Дети Русколани (СИ) - Страница 15
Володар надел шлем и обнажил клинок. Так и не нашел он в себе слов, которыми мог напутствовать свое войско в эту небывалую битву! Поэтому он просто взмахнул мечом и крикнул давний клич конной гвардии:
‑За Русколань! Вперед!
И для каждого из ариев эти слова прозвучали, наполненные великим смыслом битвы за Родину и за Свободу…
Войско двинулось вперед. Володар уже не слышал, что кричат позади – все закрыл собою грохот множества копыт. Клин конников, на самом острие которого был он, стремительно оторвался от держащей строй пехоты и понесся на рать Аргерда. Ближе, ближе линия щитов и острия копий, нацеленные на скачущих…
“Вот и смерть.” – равнодушно подумал Володар. Он понимал, что скорее всего сейчас вместе с конем повиснет на этих остриях… Но вопреки всему его переполняли воодушевление, ярость и какое‑то хмельное веселье. Пусть воины видят, что их вождь всегда вместе с ними!
Одно из копий пришлось ему в щит, другое он отбил мечом и, взметнув коня на дыбы, ударил снизу вверх. Сверкающая дуга опрокинула копьеносца навзничь, его шлем слетел, и из‑под полусорванного подшлемника выбились русые, совсем как у самого царя, волосы. Володара передернуло, но боевой конь, привыкший к таранным атакам, рванулся вслед за остальными, тяжело опустив передние ноги на грудь следующего противника. К царю вернулось самообладание, и он с разворота снес еще чью‑то голову. Как повезло, что больше половины вражеского войска непривычно к боевым построениям! За линией копьеносцев были в основном ополченцы, могшие разве что поднырнуть под конское брюхо и вспороть его, но в их рядах началась паника, какой и следовало ожидать. Хорошо держались рассредоточенные для поднятия боевого духа у остальных профессиональные пешие воины, но их было не слишком много. К тому же, вслед за конным клином до вражеской линии докатилась и лавина пехоты.
Вся конница, которая была в распоряжении Аргерда, представляла собой верных ему бояр и их конных дружинников. Этот резерв он берег до самого конца, но увидев, что его войско вот‑вот дрогнет, тоже повел их в атаку. Как раз клин конной гвардии, смятый и деформированный прорвался сквозь пехоту и замер…
Две конных лавины столкнулись, и начался ад кромешный. В давке ближнего боя теперь все решали не столько боевые навыки и опыт, сколько удача. Можно было ожидать удара с любой стороны – клинья проникли глубоко друг в друга и перемешались, а если воин наносил удар, особенно тяжелым кавалерийским мечом, то был уже не всегда способен его вытащить из сползающего под копыта тела.
Прижавшись к конской шее и выставив клинок, Володар прорвался сквозь мчавшихся навстречу конников – на него обращали внимания не больше, чем на других, в горячьке боя неотличимых от царя, воинов. Он хотел было развернуться и снова кинуться в бой, но тут же придержал коня – к нему медленно, шагом, верхом приближался Аргерд. На некотором расстоянии он тоже остановился. Братья долго смотрели друг на друга, и бой, казалось, шумел где‑то в стороне, не касаясь их самих. Наконец Володар первым соскочил с коня, и Аргерд последовал его примеру – ведь в освященном Богами поединке следует биться пешим.
‑Вот так вот, брат… ‑ наконец нарушил тишину царь. Они наставили друг на друга мечи и медленно закружились, не дерзая наносить первый удар.
Володар тщетно пытался разбудить в себе ненависть к предателю родных Богов, ввергшему доставшуюся от отца Державу в пламя междоусобной войны, а Аргерд искал в себе решимость погубить вождя идолопоклонников, стоящего на пути к торжеству Небесного Господина. Но на ум приходило совсем другое… Общие игрушки, металлические, деревянные фигурки воинов, бешеные скачки на конях по весенним и летним полям, вечерние разговоры обо всем на свете и первые, фантастические мечты об обладании женщиной, учебные поединки во дворе… Братья великолепно знали каждую ухватку, каждый прием, который мог быть использован кем‑то из них. Но отступать было уже поздно. Потому что и за Аргердом, и за Володаром стояли тени тех, кто сложил головы ради их победы. И поединщики кружили на месте, не смея вложить меча в ножны и не смея ударить.
…Никто уже не скажет нам, что произошло в сердце у Аргерда. Он неожиданно опустил щит и меч, оглядел поле брани, словно не понимая, где оказался, а затем безвольно разжал руки и поднял на брата полные слез глаза:
‑Брат! Прости меня!..
Володар задрожал. Его бил такой озноб, что зуб не попадал на зуб. Но его разом охрипшая глотка выдавила:
‑Нет!
Он сделал шаг вперед, нанося удар – и голова Аргерда отлетела в сторону. Кровь брата страшным фонтаном закрыла царя, труп осел на колени, а Володар все стоял и стоял под этой страшной струею, чувствуя, как на него накатывается даже не паника – безумие…
Какова же страшная сила, сокрытая в архаичном слове “Верую!”, если из‑за него брат восстал на брата…
Какое темное могущество стоит за всеми словами о “праведности” и “грехе”, если из‑за них брат убил брата…
Стрела свистнула над плечом царя и засела в земле. Пребывая где‑то на грани реальности и сна, Володар обернулся. Позади стояла Таарья, в полном воинском облачении, ее глаза пылали ненавистью. Уже совсем безразлично царь смотрел, как она кладет новую стрелу на тетиву своего тугого охотничьего лука. Володара переполнило странное безразличие, сродни стремлению к смерти. Стрела вонзится в его сердце – и не будет усталости, ответственности, необходимости принимать решения… А на таком расстоянии не промахиваются. Наверное, в этом есть свой, глубокий смысл – он падет от руки любимой, пусть и ненавидящей его больше, чем кого‑то другого.
Покрытый с ног до головы кровью, Володар недвижно стоял, несколько склонив голову, опустив оружие и щит, как только что‑его брат. Он хорошо видел, как Таарья, что‑то шепча, натянула тетиву.
Когда дротик‑сулица пробил грудь девушки, царю на миг показалось, что удар достался ему самому…
Его эльфийка разжала руки, и стрела вонзилась у самых ее ног. Из ее рта потекла кровь, и Таарья упала навзничь.
Душа царя Володара рванулась к ней, и он даже сделал три шага, но, собрав всю волю в кулак, он заставил себя обернуться.
Воин, метнувший сулицу, отсалютовал царю страшным, покрытым кровью топором. Володар кивнул ему:
‑Спасибо тебе! Ты… спас мне жизнь, после боя ты получишь награду!
А затем безумие, переполнявшее царя, прорвалось и затопило его мозг. С ревом раненого медведя он кинулся в битву, забыв даже про коня, про то, что тяжелым кавалерийским мечом тяжело биться в пешем строю. Враги вставали на его пути лишь для того, чтобы умереть…
Володар искал смерти. Но у него была другая судьба.
Слишком много крови…
Но если на это страшное поле уходил юноша, волею Богов наделенный властью, то из битвы вернулся Вождь.
Потому что он познал все глубины человеческой слабости.
Потому что он смог преодолеть ее.
Потеряв вождя, поборники новой веры утратили и надежду на победу. Лишь отдельные фанатики стояли насмерть – большинство, в первую очередь – авантюристы, которым и дела не было до религии, предпочло бросить оружие.
‑Что делать‑то с ними? – спросил у царя один из приближенных бояр, входя в походный шатер Володара. Здесь же был и волхв Богумил. Сам царь – страшный, покрытый запекшейся кровью, в доспехах – стоял, скрестив руки на груди, и смотрел куда‑то через голову собеседника, туда, где из‑за привходного полога виднелся край неба. Он молчал.
‑Что с пленными‑то делать? – повторил боярин – Просто так по домам распустить не годится… Может, волхву с ними поговорить?
Лицо Володара приобрело странную каменную твердость, прежде совсем для него не характерную. Только губы задвигались на бесстрастной бледной маске:
‑Казнить их всех.
Боярин отшатнулся, в его глазах застыло недоумение. Царь повторил – тем же глухим голосом:
‑Я сказал – казнить всех предателей.
‑Но их же… Они же…
‑Они предатели.
Боярин тяжело вздохнул:
‑Не вели покрыть мне имя свое позором… Они ж нашей крови, нашего рода… Разве можно?