнула.

— Радиоактивная пыль.

— Джейми Керфлэк.

— Бесси Романе — И мы дуэтом затрубили в воображаемые кларнеты.

Пару месяцев назад Бесси решила, что ей не пристало быть пятым кларнетом в оркестре, и, чтобы занять место в первом ряду, она поочередно перетащила все четыре передних стула за флейты, в расположение ударных, загнав туда и своих коллег-кларнетистов.

— Как ты считаешь, у тебя в школе есть друзья? — спросил я.

Она шла, глядя вперед. Тропинка, ведущая к школе, петляла среди деревьев, как будто стволы по очереди перепрыгивали через скакалку, но, когда мы до нее дошли, Тереза свернула на дорогу к озеру.

Я, ни слова не говоря, последовал за ней. Нам бы больше повезло, если бы нас никто не увидел. Тогда мы провели бы это утро в грязи у побитого штормами пирса, совершив парный прогул, что было бы настолько невероятно, что, пожалуй, развеселило бы даже доктора Дорети. Иногда я и правда думаю, что если бы нас никто не увидел, мы бы точно весь день пробарахтались в этом «человечьем» озере, а потом вернулись домой, и тогда наступило бы самое обычное лето, которое сменилось бы самой обычной осенью, и ничего бы не произошло.

Я оставил башмаки и тачку на вершине холма, и мы с Терезой потопали по заросшей травой надводной террасе, продираясь сквозь тучи стрекоз, с тиканьем взмывающих ввысь. У кромки воды Тереза сбросила сандалии и приподняла юбку. Кожа у нее была белая, как бумага для заметок, словно до этого она никогда не выходила на улицу. Ни разу не поежившись, она вошла в серебристо-алюминиевую воду, которая сомкнулась у ее лодыжек и приковала ее к месту.

— Здравствуй, бабушка, — сказала она, как только мои ноги погрузились в тину рядом с ней.

В первое мгновение я подумал, что бабушка в воде, и похолодел от ужаса. Я не боялся Сидрового озера, как зимой, когда смотрел в него сквозь лед. Но мне никогда не нравилось топтаться на дне — такое ощущение, как будто тебя засасывает.