Детектив Франции. Выпуск 1 - Страница 4

— У меня еще есть время подумать!

II

Ева нащупала руку Лепра.

— Жан… ты что грустишь?

Она зажгла ночник, и, как всегда в эти минуты, облокотившись, посмотрела на Жана.

— У, зверюга ты мой!

Она провела рукой по его лбу, и он замер, освобожденный от своей муки, от самого себя этой нежной лаской.

— Я люблю тебя, — сказала она.

— Надолго ли!

Они говорили тихо, с паузами. В их любви не было горячечной страсти, бросавшей их в постель. Их объятия были своего рода ритуалом, предвестником транса, который рушил границы между ними. Потом им казалось, что они плавают в одной субстанции, в какой–то небесной взвеси, где формируются мысли, принадлежащие им обоим, но, тем не менее, чуждые им. И слова, которые они произносили, уже не могли их задеть. Они теряли чувство индивидуальности, становились просто мужчиной и женщиной, слитными и противостоящими друг другу. Это было наивысшее счастье, самое восхитительное и самое чудовищное.

— В сущности, ты куртизанка.

Ева кивнула, не открывая глаз.

— Да, я не прочь ею стать, служанкой любви.

Он слушал ее с каким–то мучительным восторгом. Каждое ее слово взрывалось в нем острой болью, которая была сродни счастью.

— Куртизанка, — сказал он, — та же проститутка.

Он любил наблюдать за ней, когда она думала. Она смотрела куда–то поверх его головы, вдаль, очень серьезно, ибо серьезна она была всегда, даже когда шутила.

— Ты в этом никогда ничего не поймешь. Во–первых, куртизанка не берет денег.

Она повернулась на спину, притянула его руку к себе на грудь.

— Послушай. Я хотела быть свободной женщиной, жить, как мне заблагорассудится, как мужчина.

— Ну?

— Мужчины считают, что иметь любовниц — это в порядке вещей. А если у женщины есть любовники?.. Вот, пожалуйста, ты молчишь.

— Это не одно и то же.

— Нет, именно одно и то же. При одном условии: женщина всегда должна говорить правду. Женщина, которая не врет и не продается, никогда не станет проституткой, ясно? Если бы я тебя обманывала… даже в мелочах… просто, чтобы не причинять боль… я бы злилась на тебя. И любила бы тебя меньше.

— Почему?

— Да потому, что я бы считала, что из–за твоей слабости я вынуждена притворяться. По твоей вине я бы утратила какую–то частицу своего мужества. Я превратилась бы в шлюху, и ты стал бы моим злейшим врагом.

— Ну ты даешь! Тебе всегда надо быть самодостаточной. Ты пытаешься любить того, кого любишь, вопреки ему, не так ли?

В их словах не было ни гнева, ни жестокости. Изо всех сил они пытались проникнуть в таинство любви, которая делала их пленниками друг друга. Лепра нежно провел рукой по ее груди. Ева поглаживала его руки. Ночной ветер раздувал занавески на окнах, закручивал перехватывавшие их шнуры. Начинался прилив.

— Нет, не вопреки, — сказала Ева, — а ради него… Ради его же счастья.

— Даже если ты его потеряешь?

— Ради того, чтобы его потерять.

— А взамен ты требуешь покорности. И поскольку твой муж отказался подчиняться, ты его бросила.

— Он никогда во мне не нуждался.

— А я в тебе нуждаюсь?

— Да.

— А вдруг ты ошибаешься? Может, ты мне не нужна.

Они оба почувствовали, что блаженный покой сейчас исчезнет, и замолчали. Почему вокруг их счастья всегда бродила ненависть?

— Я тебе нужна, — сказала Ева, — для страданий. А потом, в один прекрасный день, ты перестанешь меня любить. Станешь мужчиной. Будешь хозяином самому себе. Будешь творить в одиночестве, как все настоящие самцы.

— Но я не хочу страдать, — сказал он.

Он тоже задумался, не решаясь выразить свои самые сокровенные мысли.

— Я не хочу, чтобы ты обращалась со мной как с ребенком, — продолжал он. — Меня тошнит от твоей опытности. Она меня уничтожает. Разрушает. Я уже не Жан Лепра. Я просто очередной мужик в твоей постели. И ты думаешь, что я способен согласиться на твое одиночество?

Она приблизилась к нему и обвила его своим телом, и это была сейчас единственная истина, в которую он верил. Любовь вела их к искренности, а искренность возвращала к любви. День, разлучив их, даст ядовитый ответ на все вопросы, которые они задавали себе ночью в тревожном угаре. Так они и лежали, щека к щеке, в теплом гнездышке сплетающихся тел.

— Давай жить вместе, — предложил Лепра. — Бросай Фожера.

— Ты слишком молод, Жанчик.

— Что тебя держит возле него? Деньги? Ты богата. Слава? Ты звезда. Любовь? Ты его ненавидишь. Так что? Я молод, но и ты не старуха.

— Если я уйду от него, получится, что я взяла на себя всю вину. А это уж нет, извини.

— Вот видишь, гордыня тебя погубит.

— А иначе я превращусь в его рабыню.

— Но сейчас–то речь идет обо мне… о нас.

— Нет, поверь мне, это невозможно. Во–первых, он на все способен.

— Ну! — сказал Лепра. — На все способен… не надо преувеличивать. Он знает о наших отношениях и, по–моему, это не особенно его волнует.

— Ты его не знаешь. Он страдает… Да, у меня были всякие капризы в отношении мужчин. Ты еще не вошел тогда в мою жизнь, миленький. Перед тобой я чиста… Он закрывал глаза на мои загулы. Он прекрасно понимал, что он сильнее, что я всегда к нему вернусь. Но на сей раз он чувствует, что это серьезно. Вот он и страдает… и может разозлиться.

— Разозлиться! — воскликнул Лепра.

— Да, на свой манер, то есть не в открытую. Ты принимаешь его за этакого добродушного толстяка. А он, напротив… сложный, подозрительный, недоверчивый. Обожает интриги. Чтобы добиться преимущества, он может интриговать месяцами. Мы из породы нетерпеливых, особенно ты. А у него всегда есть время. В этом его сила.

— Послушай, — сказал Лепра.

Поднялся ветер. Глухо ворчало море. Листья скользили по посыпанной гравием аллее, и тихо шуршал плющ, обвивающий стены. Лепра протянул руку к ночнику и повернул к себе будильник со светящимся циферблатом. Четверть третьего.

— Мне показалось… — начал он.

— Это ветер, — сказала Ева и тут же вернулась к занимавшим ее мыслям:

— Нам нечего его бояться, я не про то… Но лучше бы его не провоцировать.

— Знаешь, я ему когда–нибудь врежу, ей–богу.

Она, смеясь, пощупала мускулистую руку своего любовника, они расхохотались и еще теснее прижались друг к другу.

— Повредишь себе руки, — сказала она. — Они так прекрасны… Скажи… если бы тебе предложили сыграть на одном праздничном вечере?

— Я бы отказался.

— Да нет же, дурачок. Такой шанс грех упускать… Жан, серьезно, я собираюсь сделать тебе одно предложение… Я не хотела тебе говорить об этом, но потом… Вот: через три недели ты играешь в гала–концерте на радио. Я обещала.

Ева ждала. Она дотронулась кончиками пальцев до его груди, может быть, чтобы ощутить рождающееся в нем волнение. Лепра отодвинулся от нее, как будто ему было слишком жарко, и бесшумно встал.

— Ты куда?

— Попить… Такая новость… Я как–то не ожидал…

Он пытался казаться радостным. Он был в ярости. Вот так, одним ударом. Ледяной душ. Ярость придавала почти болезненное ускорение его мыслям. Играть на гала, между клоуном и иллюзионистом. Она обещала. Он, конечно, всего лишь дебютант. У него нет права даже на свое мнение.

— И что же я буду играть? — спросил он издалека.

— Что хочешь, Шопена, Листа… Главное, чтобы это понравилось публике.

Он молча стал собирать с пола одежду. Внезапно Ева зажгла верхний свет.

— Жан… Что с тобой?

Скрывшись в ванной комнате, он не отвечал. Если он пойдет сейчас на разговор с ней, то — слово за слово — они обязательно поссорятся. Ева обожала ссоры, ей доставляло удовольствие препарировать противника, доказывать ему, что его аргументы мелочны и ничтожны. Лепра не собирался публично каяться.

— Жан! — позвала она. — Жан! Ты же не откажешься? Мне стоило такого труда уговорить Маскере!

«Ну, естественно, — подумал он. — Этот тоже ни в чем не может ей отказать. Ладно, беру пиджак — и привет. Играть перед сборищем сытых кретинов, пожирающих сэндвичи и закуски! Нет, всему есть предел».