Десять ли персиковых цветков - Страница 106

«Первый сердцеед» ответил пытливому племяннику:

– Со смертными женщинами мне свести знакомство не довелось, но я слышал одну замечательную присказку: «Старая мамаша-дрофа любит деньги, а ее прелестницы-птички – красавчиков»[158]. Ни одна юная девушка не устоит перед красивым мужчиной. Пройдись невзначай мимо нее, улыбнись, и растопишь даже каменное сердце.

Е Хуа, отпив чая, промолчал.

«Первый сердцеед» продолжил:

– Издревле красавицы обожали героев. Почему бы тебе не сотворить чудовище и не выпустить его в горах, чтобы оно хорошенько попугало там твою красавицу? Когда она от ужаса дышать перестанет, в самый последний момент явишься ты с мечом наперевес и отважно сразишься со зверем. Герой спасет красавицу, и у нее не останется другого выбора, кроме как отдать тебе всю себя.

Е Хуа, подняв чашу к глазам, негромко сказал:

– Как-нибудь на досуге я помогу вам сотворить чудище, чтобы попугать бессмертную Чэн Юй. Конечно, обычный зверь ее не проймет, нам нужно чудище посильнее, чтобы оно смогло ее победить. И вот когда она от ужаса дышать перестанет, в самый последний момент явитесь вы и спасете ее. Тогда она от переизбытка благодарности тут же вам и отдастся.

«Первый сердцеед» делано рассмеялся, взмахнул веером и с беспомощным вздохом заметил:

– Ловить на красоту – ниже твоего достоинства, а план «Герой спасает красавицу» ты отвергаешь потому, что боишься, как бы у твоей красавицы сердце не разорвалось от страха. Тогда остается только сделать наоборот: задействовать план «Страдания плоти». Изрежь себя клинками и ляг у ее дверей. Она не сможет спокойно смотреть, как у нее на пороге умирает человек, и точно попытается тебя спасти. Тогда, после того как раны заживут, ты вцепишься в нее, словно клещ, назовешься и рабом, и слугой, чтобы отплатить за «спасение жизни». Разве сможет она тебе противостоять?

Чаша со звоном опустилась на стол. По мнению Е Хуа, план был идеальным. Для воплощения этого плана ему даже не нужно было по-настоящему резать себя клинками: у небожителей имелись заклинания для отвода глаз.

Едва покончив с чаепитием, Е Хуа призвал благовещее облако и устремился вниз. На этот раз он накрыл гору Цзюньцзи в мире смертных несколькими слоями магического барьера, скрыв ее от глаз и ушей Небес. Приземлившись неподалеку от соломенной хижины Сусу, Е Хуа сложил мудру и, припомнив раны, полученные при вознесении, воспроизвел на себе те кровавые подтеки.

Уловка и впрямь сработала. Когда Сусу распахнула хлипкую дверь и увидела окровавленного мужчину на пороге, она до смерти перепугалась и тут же втащила его внутрь. Останавливать кровь она умела скверно. Лежа на боку на ее кровати, Е Хуа с удовлетворением наблюдал, как Сусу судорожно возится с травами. Девушка была так напугана, что, пока она наносила лекарство, руки у нее ходили ходуном. Большая часть снадобья пролилась на пол, а половина оставшегося – Е Хуа на одежду. Жалкие капли, все же попавшие на раны, кажется, угодили туда по чистой случайности.

При взгляде на белое, словно мел, лицо Сусу, на ее слегка сжатые губы в груди Е Хуа потеплело. В нем шевельнулось что-то похожее на совесть. Когда девушка отвернулась за новой порцией снадобья, он шевельнул пальцем, и раны на его теле, повинуясь этому движению, быстро затянулись. Сусу, закончив с приготовлением снадобья, обернулась к нему. Увидев чуть ли не у нее на глазах заживавшие раны, девушка остолбенела. Ее ошарашенный вид показался Е Хуа очаровательным.

Сусу не докучала ему излишней заботой, просто позволив остаться в соломенной хижине на несколько дней, чтобы залечить раны, и это полностью совпадало с его желаниями. Она не гнала его прочь, и он, прикинувшись ничего не понимающим, даже не заговаривал об уходе. Так продолжалось вплоть до двенадцатого дня.

Ранним утром двенадцатого дня Сусу принесла ему миску жидкой кашицы и вежливо намекнула, что ей, слабой и хрупкой девушке, легко прокормить пару мелких зверюшек, но содержать взрослого мужчину сложновато, поэтому, раз он почти оправился, пора бы и честь знать. Все это она высказала, путаясь в словах и запинаясь, сама смущенная тем, что приходится вот так сурово выдворять загостившегося мужчину.

Он взял миску с кашей, проглотил немного и безэмоционально заметил:

– Вы спасли меня, само собой, я должен остаться и отблагодарить вас.

Сусу протестующе замахала руками. Он молчал, неспешно поедая кашу, которую ему с трудом удавалось впихнуть в себя. Покончив с едой, Е Хуа устремил взгляд на замершую с надеждой в глазах девушку и улыбнулся:

– Разве не прослыву я неблагодарным негодяем, если не верну долг? Неважно, примете вы его или нет, я обязан отплатить вам за доброту.

Сусу сначала позеленела, потом побледнела. Е Хуа, подперев щеку, глядел, как расстроенная девушка из последних сил пытается сохранить лицо и не накричать на него, и думал, что она очаровательна. Но он не ожидал, что следом она выдаст кое-что в сотни раз более очаровательное:

– Раз вы не можете не отблагодарить, почему бы вам не взять меня в жены?

Они совершили поклоны у Большого озера в Восточной пустоши и принесли клятвы Небу и Земле. В их первую ночь после свадьбы, когда утомленная близостью Сусу уснула в его объятиях, Е Хуа подумал, что его жизнь восхитительно полна.

Но судьба воистину непредсказуемая штука. Как говорится, все предначертано судьбой, ничто не зависит от человека[159]. Жизнь смертного определяют боги, жизнь богов определяет Небесное предначертание. Никому не выйти из круговорота времени, никому не остановить его течения. Высшие небесные сферы избрали Е Хуа наследником престола. Из-за неприятностей, доставленных его Вторым дядей Сан Цзи Цинцю, Небесному владыке пришлось во всеуслышание дать обещание: весь мир знал, что наследный принц должен жениться на высшей богине Бай Цянь из Цинцю.

Прежде он просто мирился с неизбежным. Для него не было никакой разницы, женится он на Бай Цянь из Цинцю или на Бай Цю из Цинцянь, – это всего лишь женщина, которая займет половину его кровати. Но теперь, когда у него появилась любимая, прежние убеждения потеряли свою силу, новое положение требовалось переосмыслить.

Жестокий урок, извлеченный из ошибки Сан Цзи, был очень показательным. К тому же Е Хуа носил титул наследного принца, от которого невозможно избавиться. На его пятидесятое тысячелетие его официально провозгласят наследником престола, что еще больше осложнит их с Сусу положение. Он думал несколько дней, рассматривая разные способы разрешения ситуации, пока наконец не остановился хоть и на самом опасном, но зато самом надежном.

Так случилось, что как раз в эти дни в клане Русалок Южного моря поднялись необычные волнения, что дало Е Хуа шанс раз и навсегда вырваться из сетей Небесного дворца. Однако ему сложно было бы избежать подозрений, действуя в одиночку: ему нужен был кто-то, кто смог бы прикрыть его перед Небесным владыкой. Обдумав все варианты, Е Хуа выбрал на эту ответственную роль несчастного Лянь Суна.

Лянь Сун, взмахнув веером, смерил племянника полным сожаления взглядом и произнес:

– Учитывая нынешнюю обстановку, я думаю, что бой в Южном море неизбежен. Конечно, когда настанет время, я смогу помочь тебе, подтвердив Небесному владыке, что ты и впрямь погиб, даже тела не осталось. Однако ты правда готов ради какой-то смертной отказаться от престола, который сам идет тебе в руки? О, как там говорят у смертных? Точно: мудрый правитель не меняет страну на любовь к красавице.

Е Хуа, повертев в руках чашу с чаем, через силу улыбнулся:

– Я не смог в равной мере полюбить все сущее в трех тысячах великих миров, и, если буду вынужден занять небесный трон, из меня не выйдет мудрого правителя. Лучше уж сразу освободить это место, уступив его более достойному бессмертному. Через три года после ссылки Второго дяди Сан Цзи Небесный владыка выбрал в наследники меня. Кто знает, может, после моей смерти не пройдет и трех лет, как Небесный владыка найдет преемника получше.