Детдом - Страница 8

И опять Антону на мгновение показалось, что этот чертов детдомовский дегенерат над ним издевается. Он помотал головой.

– Ну, это мы с тобой потом поконкретнее перетрем. Так, разом, все и не расскажешь, конечно. Я же пока предварительно…

– Я понял вас, – кивнул Владимир. – Разумеется, вы понимаете, что прежде, чем дать вам какой-то ответ, я должен буду посоветоваться с нашим продюсером и остальными членами группы.

– А кто это у вас продюсер? – подозрительно спросил Антон. – И откуда он взялся? У вас же вроде никого не было…

– Наш продюсер со времени основания ансамбля – Клавдия Петровна Прокопенко.

– Это та толстая тетка в кофте, которая тебе платочек на шее поправляла, что ли? – усмехнулся Антон. – И теперь вон там под пальмой журнал «Лиза» читает?

Владимир сухо кивнул. Антон посмотрел на него внимательно, что-то понял, сменил тон и произнес доброжелательно и серьезно.

– Вот что я тебе напоследок скажу, друг Владимир. Ты не думай, что я ничего не понимаю. Вы все без родителей росли, и эта тетка, я так вижу, вас считай что усыновила и в люди вывела. Вы ее в обиду никогда не дадите, какая б она не была – и это правильно. По-мужицки, по-человечески и еще как угодно. И пусть она при вас остается мамкой на всех, организатором быта на гастролях и прочее. Но только, договоримся мы с тобой или нет, но если вы хотите пробиться, то у нормальной группы сегодня должен быть нормальный, современный продюсер, и бухгалтер, и хореограф, и преподаватель вокала и прочее всякое, в чем я и сам не очень-то хорошо разбираюсь. И ты обо всем этом подумай. А если ты решишь, что вы – с нами, то знай, что тебе обо всем этом заботиться будет не надо, потому что партия всегда найдет для вас нужных людей, которые сумеют обеспечить достаточный уровень и все такое. Благо России все-таки еще не всем по барабану, ты это понимаешь, надеюсь?

– Конечно, понимаю, – так же серьезно ответил Владимир. – Вот вы же тут сидите, со мной разговариваете, и о ней заботитесь.

– О ком – о ней? – не понял Антон.

– О России, конечно, – удивился в свою очередь Владимир. – О ком же еще?

У девушки была странно, как будто бы ножницами перед зеркалом обрезанная челка. Черные свободные джинсы и светло-сиреневый свободный джемпер, в рукава которого она то и дело втягивала кисти, словно все время мерзла или чего-то боялась. Где-то внутри всего этого пряталась как будто бы неплохая по современным меркам фигура, из тех, которые в некоторых кругах принято пренебрежительно называть «вешалками». При наличии доброжелательности можно было бы вспомнить и о моделях – девушка была достаточно высокой, худой и длинноногой. Единственное, что у нее явно подкачало, так это размер груди, едва ли превышающий скромную единичку. В ушах девушки виднелись крошечные сережки-гвоздики – позолоченное серебро с каким-то прозрачным недорогим камешком. Светлые глаза казались невыразительными, возможно, их имело бы смысл подвести контурным карандашом или хотя бы обозначить и удлинить тушью ресницы.

Сидящая напротив девушки дама выглядела значительно «богаче» во всех смыслах. Все, что можно было подчеркнуть в ее зрелой красоте и многолетней ухоженности, было подчеркнуто, все, что следовало замаскировать и затенить – затенено и замаскировано. Косметические швы от недавней пластической операции были аккуратно прикрыты двумя изящными завитками идеально зафиксированной прически.

На девушку дама смотрела с любопытством и одновременно с легкой брезгливостью. Видно было, что ей хочется обратиться к ней «послушайте, милочка», но она не решается позволить себе быть настолько вульгарной.

Девушку звали Ольгой и ей недавно исполнилось девятнадцать лет.

Даму звали Мария Алексеевна Огудалова и ее действительный возраст нигде не афишировался. Она была талантливой и достаточно известной эстрадной певицей со своим репертуаром и своим кругом почитателей. Но в последнее время ей неоднократно намекали, что, если она хочет и далее удерживаться «в обойме», прыгать на сцене в умеренно короткой юбке уже недостаточно. По образу и подобию других «звезд» ей следует запустить какой-нибудь авторский проект, желательно с привлечением молодых исполнителей, в идеале – не слишком бездарных. Теоретически она была не против. Практическая проблема заключалась в том, что около эстрадная молодежь обоего пола Марию Огудалову совершенно не возбуждала и не привлекала. Все они казались ей недалекими, самонадеянными дилетантами. Какой была она сама в их возрасте – Мария Огудалова категорически позабыла.

– Скажите, Ольга, вы видели мой последний клип? – спросила Огудалова. Она хотела выбрать какую-нибудь подходящую тему для начала разговора. В конце концов, самой подходящей темой показалась, естественно, она сама и ее творчество.

«Если я сразу начну хвалить их группу, – объяснила себе Мария Алексеевна. – То она либо зазнается (и тогда с ней будет сложнее договориться), либо, если она умнее, чем кажется, догадается, что я сама не верю тому, что говорю, и просто им льщу.»

– Да, – ответила девушка, глядя на носки своих кроссовок. – Я видела. Он сделан… очень… на очень высоком профессиональном уровне.

«Эт-то что такое?! – слегка опешила Огудалова. – Комплимент или оскорбление? Или она просто по-другому разговаривать не умеет? Все-таки надо же помнить, что мне про них говорили… – успокоила она себя. – Что-то здесь, конечно, для имиджа придумано, для скандала, но что-то ведь и правда, должно быть…»

– А скажите, милочка, – не удержалась-таки Мария Алексеевна. – Вы лично действительно воспитывались в детском доме?

– Да, – девушка кивнула светловолосой головой и челка прикрыла выражение ее глаз. – Только он назывался «интернат».

– Сочувствую, искренне сочувствую, – на мгновение Огудалова действительно ощутила внутри себя некоторое размягчение и умилилась собственной (оказывается, сохранившейся!) сентиментальности. После стольких лет в дебрях дикого постсоветского шоу-бизнеса… – Кстати, вот о чем я хотела с вами поговорить. Как вы, Ольга, видите перспективы своего развития, как певицы?

– Да, – сказала Ольга и добавила полностью в разрез с предыдущим. – Никак не вижу. Мне это не надо. У нас перспективами занимается Владимир и Клавдия Петровна.

– Отчего же так? – искренне возмутилась Огудалова. В свое время ей пришлось долго доказывать бывшему мужу, музыканту и продюсеру, что у нее тоже есть мозги и собственное видение эстрадной карьеры. – Обычная песня! Но как вы, Оля, это позволяете? Ведь вы же должны понимать, что вся ваша лавочка держится на вас и вашем милом голоске (у Ольги был мощный, грудной голос очень широкого диапазона, и Марии Алексеевне это было прекрасно известно, но все-таки она не смогла удержаться от уменьшительного суффикса). Без вас они ничто, и практика и история эстрады сто раз это подтверждала. Где сейчас муж Эдиты Пьехи – Броневицкий? Где мой собственный муж? Кто о них помнит? Да возьмите примеры и поновее! В любом ансамбле главное – певица, а вовсе не музыканты и не подпевка…

– Да, – сказала Ольга. – Но наши мужчины тоже поют соло. Все. Кроме Егора, который стесняется. Мы надеемся, потом…

Мария Алексеевна почувствовала какое-то неудобство и лишь пару мгновений спустя осознала его происхождение. Ольга назвала своих согруппников-недоносков – мужчинами. Вот уж слово, не принятое на эстраде! Где-то даже неприличное, вульгарное. «Мужчина, вас тут не стояло!» За кулисами и на пятом десятке все называют друг друга «мальчики», «девочки», «пацаны», «ребята»… Если кто хочет выпендриться, говорит «коллеги по цеху». И сколько лет тем Ольгиным «мужчинам»? – Смех один! Нет, девчонка явно не в себе, как ее и предупреждали. И это «да» в начале каждой фразы. Наверное, ее какой-нибудь пробегавший мимо имиджмейкер-психолог научил: сначала соглашайтесь, милочка, со всем, так, дескать, будете производить хорошее впечатление, и разговор пойдет легче. Она и слушается. А что одно с другим согласовывать надо, этого понять не в состоянии…