Дети Гамельна - Страница 16
- То, что он утопил корабль – это не страшно. – Раздражение, владевшее невысоким толстячком, так и хлестало через край. Да он и скрыть этого не пытался, раз за разом нервно комкая пухлыми пальцами пергамент с докладом купца. – А вот то, что вместе с « Золотой Ланью» на дно ушло МОИ товары… - «Мои», толстячок отчетливо выделил голосом. – Намного все усложняет!
- Круг зубов его - ужас; крепкие щиты его - великолепие; они скреплены как бы твердою печатью; один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними; один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются, - меланхолично процитировал отрывок из книги Иова секретарь, невозмутимо наблюдавший за терзаниями бургомистра. - От его чихания показывается свет; глаза у него, как ресницы зари; из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры; из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. Мясистые части тела его сплочены между собою твердо, не дрогнут. Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов".
- Левиафан? – вопросил бургомистр, затравленно озираясь. Толстяк как-то враз потерял всю спесь и внешний лоск, как будто библейское чудище оказалось на расстоянии вытянутой руки. Но в затхлом помещении, что расположилось в глубине ратуши, не обнаружилось никого, кроме двух человек. Секретарю бургомистр обычно доверял как самому себе, только вот в себе он сейчас был совсем не уверен.
- Похоже на то, – все так же меланхолично продолжил секретарь. – Я бы не удивлялся, Петер. Датчане спасают добрых немцев, рискуя собой. Фердинанд зарезал в Эгере Альберта. В Нижних Землях за луковицу тюльпана дают доброго коня… Конец света близок. И сия «громада неописуемая» только знак первый, что печати сняты.
Бургомистр тяжело вздохнул, нервно ломая руки. Впрочем, «ломая» - сильно сказано, толстые сосискообразные пальцы, казалось, могли гнуться в любую сторону без всякого вреда для себя.
Секретарь продолжил развивать мысль, уже в более практическом направлении, при этом его тон не поменялся ни на гран, оставшись таким же постно-благочестивым:
– А вот доклад я бы спрятал под сукно. Негоже панике идти дальше в народ. Торговля опять же испортится. Налоги будет не собрать. Придется солдат вводить. К чему нам сие? Да и «муж достойный Отто Витман», вкупе с Рюндемаром, как по мне, уже зажились. Пора Господу призвать их к себе. Я займусь?
Секретарь замер, чуть приподняв бровь в ожидании.
Бургомистр нахмурился, решая умственную головоломку, в которой требовалось привести к единому знаменателю движение товаров, денег, убытков, ненужных слухов и людских судеб. И едва заметно кивнул. Даже не кивнул, а скорее чуть качнул подбородком, но собеседник все понял верно. Благочестивый секретарь вышел, неслышно прикрыв дверь.
Отто наливали не скупясь, вино и пиво текли, как вода, пенясь, дурманя, щедро проливаясь мимо сосудов и жадных ртов. Моряки умеют гулять и пить, но такой безумный загул случается нечасто. Впрочем, день особый, когда все можно, и никто не упрекнет, что малость потеряли берега. Еще бы, счастливчик какой рядом с ними сидит! Что полдня проболтался в воде, что твой клещ, вцепившись в доску, это, конечно, мелочь. И не через такое проходили седые морские волки, у которых даже пузо ракушкой поросло, как днище у корабля в теплых морях. А вот что удалось матросу спастись от твари, Адом порожденной, это да! За это выпить стоит! И парню налить щедрой мерою - пусть радуется, что живой. Трактирщик, жадная скотина, самого лучшего, и не скупись!
Парень и радовался всей душой, заливая потаенный ужас кружками французского вина. Николаю Чудотворцу поставил свечу в три фунта в благодарность за спасение чудеснейшим образом. Благо, бывший владелец утопшей шхуны оказался не жаден и выплатил все жалование, добавив сверху несколько десятков монет. И позвав в следующий рейс. Отто отказался, но прислушавшись к голосу благоразумия, не очень категорично. Деньги имеют свойство кончаться, а снова в солдаты идти после относительно вольного моряцкого житья особо не хотелось. Солдатом, конечно, жить проще, чем моряком, бытие на корабле похоже на ад – в сырости, духоте и вони, с гнилой жратвой и тухлой водой. Но и умирает наемник неприятно, плохо, можно сказать, умирает. А лихорадку можно подхватить где угодно, все в руках Господа, что на суше, что на море. Небо над головой везде одно.
Две кружки пива стукнулись о стол. Пышная пенная шапка щедро плеснула через край прямо на столешницу, давно забывшую первозданный вид.
- Ты, что ль, Отто? Которого датчане выудили? – добродушно вопросил новый собутыльник.
- Ну, я, – матрос хоть и нагрузился преизряднейше, но весь ум не пропил. И малая часть, что трезвой осталась, сразу заподозрила что- то недоброе. Всем угощающий был хорош – и пива с ходу выставил, и улыбался добродушно, что твой родственник. Но глубоко в глазах его словно прятались два тонких шильца, острых и колких.
- Вот и отлично! - улыбнулся подсевший человек. – Угощайся, парень, за твою удачу! – с этими словами, показывая пример, он припал губами к живительной влаге.
- Благодарю, но воздержусь, – отодвинул подальше кружку Витман. В его утробе плескалось достаточно вина и пива, дурманящих голову, но где-то глубоко внутри разума загудел тревожный набат.
– Зарок сегодня дал, - заплетающимся языком, но достаточно твердо пояснил моряк. - Во благодарность за спасение. Не пить, не грешишь бляжим образом с блудницами вавилонскими да Имя Божье всуе не поминать.
Мгновение сосед внимательно смотрел на пьяного, словно прикидывая, удастся настоять на своем или нет. И, вероятно, понял, что – нет, не выйдет.
- Не уважаешь, значит?! – взревел гость, поднимаясь из-за стола, пряча руку за пазухой. – Угощением брезгуешь, вошь морская?!
- А ты сам из чаши мужа сего отпей, а потом орать будешь, – на плечо крикуна тяжело опустилась рука в черной перчатке. Точнее, лапа, придавившая того тяжестью свода небесного к земле. – Испей. А потом и поговорим. Про уважение, смирение и покорность Воле Божьей!
Крикун вскинулся, было, и сразу сдулся, потому что рядом с черноруким, похожим на младшего командира ландскнехтов, откуда ни возьмись, появилось еще два его подобия – такие же хмурые, плечистые и очень хорошо вооруженные. Видать, подчиненные.
- Испей, - очень доброжелательно повторил наемник, но его неприятный взгляд не вязался с вежливым предложением.
Скандалист побледнел и начал что-то лопотать. Солдат в перчатках шевельнул пальцем, и его помощники без промедления и лишней суеты приступили к делу. Остроглазый любитель пива с ходу получил по зубам той самой кружкой, из которой он собирался угостить Витмана, затем был напоен из нее же остатками пива, а в завершение процедуры отправлен восвояси пинком под зад с наказом передавать бургомистру привет и пожелание здравствовать. Если случится под забором не окочуриться.
Напротив обалдевшего от калейдоскопа событий матроса присел еще один из спасителей, доселе державшийся в тени. Не очень высокий, но прямой, как пика, худощавый. С обжигающе холодными глазами.
- Я – капитан Швальбе. А ты – Отто Витман. Матрос с «Золотой Лани», – худощавый отмерял слова коротко и скупо, как мерки пороха в осажденном городе, его палец указывал Витману точно между глаз, как пистолетный ствол. – Две седмицы назад тебя вытащили из воды датчане. А вот «Золотая Лань» не пришла ни в один порт Немецкого Моря. И не придет. Вас было двое, кто спасся. Но только что тебя пытались отравить. Люди местного бургомистра. Почему?
Он был зол, очень зол! Тот-Кто-Несет-Много-Рук не принял бой, издалека услышав призыв - сбежал. Пользуясь преимуществами своей природы, ушел на глубину, куда не было хода даже Ему, отказав в славной битве и желанной смерти. Это плохо, обидно. Опять придется слушать плеск волн и писк китов. Надоело. Устал. Скучно.