Десять ли персиковых цветков - Страница 93

Е Хуа коснулся пустого рукава здоровой рукой, чуть нахмурился, но ничего не сказал и, повернувшись, пошел дальше. От взгляда на него у меня заныло сердце, но я не могла сейчас перед ним появиться из опасения напугать его попутчиков. Мне оставалось только проглотить рвущийся наружу гнев.

Я следовала за Е Хуа по пятам до самой ночи, но так и не дождалась подходящего момента, чтобы предстать перед ним в своем истинном облике. Пара его слуг ни на шаг от него не отходила, и это начинало злить. В час Собаки Е Хуа принялся готовиться ко сну. Слуги помогли ему раздеться. После того как он устроился в постели, они загасили свечи, постояли у дверей чуть меньше половины времени, необходимого для заваривания чашки чая, и, наконец, зевая, пошли спать.

Я гневно выдохнула, сняла заклятие невидимости и подсела к Е Хуа на кровать. Некоторое время я рассматривала его лицо в лунном свете, затем стянула с него одеяло, желая разбудить мальчика. Е Хуа заворочался, немного привстал и сонным голосом спросил:

– Что-то случилось?

Чуть погодя он разглядел, что рядом с ним не его слуги, а я, и онемел. Мальчик долгое время потрясенно меня рассматривал, затем снова лег и, закрыв глаза, едва слышно прошептал:

– Так я сплю и вижу сон…

В моей груди гулко застучало сердце; охваченная волнением, я опять встряхнула Е Хуа и, не успел он открыть рот, опередила его вопросом:

– Ты узнаешь меня?

Я была почти уверена, что ответом будет «нет». Только что вырвавшаяся у мальчика фраза была лишь бредом не до конца проснувшегося человека, но во мне вдруг встрепенулась такая томительная надежда, что я не смогла удержаться от вопроса.

Однако он ответил, как и следовало ожидать:

– Нет, я вас не помню. – Е Хуа чуть нахмурился и замолчал, похоже, прогоняя остатки сна. – Так я не сплю?

Я вытащила из рукава жемчужину Ночи величиной с голубиное яйцо и осветила комнату. Затем взяла Е Хуа за руку и притянула ее к своему лицу, сказав с улыбкой:

– А что, похоже на сон?

Лицо мальчика медленно залилось краской. Я очень удивилась. Неужели Е Хуа в новом перерождении так легко смутить? Я придвинулась ближе. Он отпрянул и покраснел еще сильнее. Таким Е Хуа я еще не видела, и это показалось мне крайне занимательным. Я снова приблизилась. Е Хуа отшатнулся и уперся спиной в угол. От былой бледности не осталось и следа, все его лицо алело как маков цвет, но он все равно спросил, из последних сил пытаясь сохранить невозмутимость:

– Кто вы? Как пробрались в мою комнату?

Мне пришла на ум одна история, повествующая о том, как Бай Цюлянь, дух белого карпа, влюбилась в молодого ученого Му Чаньгуна[121]. От тоски по нему она заболела, и только их встреча под покровом ночи исцелила ее. Мне вдруг захотелось подразнить юного Е Хуа. В деланом смущении прижав руки к лицу, я печально заговорила:

– Я всего лишь ничтожная бессмертная из Цинцю. Несколько дней назад из любопытства я спустилась в мир смертных, и ваша красота, ваш талант так крепко запали мне в душу, что я не могла перестать о вас думать. Тоска по вам изнурила меня, меня губит эта любовь! Не осталось мне выбора, кроме как прийти к вам ночью за утешением…

Договорив, я бросила на него застенчивый взгляд. От этих постыдных глупостей меня саму чуть не передернуло, но, посмотрев на Е Хуа, я убедилась, что мое представление возымело успех.

Е Хуа смотрел на меня в глубоком шоке. К лицу его, кажется, бросилась вся кровь, он пару раз кашлянул, прикрывшись рукавом, и наконец выдавил:

– Но… Но мне всего одиннадцать…

Время горения курительной палочки, отведенное мне Четвертым братом, подходило к концу. Смертное воплощение Е Хуа показалось мне намного интереснее его бессмертной формы. Похоже, смертная семья Лю воспитывала отпрыска куда успешнее Небесного владыки, правившего Девятью небесными сферами. Я немного успокоилась.

Я не сказала ему о карме предыдущей жизни, и он поверил, что я всего лишь бессмертная, чье восхищение его талантами переросло сперва во влюбленность, а после укоренилось в душе глубоким чувством. Он только удивился, как это он в одиннадцать лет, да вдобавок еще и без руки, смог так поразить наверняка многое повидавшую бессмертную. Заставить его мне поверить оказалось той еще задачкой.

Я надеялась, что сумею убедить его так же, как обычного ребенка. Однако он не родился обычным, он родился одаренным. Одаренные мальчики вырастают в юных гениев, а гениев всегда убедить сложнее, чем обычных людей. Мне оставалось только вздымать руки, призывая Небеса в свидетели, бросать на Е Хуа быстрые беспомощные взгляды и пару раз всплакнуть. Лишь после всех этих ухищрений он мне поверил.

Перед расставанием мы обменялись дарами в честь помолвки. Я подарила ему нитку жемчуга, которую он вручил мне, когда я спускалась в мир смертных, чтобы помочь Юань Чжэню. Этот жемчуг сможет защитить Е Хуа. У меня не получится всегда находиться подле него, но, если он станет носить мой подарок, я не буду так сильно волноваться. Е Хуа же снял нефритовый кулон со своей шеи и надел его на меня.

Я приблизила губы к уху мальчика, не преминув напомнить о самом главном еще разок:

– Ни в коем случае не женись на другой женщине! Я буду навещать тебя почаще, когда буду свободна. Как только вырастешь, я тут же выйду за тебя замуж.

Е Хуа снова покраснел и с серьезным видом кивнул.

Хотя я обещала часто навещать Е Хуа, после возвращения на гору Куньлунь мне никак не удавалось вырваться. Мо Юань наконец определился с датой ухода в затворничество: он собирался сделать это через семь дней. Чжэ Янь решил приготовить ему лекарственных пилюль, которые тот возьмет с собой в пещеру для восстановления. Меня Чжэ Янь выбрал себе в помощники. Я целыми днями металась между хранилищем лекарственных ингредиентов и хранилищем пилюль, не успевая даже выпить чаю, чтобы промочить горло.

Утром второго числа девятого месяца готовые пилюли были сложены в нефритовые бутылочки и отданы Мо Юаню. Теперь он мог уединиться для восстановления. Замерев перед входом в пещеру с болезненным выражением лица, он ничего не сказал моим соученикам, но мне задал один вопрос:

– Е Хуа хорошо с тобой обращается?

Я искренне ответила. Наставник кивнул и вошел в пещеру.

После того как Мо Юань уединился, поток желающих отдать ему дань уважения наконец иссяк. Это случилось как нельзя кстати: у нас закончился чай.

Пятнадцать учеников, один за другим простившись, вернулись к своим обязанностям, оставив по одному бессмертному отрокув помощь Девятому. Я тоже со всеми попрощалась, и мы вместе с Чжэ Янем и Четвертым братом покинули гору.

Я тут же устремилась в мир смертных.

Произведя расчеты, я заключила, что Е Хуа сейчас должно быть около девятнадцати лет – возраст расцвета красоты и таланта, по меркам смертных. Интересно, как выглядит в этом возрасте юноша, которому шесть дней назад было всего одиннадцать? Томимая радостным предвкушением, я легко приземлилась прямо перед имением семьи Лю.

Но я не нашла Е Хуа, хоть и обыскала каждый цунь этого дома. На меня словно вылили ушат ледяной воды, притушив даже намек на радость.

Разочарованная, я покинула имение семьи Лю, нашла уединенное местечко и сняла с себя чары невидимости. Немного поразмыслив, я подошла к воротам имения, чтобы расспросить привратника. Он сказал мне, что несколько лет назад Е Хуа блестяще выдержал государственные экзамены и уехал в столицу – служить чиновником у императора, сына Неба.

Привратник поднял лицо к небесам и с явной гордостью произнес:

– Наш молодой господин – гений, такие, как он, рождаются раз в сто лет! Самородок, не иначе! Когда ему было двенадцать, его приняли в высшее государственное училище. Пять лет назад дед нынешнего императора устроил экзамены по высочайшему соизволению, и наш господин, заглянув туда из праздного любопытства, вдруг занял первое место! Легкими шагами он поднялся к синим облакам[122] – вмиг от составителя записей Академии Ханьлинь[123] дослужился до главы податного ведомства[124]! Самородок, не иначе!