Дети богов - Страница 1

Бронированный мерс впереди горел. Горел он красиво и дымно, как горит, в сущности, любое транспортное средство, пораженное противотанковой ракетой. Внутри мерса горели охранники и водитель. Один из охранников, впрочем, распахнул дверцу и вывалился наружу в тщетной попытке спастись, и его тут же скосила короткая автоматная очередь с крыши. Сейчас труп валялся рядом с медленно плавящимися колесами мерса и подгорал.

Здесь следовало бы добавить, что я сидел в задней машине – металлокерамическом Кэдди, точной копии машинки нынешнего американского президента. Не знаю, с какого Нифлинга меня одолели понты и я сделал заказ Дженерал Моторс. Кэдди был прекрасен – противотанковая ракета его не брала. Дверь, подбитая керамикой, и пол, подбитый кевларом, пока что надежно хранили от взрывов, а трехдюймовой толщины тонированные стекла – от дневного света. Однако… Однако у машины имелся серьезный недостаток, который сейчас, в узких переулках Дмитровки, обнаружился во всей красе. Развернуть крупногабаритную зверюгу здесь оказалось совершенно невозможно. Мы надежно застряли между двух желтокирпичных памятников архитектуры девятнадцатого века, с крыши которых нас поливали дружным автоматным огнем. Пожалуй, скоро ребятам надоест впустую изводить амуницию, и они возьмутся за автоген – а вот это было бы уже совсем некстати. Жаркое осеннее солнышко, полдневное светило, стояло прямо в зените, пригревая сквозь перламутровое море смога. Поганцы знали, что делают. Если им удастся выковырять меня из железной банки…

Тут шофер, наконец, очухался и повернул ко мне перекошенное лицо.

– Надо выбираться, Мастер.

– Ага, – безмятежно подтвердил я, щурясь на красиво приплясывающее на лобовом стекле пламя.

Ребята сверху перешли на зажигательные.

Вперед или назад? Сзади дорогу блокировал бронированный фургон, впереди – горящий мерс (и Нифлинг знает что еще). Фургон мы, возможно, снесем, а вот если у Кэдди полопаются шины…

– Давай-ка задний ход, милый.

Водила послушно рванул на себя рычаг коробки передач.

Дальше стало уже и вовсе интересно. Фургон мы снесли, и, провожаемые очередями, понеслись задним ходом по узкому переулку. Спустя несколько секунд машина вылетела на улицу пошире, где уже выли милицейские сирены и вечные московские бабки, которые появляются на месте любого происшествия и воют неизменно, как баньши на покойника. Водила за рулем заматюкался – и когда только успел набраться местной могучей фонетики? Солнце весело поблескивало на стеклах и мигалках гаишников. Ох уж это солнце…

– Мастер, дальше куда?

Нет, придется уволить парня. Нельзя быть таким тупым, для жизни опасно. И его, и, главное, моей.

– В метро, милый, в метро.

– А?

– Спуск в подземный переход видишь сзади? Лестницу, над ней буковка «М»? Вот туда и дуй.

Если у водилы и нашлись возражения, он предпочел удержать их при себе. Нили, мой телохранитель, который в начале перестрелки попытался улечься мне на голову, а теперь нервно теребил кобуру со служебной «береттой», открыл было рот – да тут же и захлопнул его с лязгом, когда Кэдди, по-прежнему задницей вперед, загремел вниз по ступенькам. Народ с визгом разбегался. Шофер ловко повернул, избежав столкновения с противоположной, красивым сортирным кафелем выложенной стеной, снес стеклянную дверь заодно с железным каркасом, ряд автоматов при входе – и вот мы уже в московском метрополитене, седьмом, как известно, чуде столицы. Нили среагировал быстро. Выпрыгнул из машины, радостно помахал пистолетом (новый взрыв воплей) и только потом распахнул мою дверцу.

Когда наша троица скатились вниз по эскалатору, поезд уже отходил от станции. Я помчался за уходящим вагоном и в прыжке плечом протаранил дверь. Дверь вывернуло с мясом и с облокотившейся о створки парочкой. Ничего, в следующий раз серьезней отнесутся к предупреждению «не прислоняться». Шофер и Нили прыгнули следом за мной, и поезд унесло в благословенно черный туннель.

Визит тому лицу, к которому я собирался днем, мы все же нанесли, но уже в удобное время – то есть, вскоре после полуночи. Большинство из птиц его полета закупилось особняками на Рублевке, однако мой человек проявил оригинальность во вкусах и приобрел хоромы новейшей застройки на Краснопресненской набережной. С замками разобрался умелец Нили, а консьержу – а, попросту, лакею – на входе я отвел глаза. В пентхаузе, прямо напротив лифта, тоже дежурила парочка бычар в полной экипировке. Похоже, хозяин ждал поздних гостей. С этими следовало бы разобраться по-свойски – может, как раз они и выцеливали господина иностранного инвестора нынче с крыши – однако я не британский суперагент и не американский шпион, чтобы косить все, что движется. На журнальный столик, на котором двое резалось в карты, шлепнулся здоровенный лаковый пруссак.

– Уй-ё! – завопил младший из телохранителей, белобрысый верзила в бронежилете.

Он вскочил, опрокидывая стул.

– Тапком его мочи, тапком, – заорал второй, роняя карты. Карты разлетелись веселым веером, а охранники умчались вглубь квартиры, преследуя несуществующее насекомое. Так они и прогоняются до утра.

Нили остался на всякий случай у лифта, а я направился в хозяйскую спальню.

Здесь все было минималистично, в духе четырнадцатого императора. Из ансамбля малость выбивалась сама кровать и то, что ее окружало. Меня наверняка ждали. Над ложем гаргантюанских пропорций висели, без особого порядка: ветки омелы и бузины, треснутый аметист на серебряной цепочке, несколько серебряных же распятий, пять шелковых лент с тибетскими заклинаниями против злых духов и, зачем-то, пионерский горн. По полу вокруг кровати тянулась надпись на санскрите. Над всем этим великолепием, там, где у бонз прошлого полагалось быть портрету вождя или, на худой конец, купанию красного коня, обнаружилась икона. Под иконой теплилась лампадка. Раздражающе пахло ладаном. Хорошо еще, что хозяин не догадался украсить стены гирляндами чеснока.

Одеяло мерно вздымалось, являя моему острому в полумраке взору распростертую женскую фигуру отнюдь не журнальных пропорций. Рядом с ней посапывал в две дырочки сам хозяин. Вот, поди ж ты – мимоходом удивился я – и не развелся со своей благоверной, когда повеяло ветром перемен, и не обзавелся десятком длинноногих балетных див. Что ж, пускай благоверная спит и видит приятные сны о приеме у корейского посланника, я не потревожу ее покоя. Что же касается супруга…

Хозяин сел в постели торчком. Пошарив на тумбочке рядом с кроватью, он надел очки и включил лампу. И побелел, как снятое молоко.

– Как вы сюда попали?

– На метле прилетел. Нечего окно оставлять открытым, – мрачно пошутил я.

Хозяин быстро взглянул на окно, будто и впрямь ожидая увидеть поднятое стекло. Впрочем, он почти мгновенно овладел собой. Да, сдержанность практически спартанская, учитывая обстоятельства.

– Я очень сожалею о сегодняшнем инциденте.

– Правда, что ли?

Я придвинул ногой табурет и устроился рядом с кроватью. Сдержанный или нет, но только хозяин все время переводил взгляд с меня на огромное, в полстены, зеркало. Похоже, присутствие в зеркале моего отражения его удивляло.

– Надеюсь, Ингве Драупнирович, вы не думаете, что это была моя акция?

– Этого я как раз не думаю. Ваши акции, милейший, нынче настолько не в цене, что подобное шоу с фейерверками вам просто не по карману.

Тут я, конечно, малость преувеличил – однако хозяин поспешил заглотать крючок.