Деревянные облака - Страница 18
– Как это – личное? – возразил я. – Вот умереть – личное. А если распадается семья – ох, не личное. Приятного мало, наслушаешься всякого, и жалеть будут очень, это хуже всего. Хорошо, у нас еще здесь знакомых много, брачный сертификат быстро элиминируют. К посторонним неприятно обращаться, рассказывать, объяснять. Да еще не всякий согласие дает. Выслушает и не даст.
– Д-да, – протянул Лыков, – всем миром, значит, решаете.
Кто-то хлопнул меня по плечу со словами: «Привет, Арам!»
В желтом комбинезоне с квадратной блок-сумкой монтажника через плечо Михаил Танеев возвышался надо мной могучей громадой. После рукопожатий он спросил, надолго ли я сюда, а если надолго, то не пойду ли к нему в бригаду – людей не хватает, шлют сюда недоучившихся энтузиастов, и возись с ними!
– Вы тоже к нам? – спросил он Лыкова.
Кузьма медленно покачал головой. Он смотрел на Танеева с уважительным любопытством. В пути я успел порассказать Лыкову о моей жизни здесь, на Красной. Рассказы были посвящены в основном приключениям и происшествиям на монтаже. О Мише Танееве можно было сложить видеофильм, и не один! Как-то из-за сейсма обрушилась башня недостроенного синтезатора и погребла под обломками манипуляторы Валлона вместе с Валлоном. Танеев, не успевший после смены уйти домой, в одиночку продрался один через костоломные нагромождения эмалитовых плит. Вытащил из раздавленного манипулятора Валлона и успел выбраться с ним на поверхность за несколько минут до второго сейсма, окончательно добившего стены синтезатора. Потом заново возводили девяностометровые стены, разгребали мусор. Чуть не сорвали пуск, но все же успели к сроку.
– Как сын? – спросил я Мишу.
– Уровень! – ответил он и показал большой палец. – У Митьки математика хорошо идет, если б не жена, давно бы отправил на Зеленую на перетест. Он на третий разряд спокойно вытянет. А у вас все по-прежнему? – осторожно спросил он.
Я пожал плечами.
– Мы к вам на днях зайдем с Валентиной.
Танеев помрачнел, положил тяжелую ладонь мне на плечо.
– Значит, все-таки решили! Смотрите. Поговорим, может, еще передумаете. Андрэ хорошо бы позвать. Или сами к нему зайдете?
– При чем здесь Валлон? – удивился я.
– Ну, не знаю, – почему-то смутился Танеев. – Он выдвигает себя в управители. Толковый мужик. Впрочем, тебе виднее.
Забавное зрелище – смущенный Михаил. Насколько я помню, он смущался, только когда его сын устраивал в учебных ярусах очередную каверзу.
– Слушай, – перебил я бормотание Танеева, – я тут Арчи Драйдена видел, так он в джунгли собрался. Не с твоим случайно?
– Может, и с моим, – спокойно отозвался Танеев.
Вот так-так! Времена быстро меняются.
– А что, кроликов укротили?
– Кролики – ерунда! – махнул рукой Танеев. – Это мы от них бегали, а сейчас они от ребятни спасаются. Как ввели в школе естественное воспитание, так никто теперь и не дрожит над ними.
– Естественное воспитание? – спросил Лыков.
– Так называют. Ну, мне пора! А вы куда? Если не заняты, приходите к нам на площадку, сорок девятый квадрат.
Танеев скрылся в шлюзовой.
Из коридора в зал пошли один за другим монтажники: менялась смена. Стало тесно. Мы с Лыковым отошли в сторону.
– Ну что же, пошли на площадку? – спросил Лыков. – Покажешь, где тут сорок девятый квадрат. От кроликов защитишь. У меня, понимаешь, нет, хм, естественного воспитания.
– У меня, знаешь, с ним тоже… – Я пошевелил пальцами, а потом сообразил, что повторил жест Прокеша.
Мы пристроились к колонне грузовых колесников, идущих на сорок девятый. Водитель головной машины выехал на просеку, скоординировал ведомые и развернулся в кресле к нам, время от времени поглядывая на трассу. Приняв меня за свежего освоенца, со вкусом стал навешивать дежурные истории. Я слушал его с большим интересом – репертуар значительно обновился. Историю о Сумасшедшем Женихе я, к примеру, в этом варианте не слышал, а про Трех Освоенцев вообще узнал впервые. Кузьма минут десять воспринимал эту жуть всерьез и охал, потом уставился на водителя, крякнул и отвернулся к окну разглядывать джунгли.
Там было на что смотреть. Все оттенки зеленого, голубого и желтого, фантастическое переплетение воздушных корней, гибкие, усеянные мелкими листьями ветви, похожие на лианы; толстые, все в трещинах лианы, похожие на стволы, и ни на что не похожие стволы – нагромождение арок, колонн и торчащих во все стороны метровых вздувшихся наростов, покрытых голубым мхом.
– Ты смотри! – вдруг воскликнул Лыков.
Водитель мгновенно развернулся и кинул ладонь на сенсоры. Через две-три секунды перевел дыхание, сердито сказал Кузьме: «Напугал!» – и снова повернулся ко мне.
Я чуть приподнялся. Впереди, метрах в двухстах, по обочине шли навстречу три подростка. Поравнявшись с медленно ползущей тяжелогруженой машиной, они помахали нам.
Лыков ухватился за поручень, встал, открыл верхний люк, высунул голову и некоторое время смотрел назад. Потом шумно сел на место, хлопнул себя по коленям.
– Они в лес свернули!
– Ну, значит, решили полянами напрямик, – отозвался водитель. – Полянами, говорят, километров на десять ближе.
– И не страшно одних в лес отпускать? – спросил Лыков.
– Не знаю, у меня нет детей. У сменщика дочь, так они ничего, вроде не боятся. Да что им будет, здоровые, крепкие…
Кузьма задумался, а потом сказал, что он вообще мало видел детей. Здесь еще куда ни шло, а на Земле в каком-нибудь городе за день, бывало, ни одного ребенка не увидишь.
– Чего на них смотреть? – удивился водитель. – Они раскассированы по яслям-садам-школам-вузам и копошатся там потихоньку. А мы живем сами по себе, и вдруг рядом возникают невесть откуда прыщавые юнцы и юницы и вещают что-то несусветное.
– А вы что? – поинтересовался я.
– Что я! Гадаю – откуда они взялись? Забыл, что сам вламывался в мир, пугая окружающих своей глупостью и прыщами.
– Дались вам эти прыщи! – сказал Кузьма. – Где вы их видели? Вон, какие все гладкие.
– Это в переносном смысле, – пояснил водитель.
На строительной площадке машины ушли к складам, а мы соскочили у горы пустых капсул с блицклеем.
– Да-а…. – протянул Лыков.
Действительно, впечатляло. До конца монтажа еще далеко, но трехсотметровая полусферическая конструкция, местами уже с восьмигранными пластинами, утыканными короткими трубками, перекрывала почти все поле зрения. Манипуляторы отсюда казались еле заметными черточками, вспыхивали зеленые огоньки резаков, тяжелые платформы кругами ходили над стойкой, время от времени на невидимых тросах повисали разлапистые крепежи. Красиво!
Я поймал себя на мысли, что всерьез думаю, как бы оформить переезд, и вздохнул. Начинать в очередной раз новую жизнь на старом пепелище! Что же у меня все так неладно идет? И работа хорошая, и с людьми хорошими встречаюсь, даже вот мотиватор знакомый есть, а семья не получилась. Были бы дети! Но бездетные семьи живут, и ничего живут. Однажды Прокеш мне сказал, что я отравлен Происшествием. Теперь буду всю жизнь ждать продолжения, и пресным будет казаться все.
«А вы чего ждете?» – помню, спросил я тогда. Как ни странно, он отмолчался. Удивил меня: обычно спрашивал он и отвечал себе же. Я иногда поддакивал, но редко влезал в разговор. Потом я задумался над его словами. Отравлен? Во мне не было напряженного ожидания необычайных и занимательных событий, но после долгого размышления я все-таки понял, что тогда, несколько суматошных дней после Происшествия, я действительно жил в напряженном ожидании событий. И когда все тихо рассосалось, разочарование, загнанное глубоко и надежно, время от времени всплывало. В эти минуты мир если и не тускнел, то, по крайней мере, не веселил.
Позже я понял, что еще глубже во мне таилась обида – будучи непосредственным участником Происшествия, я сам ничего не видел и только потом, по мозаике голографии и рассказов, восстановил более или менее, что с кем происходило. С ними, но не со мной.