Деревушка (= Поселок) - Страница 21

– Ладно уж, – сказал он. – Садись давай. Болел ты или нет, все равно ведь будешь теперь полгода из себя немощного корчить.

– Должен же я хоть чем-то возместить эти семьдесят пять долларов, которые на лечение ухнули, – сказал Рэтлиф. – Хоть всеобщим уважением, что ли. А только вот зря это вы норовите меня на сквозняк усадить. Ну-ка, ребята, подвиньтесь чуток, дайте я в середку сяду.

Задвигались, освободили ему место в середине скамьи. Теперь он оказался прямо под открытым окном. Вынул из своего кулька леденец и принялся сосать его, заговорив вдруг нарочито тонким, жалобным голосом недавнего больного:

– Ох, и не говорите! Все бы так и лежал и лежал в постели, кабы не обнаружил, что бумажник исчез. Но вот когда я встал, тут только, по правде говоря, и испугался. Вот, говорю себе, валяюсь тут целый год брюхом кверху, а какой-нибудь пройдоха небось вовсю шурует – не только что Французову Балку, весь, поди, Йокнапатофский округ наполнил новенькими швейными машинками. Но Господь не выдаст – свинья не съест; едва я выкарабкался, как Всевышний – или, может, еще кто – ниспослал мне овна, прямо как Аврааму в Библии, во спасение Исаака. Вернее сказать, ниспослал он мне козовода.

– Кого? – переспросил кто-то.

– Козовода. Или козловода. Вы-то, видать, никогда и не слыхали о козловодах. Потому как в тутошних местах никто до этакого не додумался. И верно: без северянина не обошлось. Затесался один, а ему все это взбрело в голову еще где-то там – в Массачусетсе, или в Бостоне, или в Огайо, и вот явился аж в самый штат Миссисипи, а денег полный саквояж, купил себе две тысячи акров пустоши в пятнадцати милях к западу от Джефферсона – отборная, скажу я вам, землица, вся вверх тормашками, овраги да колючки, умудриться надо было такую выискать, – обнес ее десятифутовым забором, щелки не сыщешь, что твоя плотина, – и только это приготовился всем на удивление разбогатеть, как вдруг – бац! – коз ему не хватило.

– Вот трепло! – восхищенно сказал еще кто-то. – Где это видано, чтобы кому-нибудь не хватило коз!

– Кроме того, – неожиданно сердито вмешался Букрайт, – если хочешь, чтобы тебя и в кузнице было слышно, так проще нам всем просто встать да и перейти туда.

– Да уж, – протянул Рэтлиф. – Где вам понять, как славно глотку поразмять на просторе, – вы ж не лежали брюхом кверху в четырех стенах, где каждый, кому надоело тебя слушать, может встать и уйти, а ты за ним следом пойти не можешь. – Тем не менее он взял тоном ниже, неспешно продолжая высоким, внятным, насмешливым говорком: – В общем, ему не хватило. Не надо забывать, что он северянин. У них все не как у людей. В наших местах если кто-то вдруг надумает устроить козье ранчо, так это по единственной причине – что у него уже и так коз развелось видимо-невидимо. Просто провозгласит свою хибару, или свой огород, или свою спальню – словом, откуда ему там козлов никак не выгнать, – провозгласит все это козьим ранчо, и дело с концом. Но северянин – нет! Ежели он что-нибудь затеял, у него на это уже синдикат организован, все в книжечке пропечатано – все правила, честь по чести, и грамота на руках, с золотым тиснением, от нотариуса из Джексона, чтобы все, значит, понимали, дескать, так и так, у подателя сего в наличии двадцать тысяч коз, или сколько их у него – в общем, что козы – это козы. Никогда он ни с коз не начнет, ни с земли под ферму. Он начнет с листка бумаги и карандаша, сперва подобьет бабки в кабинете – столько-то коз на столько-то акров земли и такой-то длины надо загородку, чтобы не разбегались. Потом напишет в Джексон и получит себе грамоту, что разрешили ему иметь столько-то земли, и изгороди, и коз, и сперва купит землю, чтобы было что огораживать, обнесет землю изгородью, дабы если кто туда попался, то уж не сбежал бы, а потом только идет покупать то, ради чего огород городил. Так что сначала все шло как по писаному. Выбрал себе землицу, на которой сам Господь Бог вовек не додумался бы козье ранчо устраивать, прикупить ее безо всяких препон всего и делов-то – найти хозяев земли да втолковать им, что за нее и впрямь хотят отдать настоящие доллары, а уж изгородь и вовсе, можно сказать, сама собой выросла, потому как от него требовалось только сидеть посередке и денежки выкладывать. И тут выясняется, что ему только коз и не хватает. Прочесал всю округу вдоль и поперек и сверху донизу, собирая поголовье коз, которое в патенте обозначено, а иначе бы собственная грамота его во лжи уличила. А вот дудки! Как ни бился, все равно остается лишней изгороди как раз на полсотни коз. Выходит, это у него уже не на козье ранчо смахивает, а на чистое банкротство. Вынь да положь, стало быть, полсотни коз, а не то гони назад грамоту! Вот он и попался – из такой дали припереть, это надо же: Бостон! Штат Мэн! – и оплатить две тысячи акров земли и сорок четыре тысячи футов на ней забора, а теперь это злополучное вперед-приятие все к чертям собачьим из-за какого-то несчастного козьего выводка дядюшки Бена Квика, поскольку больше-то ни одного козла от Джексона и до границы с Теннесси нет как нет.

– А ты будто знаешь! – усомнился тот, первый.

– А кабы не знал, так неужто притащился бы в этакую даль, едва из постели поднявшись? – осадил его Рэтлиф.

– Ну так и полезай тогда без разговоров в бричку, чтоб, не ровен час, промашки не получилось, – сказал Букрайт. Он сидел, прислонясь к одному из столбиков галереи, лицом к окну, которое было за спиной у Рэтлифа. Рэтлиф мельком глянул на Букрайта, учтивый и загадочный под постоянной маской легкой насмешки.

– Да уж, – сказал он. – Ведь не первый день у него эти козы живут. Что ж, он, видать, еще месяцев шесть будет мной командовать: то делать не моги, а это делай непременно, не говоря уже о том, что за каждый совет счета приходят, – продолжал он, меняя тему непринужденно, но так основательно, словно – как с запозданием дошло до собравшихся – вдруг поднял над собою табличку с красной надписью «Молчим!» и бросил лениво-вежливый взгляд вверх, на вышедших из лавки Варнера и Сноупса. Сноупс молчал. Он пересек галерею и спустился с крыльца. Варнер запер дверь. – Не рановато закрываетесь, Джоди? – окликнул его Рэтлиф.

– Смотря что по-вашему «поздно», – грубовато отозвался Варнер. Последовал за приказчиком.

– А что, пора ужинать? – встрепенулся Рэтлиф.

– На твоем месте я быстренько пошел поел бы да и отправлялся закупать этих коз, – посоветовал Букрайт.

– Да уж, – сказал Рэтлиф. – А вдруг у дядюшки Бена завтра их еще пяток прибавится? Охохонюшки… – Он встал и застегнул пальто.

– Сперва иди закупи коз, – не унимался Букрайт. Снова Рэтлиф оглядел его, вежливый, непроницаемый. Посмотрел на остальных собравшихся. На Рэтлифа никто не глядел.

– Пожалуй, это подождет, – сказал он. – Из вас, ребята, кто-нибудь идет ужинать к миссис Литтлджон? – Потом проговорил изумленно: – Что это? – И все сразу поняли, что его поразило: с виду взрослый человек, но босой и в куцем выцветшем комбинезончике, под стать разве что четырнадцатилетнему мальчишке, шел по дороге мимо, волоча за собой на веревке деревянную чурку с двумя жестянками из-под нюхательного табака, прикрепленными к ней сверху, и в полном самозабвении глядел через плечо на пыль, которую эта чурка вздымала. Пройдя под галереей, он поднял голову; тут и лицо его предстало Рэтлифу: тусклые глаза, казавшиеся вовсе незрячими, слюняво раззявленный рот, окруженный пушком пробивающейся рыжеватой бородки.

– Этот тоже ихний, – сказал Букрайт все тем же резким, отрывистым тоном.

Рэтлиф во все глаза смотрел на это существо (штанины на толстых ляжках готовы лопнуть, лицо, повернутое через плечо назад, то и дело искажается немыслимыми гримасами, взгляд устремлен на волочащуюся чурку).

– А нам еще говорят, будто все мы по образу и подобию Божьему созданы, – сказал Рэтлиф.

– Да ведь, судя по тому, что вокруг творится, может, он-то как раз по подобию и создан, – вздохнул Букрайт.

– Не знаю, вряд ли я в это поверил бы, хоть бы и знал, что так оно и есть, – сказал Рэтлиф. – Говоришь, взял да и появился тут откуда ни возьмись?