Десять ли персиковых цветков - Страница 109

Сусу спрыгнула с помоста для наказания бессмертных, и он, ни мгновения не колеблясь, прыгнул за ней. Помост, как и следовало из его названия, был только способом наказания. Будь Е Хуа здоров, этот прыжок едва бы серьезно ему навредил. Но его тело совсем недавно терзали молнии, у помоста он лишился половины сил, потому падение с него чуть не стоило ему жизни.

Небесный владыка полагал, что смерть женщины лишь на несколько дней повергнет его внука в уныние, а после он вновь превратится в безупречного наследника Небесного престола. Он не думал, что его внук так привязан к той женщине. Когда Небесный владыка проделал весь путь от тронного зала до помоста для наказаний, чтобы спасти Е Хуа, тот был уже близок к смерти. Величественный и грозный Небесный владыка в одночасье постарел на несколько веков.

Е Хуа уснул на шестьдесят лет. Проснувшись, он испытал столь сильное отчаяние, что не понимал, зачем ему было просыпаться. Его матушка, госпожа Лэ Сюй, не в силах вынести страдания сына, попросила у Владыки Исцеления пилюлю Бесчувствия и положила ее перед Е Хуа. Он лишь равнодушно скользнул по ней взглядом.

Хотя боль от потери была так велика, что казалось, будто все его тело кромсают тупым ножом, Сусу была единственным цветным росчерком в серости его пятидесяти тысяч лет. Если стереть даже его, что останется от самого Е Хуа? Пусть воспоминания несли одну только боль, он не желал ее забывать.

Он был одержим Сусу, как Су Цзинь была одержима им. Но одержимость последней погубила Сусу. Е Хуа действительно хотел убить Су Цзинь. Когда перед воротами Платанового дворца он пронзил ее грудь мечом Лазурной Бездны и по красным свадебным одеждам девушки потекла кровь, Су Цзинь непонимающе спросила: «Почему?» На Е Хуа вдруг навалилась страшная усталость и безразличие. Он выдернул меч, бросил на Су Цзинь холодный взгляд, развернулся и вошел во дворец, взмахом руки захлопнув за собой ворота. Но Су Цзинь не отступила. Хотя она была сиротой, семьдесят тысяч лет она не знала никаких бед. Единственным, кто раз за разом крушил ее надежды, был Е Хуа.

Пред лицом всех небожителей и генералов восьми пустошей Су Цзинь преподнесла Небесному владыке сокровище своего клана, лампу Сплетения душ. Через три месяца она вошла младшей супругой в Платановый дворец.

В мгновение ока пролетели три столетия.

К счастью, Небеса не так жестоки, как можно подумать. Удары судьбы, удары судьбы… Раз они с возлюбленной выдержали их, значит, дальше их ждала награда.

Триста лет спустя Е Хуа встретил женщину в персиковом лесу высшего бога Чжэ Яня. На следующий день он увиделся с ней в Хрустальном дворце Владыки Восточного моря. Она сидела на каменной скамье и поучала жену его Второго дядюшки. В правой руке она держала веер. Большой и указательный пальцы левой руки она соединила в кольцо и постукивала по столу тремя оставшимися. Так бессознательно делала Сусу. И поучала она в точности как Сусу.

Е Хуа словно ударили по голове. Он вышел из тени кораллов, губы его растянулись в улыбке, которая не появлялась на его лице вот уже три столетия, и он произнес:

– А я и не знал, что эта девушка – та самая Бай Цянь из Цинцю.

Когда Четвертому сыну Верховного владыки Бай Чжи исполнился год, их навестил хозяин персикового леса Чжэ Янь. Следует помнить, что лисы Цинцю рождаются обычными лисятами и не имеют человеческого обличья, хоть и являются на свет с бессмертным началом. Только когда лисенку исполнится год, он с молоком матери впитает в себя энергию Неба и Земли и сможет принять облик человеческого младенца. Недавно родившийся лисенок всегда напоминает сморщенный маленький комочек. И пусть в будущем Четвертый сын семьи Бай превратится в юношу поразительной красоты, от чьей внешности содрогается мир и льют слезы духи, сейчас это был всего лишь сморщенный младенец величиной в два чи.

Клан Девятихвостых лис – крайне удачливый клан бессмертных. Все их потомки могли похвастаться от природы незаурядной наружностью. Но когда ты красив, тебе невыносима сама мысль о том, что ты можешь вырасти страшненьким, или даже о том, что когда-то ты был страшненьким. Четвертый же сын отличался от своей семьи, как терновник от кустарника. На самом деле девятихвостые лисы всегда неотразимы, кроме того момента, когда они в первый раз принимают человеческий облик. Лисята, конечно, не знают, что такое красота и что такое уродство, поэтому не придают особого значения внешности. Позже, когда они вырастают и задумываются о том, какими уродливыми младенцами были, лисята чувствуют облегчение оттого, что не могли тогда определить, что красиво, а что нет.

Однако Четвертый сын был весьма необычным лисенком. Есть поговорка: от многой мудрости много скорби. Когда он был совсем маленьким и не мог еще принять человеческий облик, Третий брат часто носил его на руках. Дело в том, что Четвертый был очень пригожим лисенком и Третий брат брал его с собой, чтобы все могли полюбоваться на такую красоту.

– Этот лисенок невероятно красивый, никогда еще не видел таких красивых лисят. Эй, это мой младший брат! Матушка родила мне братика!

Завидев других, не слишком красивых лисят, Третий брат усмехался и тайком шептал на ухо младшему:

– Да-а, какой же уродливый лис, ай-яй…

Так что еще в раннем детстве не по годам умный Четвертый имел довольно хорошее представление о красоте и уродстве.

Когда ему исполнился год, Верховный владыка Бай Чжи не стал шумно отмечать это событие, а устроил тихое семейное застолье. Поскольку высший бог Чжэ Янь дружил с обитателями Лисьей пещеры, его тоже пригласили на пирушку. Третий брат осторожно вынес младшего. Чжэ Янь, сделав глоток вина и прищурившись, пристально рассмотрел лисенка.

– Ох, Бай Чжи, твой сын такой страшненький.

Конечно, Чжэ Янь сказал это лишь потому, что сам не был женат и не имел детей. Откуда же ему знать, что все новорожденные такие страшненькие! Четвертому суждено вырасти красавцем, но едва ли об этом можно было догадаться, глядя на сморщенное личико младенца. Мальчика никогда раньше не называли «страшненьким», и когда он услышал такое от Чжэ Яня, то задрожал всем своим маленьким тельцем. Он негодовал, он был вне себя от возмущения! В его глазах стояли слезы.

Однако Четвертый думал, что, пусть он и ребенок, все же он мужчина. Еще когда он был лисенком, старшие братья учили его: мужчина может проливать кровь, но слезы – никогда. Твердо помня этот урок, мальчик попытался закусить губу, чтобы не расплакаться. Однако у него не было зубов, поэтому ничего не получилось. Хотя он желал показать стойкость и крепость духа, посторонние видели только сжатый ротик младенца, который, кажется, собирался разрыдаться, но что-то ему мешало, отчего он казался еще более страшненьким.

Чжэ Янь похлопал малыша по груди, со смехом приговаривая:

– Возможно, когда подрастет, станет симпатичнее.

Четвертый наконец заревел.

Девятихвостых лис нарекают во время пира в честь первого дня рождения, однако из-за того, что малыш расплакался, это дело решили отложить. В Цинцю испокон веков существует правило: выбирать ребенку имя должно вдумчиво и серьезно. Когда с именем определялись, его зачитывали ребенку. Если он, услышав его, улыбался, имя считалось подходящим. Разумеется, ребенок улыбался не потому, что в самом деле находил озвученное ему имя подходящим, – просто в таких случаях рядом всегда имелся тот, кто веселил дитя. Однако в тот день Четвертый был так расстроен, что никто не смог бы его рассмешить. Церемонию наречения имени отложили до следующего дня рождения мальчика.

За год Четвертый подрос и превратился в пухленького, сообразительного и очень милого ребенка. Поскольку Чжэ Яню было нечем заняться, конечно, он снова собирался явиться на празднество. Накануне дня рождения Четвертый поинтересовался у отца, придет ли тот дядюшка, что был в прошлом году? Верховный владыка Бай Чжи удивленно спросил: