Десант на Сатурн, или триста лет одиночества - Страница 8

– Проезжайте! – крикнул солдат, запоздало оглянувшись на медленно расходящиеся створки.

На территории Питомника было, как обычно, тихо и, что после испоганенных грязевым ливнем улиц поражало больше всего – чисто. Даже не верилось, что за воротами полным-полно вооруженных солдат, и два броневика с пулеметами, и ЗРК… Но таковым было требование к военным со стороны руководства корпорации: что бы ни происходило за пределами Питомника, на его территории не должно быть ни одного постороннего. Александр подрулил к административному корпусу, вылез из машины сам и помог выбраться Ирке. Из вращающихся дверей к ним уже выбегали сотрудники, похожие в своих стерильных комбинезонах на великовозрастных младенцев, во главе с Киром.

– Привет молодым родителям! – крикнул тот на ходу, устремляясь, однако, к багажнику джипа. – Когда роды?

– Минут через тридцать, – со вздохом ответил Александр.

Кир пошутил, как всегда, неуклюже. В каком-то смысле Ирку и Шурку, несмотря на пять лет совместной жизни, детей не имевших, и впрямь можно было назвать родителями «Эринии», но не так же, в лоб. Вон, Ируська сразу помрачнела. Уж она подобных шуточек не переносит. Достанется щас Кирюхе на орехи…

Десять лет назад, во время своей первой тибетской экспедиции Ирка попала под «Плеть Пророка». Еще одна странная проблема, выскочившая как чертик из табакерки. Безобидная в целом болячка, если бы не одно «но»: почти стопроцентное поражение репродуктивной функции у женщин с гарантированным бесплодием. И ведь на боевой вирус непохоже, только почему-то массовые вспышки этого заболевания зарегистрированы в самых густонаселенных районах нашего, давно ставшем таким маленьким, шарика. Эпидемиологи утверждали, дескать, все правильно, а что же вы хотели, не в районах же с высоким уровнем жизни вирусам мутировать. Так что, комар носа не подточит. И кто только придумал это дурацкое название: «Плеть Пророка»? Почему, плеть? Какого пророка? Магомета, Ильи или Зороастра, какого-нибудь?…

– Ты, Кир, смотри там, поосторожнее с зародышем, – ледяным тоном произнесла Ирина свет Леонидовна. – Это тебе не горнопроходческий «Крот». «Эриния» у нас дама утонченная, она деликатного обращения к себе требует. А то знаю я вас – абортмахеров…

– Да разве я не понимаю… – пробормотал опешивший Кир, терявшийся, когда с ним разговаривали подчеркнуто недружелюбно, особенно женщины: – Не извольте беспокоится, госпожа Неверова! Все сделаем в лучшем виде-с!

– Посмотрим! – холодно отрезала Ирка и направилась к гостинице.

Александр ободряюще подмигнул Киру, но тот уже забыл обо всем на свете, кроме, с величайшей осторожностью извлекаемого его помощниками, контейнера с механозародышем. До реактивации оставалось каких-нибудь двадцать пять минут. Александр подумал, что успеет еще умыться с дороги и проглотить пару бутеров в кафе, что располагалось на первом этаже гостиницы. Он двинулся было во след жене, как вдруг с неба, прямо над его головой раздался тяжелый механический рев, и упругий ветер пригнул к земле ухоженные верхушки пирамидальных тополей.

– Что за черт, – жмурясь, пробормотал Александр. – Откуда здесь вертушка…

Согнувшись в три погибели, он засеменил под козырек над входом в административный корпус, уже догадываясь, что происходит, но отказываясь в это верить. И тут, подтверждая его догадку, завыла сирена. Мир поглотила тьма и только надсадный вой воздушной тревоги удерживал сознание Александра… нет, не Александра, а Наладчика на поверхности бытия.

Орал Мафусаил.

Надрывно и хрипло, на пределе нижней октавы кошачьего своего голоса.

Наладчик крутанулся в кресле: метакот замер посреди комнаты в странной позе. Будто только что закончил потягиваться – передние лапы вытянуты, задница отклячена. Вот только уши прижаты, да черный хвост изогнут крутой дугой, а кончик этой дуги нервно подрагивает. Словом, Мафусаил вел себя так, будто его конкурент, соседский сиамец Анаксагор, за каким-то чертом пробрался на законную хозяйскую территорию.

«Мр-ря-а-а-а-у-у-у!» – орал метакот, глядя в глаза Наладчика сумрачным взором.

– Ну, чего ты надрываешься? – поинтересовался хозяин. – Опять какой-нибудь мелкий баг затесался? А?… Смотри, зверь, надеру уши…

Мафусаил смотрел укоризненно. Снова издал душераздирающий вопль.

– Хорошо, иди сюда…

Кот навсякий случай еще раз мявкнул и молниеносным прыжком скользнул Наладчику на колени.

– В глаза смотри, животное, – приказал тот, приподнимая кошачий подбородок, и разблокировал эмодрайвер.

Ненадолго. На две секунды.

Метакот излучал тревогу и любопытство. Кошачьи чувства весьма отличаются от человеческих. Тревога у них какая-то холодноватая. Да, именно так: холодная тревога. Спокойная такая. А вот любопытство… Мафусаил излучал любопытство короткими, жгучими импульсами, торопливыми, как удары пульса марафонца… Что-то серьёзное, успел подумать Наладчик, и началось.

Серо-зелёный призрак неведомо откуда взявшегося «Команча». Срывающиеся с консолей огни ракетных залпов… почему-то не слышно разрывов… летящие во все стороны обломки… бледное, ни кровинки, запрокинутое к небу странно неподвижное лицо Ирки… боль… отчаяние… ненависть. Чёрный вал ненависти. Чувства. Не воспоминания – долбанная вторая производная действительности. Настоящие чувства.

Стоп. Блокировка.

Идиот, отрешённо сообщил враз сделавшийся привычно холодным разум. В висках уже начинали разматываться маленькие острые спирали-буравчики единственно доступного ему чувства. Впрочем, кто сказал, что боль – чувство? Боль это всего лишь боль.

В черепе полыхнуло огнём, взрывной, раскалывающей волной ударило в затылок, – так и есть, вихревое возбуждение синапсов… Угораздило. Темнота. Багровая темнота, и в ней огненные шквалы.

…избегать не только томографии, но и обычного рентгена черепной коробки… с такими опухолями не живут…

Как больно…

… нерасторжимое единство…ты – логика, он – интуиция…

…свобода это добровольный выбор несвободы…

Общая блокировка.

Сознание вернулось мгновенно, словно кто-то рывком вытащил его за волосы из ледяной проруби. В висках плескались, уходя, остатки боли, а о ладонь тёрлось что-то шершавое. Наладчик открыл глаза – так и есть, валяемся на полу как бревно. А Мафусаил сосредоточенно облизывает ему руку. Лекарь. Помощник. Друг. Чудо метапрограммирования.

Сколько же я провалялся? – подумал Наладчик.

Безупречный внутренний хронометр сообщил: два часа пятнадцать целых, четыреста тридцать две тысячных секунды. Убедившись, что нейропроцессоры работают штатно, Наладчик сел, сгрёб кота в охапку и вернулся в кресло.

– Твоя взяла, разбойник, – произнёс он. – Пошли.

Закрыл глаза, и они прыгнули в виртуал.

Серго называл это «дружественным интерфейсом». Для него, то есть, для Наладчика, может и дружественный. И то, с Мафусаилом, с его обострённой кошачьей интуицией. Счастливчик Мафусаил. Нет человеческого разума, с его нехорошей способностью абстрактного мышления, нет жрущего массу ресурса речевого центра. Как результат – нет нужды и в блокировке эмосферы. Следовательно, есть возможность вкушать радостей жизни. Вот все окрестные кошки и сохнут по чёрному красавцу, а все окрестные коты бессильно воют по ночам и бьются в пароксизмах зависти. Ну а способности кошачьих к самонаведению галлюцинаций позволяют – при соответствующем программном оснащении, разумеется, – ориентироваться в виртуале инфосферы, что называется, на кончиках усов. То бишь, вибрисс…

Из Готического зала – входного портала, они нырнули в Лабиринт. Сделавшийся размером с матёрую рысь, виртуальный Мафусаил неестественно длинными прыжками летел впереди, безошибочно выбирая в переплетении коридоров нужный. Идиотская с точки зрения Наладчика предосторожность – без его личного кода доступа в «дружественный интерфейс» не сможет протыриться никто. Но тот же Серго всегда утверждал, что лучше перебздеть, чем недобдеть, что опасаться следует внеземного разума, который, когда-нибудь (к тому времени, Шурка, даже косточки наши – но не твои, друже, не твои! – в пыль времён превратятся), сможет достигнуть пределов Земли.