Дети Дня (СИ) - Страница 6

— Который богов слышит?

— Который богов слышит.

— Говорят, у короля он в немилости?

— Это да. Впал в немилость после того, как пытался убедить короля не ездить на поле Энорэг подтверждать Уговор. От двора-то его выгнали. Но в милости у принцессы он остался, и при ней ошивается. Но это я не буду обсуждать, ты просто запомни, что я говорю, а думать будешь сам. Да, и смотреть, и слушать, когда придешь в Столицу. Ну, вот… Барды жалуются, что им давно не присылают из столичного Дома Бардов подмоги, хотя в пустыне не все гладко.

Вирранд поджал губы. Ноздри его раздулись. Перед глазами встала та хьяшта, та долгая, прыгающая хьяшта.

— В те же сообщениях, что я получаю из столицы, говорится, что в Дом Бардов стали приводить все меньше детей на учебу, и так по всему Королевском уделу. А вот принцесса и в Столице, и почти во всех городках в королевской части заводит дома, где собирает сирот и ненужных детей, где их за счет принцессы кормят-поят и воспитывают.

— Что тут худого?

— Да ничего. Ты просто имей в виду… А теперь давай-ка про дела поближе. Меня, племянник, беспокоит то, что творится в пустыне. Такого прежде не отмечалось ни в каких летописях, хрониках, донесениях за долгие годы… А ты знаешь, что в моем Доме Бардов в Дарде много таких документов.

Вирранд кивнул.

— Знаю. Хотел бы понять, везде ли так, или нам олдним достается. Вернусь — соберу совет в Уэльте.

— Не в Дарде?

Вирранд улыбнулся.

— Все же столица Юга — Уэльта. Я понимаю, что вам сейчас дальше Дарды ехать не хотелось бы, так я сам потом к вам приеду. А потом в Дарде, дядя, мы приватно потолкуем, с бардами и стражами. А вы пока не могли бы мне со всех уделов собрать известия?

Тиво усмехнулся.

— Уже приказал, племянник.

Вирранд лишь покачал головой. Дядюшка предусмотрителен. Возможно, даже слишком.

Уэльта, столица Юга, давно уже выплеснулась за древние стены, истаявшие от времени, словно оплывающие по весне снежные глыбы. Город стоял над широкой долиной реки Тавишты, выходившей к зеленым Срединным равнинам Королевского удела. Эту долину все называли Садом Юга, и сейчас она была вся в белой и розовой кипени. Где-то там, севернее Тавишта впадала в великую Анфьяр, стремившую воды к морю.

Анье во все глаза смотрела по сторонам из окошка паланкина. Брат ехал впереди на белом тяжелом жеребце. Блюститель Юга направлялся в свою столицу.

Вирранд любил этот город, а в городе любили его. Если бы у него был брат… Вирранд помотал головой, отгоняя неприятные воспоминания о дурачке. Вот ведь, удружил батюшка…

Был бы брат, он остался бы в Тиане, стражем, а он, Блюститель, должен быть здесь, в Уэльте, в стольном своем городе над широкой рекой. Здесь столько дел! Нужен свой Дом Бардов, как в Столице. Дядюшка в Дарде, вон, уже позаботился. И нужен второй мост, ниже по течению, и дорогу проложить от него к тракту на той стороне. И отремонтировать акведук.

Вирранд усмехнулся. Он не может не думать о хозяйстве. А Уэльта — это его хозяйство. Как и весь Юг.

Люди стояли по обе стороны Главной улицы, от самого въезда до старинных ворот Вышгорода и до дворца. Из окон свешивались яркие ковры или полосы ткани, летели цветы, над городом летали серебристой стайкой вспугнутые шумом голуби.

Анье словно в сказку попала. Это было как в книгах! Все было красиво, празднично, люди были нарядные, пели и плясали, и большеглазые детишки бросали брату цветы. Если все пойдет так и дальше, то, наверное, ее и правда будет ждать прекрасный юноша, похожий на картинку в книге. Она видела вокруг только радость и красоту, и была счастлива.

Маллен Ньявельт не спал вторую ночь. Просто не мог. Чересчур затянувшееся спокойствие тревожило его гораздо сильнее, чем застоявшаяся хьяшта. А тут еще письмо от отца. Поскольку отец никогда ему сам не писал и не изволил отвечать, это тоже стало для Маллена тревожным признаком.

Он сидел в своей комнатушке в офицерском бараке. В открытом окне плыли звезды. Под окном, на дворе, храпел верный Ошта, где-то перекликались часовые. У бардов горело окно на чердаке — Дисса не спал тоже. Опять нехороший знак. Все не так, все не так.

— Не спишь, капитан? — раздался над ухом вкрадчивый шепот.

— Здоров ты людей пугать, Онда.

Бард осклабился.

— Да уж.

Даже если бы не излюбленная привычка Онды появляться незаметно, его рожа могла испугать кого угодно. Здоровенный мужик, бритый наголо, с узким лбом, острыми ушами и широкой челюстью, с длинными ручищами. За барда его никто не принимал никогда, чем Онда беззастенчиво пользовался.

— Не спишь, капитан?

— Да, как и ты. Поговорим?

— Поговорим.

Маллен поджег фитиль в масляном светильнике. Подрезал его, чтобы не так чадил. Встал, снял с очага котелок. Угли еще не остыли, сладкое ягодное варево было почти горячим. Налил две кружки, достал хлеба из мешка на стене, полкруга сыра.

— Не стесняйся.

— Я тебя не объем.

Онда и правда ел поразительно мало. Загадочные люди барды.

— Меня вот что тревожит, — заговорил Онда совершенно спокойным тоном. — Меня тревожат эти маленькие-маленькие перемены. Они маленькие-маленькие, совсем незаметные. Можно сказать, что и переменами их считать трудно. Но беда в том, что к ним сначала привыкаешь и перестаешь замечать. А потом происходит еще такая вот малюхонькая. И к ней привыкаешь, и ее не замечаешь. Это, знаешь, как на севере — снег на ветку падает-падает, ветка гнется-гнется, а потом вдруг одна снежинка добавится, ветка — хрясь! — и ломается.

— А что, все перемены плохи?

— А кто знает, что хорошо, что плохо? Но мне тревожно. А я бард. Я чую.

Маллен молчал, поджав губы. Долго молчал. Затем заговорил.

— Честно скажу, я тоже в тревоге. Мы тут на границе, нам виднее всех. Хьяшта простояла дольше обычного, дракон был злее обычного. Но справились же? Хьяшта — это плохо, такие перемены мне не нравятся. Но по крайне мере, я понимаю, чего ждать от хьяшты и от дракона. Но есть вещи, которых я не понимаю. Я просто капитан, не больше. И я вынужден верить тем, кого считаю более знающими. Я, конечно, не бард, но отец счел нужным дать мне хорошее образование. Я знаю, что наш мир стоит на неизменных законах. Есть Уговор. Есть истинный король. Боги спят. Это три основы, жизнь такова, и пусть таковой и будет. И я не хочу перемен. И тут вдруг мне говорят — боги вдруг начали шептать кому-то на ухо. Но боги спят! Или не так?

— Так говорят. И так говорят, что Жадный выиграл этот мир, пусть и обманом.

Маллен отмахнулся.

— Ну не надо снова, не надо! Я не бард! Сейчас ты опять скажешь, что тогда мир принадлежит Жадному!

— С точки зрения формальной логики…

— Я тебя сейчас стукну.

— Но ведь отец дал тебе образование? — Маллен даже в сумраке увидел жуткую ухмылку Онды. — Стало быть, ты должен понимать, что Жадный владеет этим миром, и лишь ничейный час ему не принадлежит. И в ничейный час в мир вошли люди и начались Грозовые Годы. Потому мы и перебили самых страшных тварей и загнали самого Жадного в бездну в Холмах. Мы дети ничейного часа.

Фитиль разгорелся и огонек светильника перестал дрожать.

— Мы дети Дня. А там, — он показал головой куда-то на северо-восток — Холмы и Дети Ночи. Они сторожат Бездну, мы сторожим Землю. А боги спят, следовательно, шептать никому ничего не могут.

Онда молча слушал, рассеянно глядя в потолок. О чем он думал — по его каменному лицо этого понять не было возможно.

— Ты меня слушаешь, бард?

— Конечно, капитан, — ответил Онда. — Я всегда все слушаю. У меня хорошие уши. Я ими даже шевелить умею. Взвар хороший вышел у тебя.

— Наливай еще. Ты в выродков веришь?

— В то, что они есть или в то, что они выродки?

— Вообще.

— Наверное, такие люди есть. Ведь мы тоже видим Ночных, когда они желают себя проявить. А прежде, когда люди еще не разделились, вообще были одинаковыми. И в жилах многих родов течет кровь Ночных, если верить… всему. А вот в шепот богов я не верю, капитан. Потому что я не вижу угрозы в том, чтобы друг друга видеть. Богам же это тем более должно быть все равно. Они спят.