Деревенские адвокаты - Страница 6

ПРЕДАЛИ ЗЕМЛЕ

Еще при Сельсовете Кашфулле позади кладбища, за каменной оградой, прирезали клин заросшей полынью земли и огородили забором. Тех, кому сюда перебраться назначено, не убывает, а места все меньше и меньше. Теперь народ все больше в родные края тянется, особенно после смерти. Многие всю жизнь без тепла, без угла на чужбине маются, но как почуют свой конец, завещают: "Везите меня домой, хочу на кулушевском кладбище, за каменной оградой, покоиться". А что завещано - свято. Везут. Каждому могила нужна, а если из начальства кто, тому и место для могилы требуется повиднее - не на отшибе. Дескать, положение обязывает. Когда только новый забор обвели, бывший вор, а ныне пребывающий на "заслуженном отдыхе" Муратша, проходя мимо сельпо, не удержался, брызнул желчью:

- Замечаете, братва, - сказал он сидевшим рядком на длинном бревне старикам, - наш-то Сельсовет за городским начальством угнаться хочет, на природе дачу себе поставить надумал, хи-хи-хи. - Чуть ковыляет Муратша, словно теленок на льду, ноги широко разъехались, еле зад тащит.

Еще в ту пору, когда он увел лекаревскую корову и, чтобы на свежей пороше сбить со следа, на все четыре копыта надел ей лапти, его догнали и шкворнем намяли поясницу. Всю зиму пролежал на печке, стоном стонал, кровью харкал. Собственную мочу пил, только тем, говорят, и излечился. Молод был. А теперь на старости лет все "барыши" от железного шкворня и вышли.

Нурислам сделал вид, что слов его не расслышал, и сам завел разговор:

- Куда так несешься во весь опор, Муратша-агай, никак, опять к лекаревским мужикам, поясницу свою размять? Даже не остановишься.

- Паршак! - огрызнулся тот и, как смог, прибавил шагу. Знал вор, где укусить. В детстве у Враля и впрямь на голове была парша. Живший у нас в ссылке доктор-поляк щипцами выбрал ему волосы и смазал какой-то вонючей мазью. Так и вылечил. Потом, хоть и редкие, даже выросли новые волосы. Никто, кроме этого злодея Мурат-ши, и не помнит.

- Тьфу! А ведь еще с таким на одном кладбище лежать предстоит! вздохнул старик Валинур, самый ворчливый среди них. - Придешься рядом, так он весь твой могильный прах к себе перетаскает.

- Конечно, ляжешь, куда денешься? - согласился Нурислам. - Ладно бы только под землей, а то ведь и на земле их терпеть приходится.

- Однако, ямагат, на земле только жизнь живешь, а в землю навечно уходишь, - стоял на своем Валинур. - Так что рядом с Муратшой лежать я не согласен! Ищите ему другое место. Надо такое решение принять.

- Законом не предусмотрено, - припечатал Нурислам. А почему не предусмотрено, объяснять не стал. Есть у него такая привычка: своих доводов не хватает - ссылается на закон.

Вот уже и многие с того бревна сюда, за новую ограду, перебрались. Они больше по краям. Посередине же - Сельсовет Кашфулла, рядом с ним - Враль Нурислам, возле Ну-рислама уже и Адвокату Курбангали пристанище готово. Из высокого домика в три красных окошка принесли Адвоката в это жилище, темное, узкое, глубокое, без окон и без крыльца. Мельник Миндияр взял его маленькое худое тельце на руки и, как переносят заснувшего младенца в колыбель, опустил в могилу. В последний раз Курбангали принял милость человеческих рук. Впрочем, нет, мертвое тело ничего уже не принимает милость ему оказали... Но и при жизни случалось, что взрослого уже Адвоката на руки брали и опускали в колыбель.

Какой бы нерасторопной Кумешбике ни была, а все же, видать, когда к жениху в дом шла, удача к ногам прицепилась. Скоро и хворая мать Курбангали поднялась с тюфяка. Две их козы в ту весну принесли пятерых козлят. Через три года и коровой обзавелись (как известно, сначала эту корову доила свекровь, а потом муж). И пегая их кобыла каждые два года жеребилась. Хоть и немного вперед забегаю, но скажу: в колхоз Курбангали вошел с высоко поднятой головой - одну кобылу, одного двухлетка привел. В доме завелся кое-какой достаток. Женатому мужчине уважения прибыло, замужняя женщина в цене-достоинстве поднялась. С ровесниками своими жили-соседствовали - в застольях у них сидели, а одежду справили - и на люди стали выходить, не зря же сказано: голодного примут, а раздетого нет. В зимнюю гостевую пору они тоже, людей не хуже, питье-яства готовили, полон дом гостей собирали. Их тоже не забывали, в свой черед не обходили. Утаить не посмею, Серебряночка печь-кухарничать была не мастерица. "Мука - мука, тесто докука, - говаривала она. - А крупа - глупа". Порою себе в утешение добавляла: "Где вошло - там не базар, а что вышло - не товар". Впрочем, и гости в еде не привередничали - что хозяйка подаст, то и уметут. Вот в эту разгульную, веселую пору, когда семь кулушевских улиц и проулков на семь ладов гудят-веселятся, из дома Враля Ну-рислама пошел один потешный обычай. Был у Враля бойкий, проказливый и очень сильный свояк. Самый знаменитый в Ак-Якупе волчатник, кистенем волков бил, его так и звали Сайфетдин-Кистень. Когда бражка разбежалась по жилам и застолье уже порядком разгулялось, этот самый Кистень, не в силах обуздать задора, схватил сидевшего на краешке скамьи Курбангали в охапку и положил в висевшую за спиной пустую лубяную зыбку. В самый раз, словно по мерке, тело так и легло, только руки и ноги сверху остались. Сначала весь стол опасливо застыл: ну, быть сейчас сваре! Озорной свояк: "Баю-баю-баю-бай!" - начал качать зыбку. Но Курбангали тут же вошел в игру, затянул своим толстым голосом: "Мне-мне-мие - мне!" - а сам руки к ковшу с бражкой тянет. "На, малютка, пей, - дал ему ковш в руки Сай-фетдин, - пей и спи, встань и играй. Только пеленки не обмочи". Мужчины расхохотались, женщины взвизгнули во весь голос. Один обжора гость, завернувший в рот кус мяса с кулак величиной, тоже решил вместе с другими посмеяться, подавился и чуть не умер.

- О господи-и, и даже не постыдится ведь! - зашептала Серебряночка. Сама от стыда умру, валлахи!

- Нашла, подружка, чего стыдиться! Кому еще такой почет оказывали? так, чтобы все слышали, сказала хозяйка, то есть Нурислама законная супруга Баллыбанат.

- Уж куда там... - все же сделала вид, что ей стыдно, Серебряночка. Нужно сказать, что в последнее время она вся из себя округлилась, а в себе возгордилась. Тут еще, глядя на волкобоя, душа заволновалась. Просто так...

Начиная с этой зимы в каждом застолье гости, разгулявшись, клали Курбангали в колыбельку - благо она всегда в каждом доме висела. Больше всех от этой забавы получал удовольствие сам Адвокат. А скоро и колыбельные появились. Вот одна из них:

Бай-баюшки, малыш Курбангали,

Лежи себе да в люльке не шали:

Тебя баюкать будем мы, ребенка,

Пока не поседеет бороденка!

И Серебряночка с этим свыклась. Только ли свыклась - в застолье, где случалась кислушка покрепче, сама мужа в охапку брала, сама в колыбель укладывала и сама баюкала. И верно, игра эта продолжалась, покуда по бороде Курбангали не побежала седина. Пришла пора - сама собой забава кончилась.

В колыбели Адвоката баюкали только для потехи. Однако Серебряночке носить его на руках приходилось не только для забавы, но и для дела.

Когда-то Нурислам, ходивший меж двух домов сватом, принес слова, якобы сказанные невестой: "На руках бы его носила", - так почти и вышло. В первое же лето, как они поженились, соседям на сенокосе предстало такое зрелище. (Тогда каждое хозяйство отведенный ему надел само скашивало и собирало.) Молодой хозяин и молодая хозяйка с жаром метали стог на лугу возле озера Имэнли. Навалят сена вдвоем, потом жена залезет и умнет. Валят еще. Когда уже горой поднялось, решил залезть муж. Не может. Круто. Высоко. Взяла Кумешбике одной ладонью мужа, пытавшегося вскарабкаться по рукоятке вил, да под зад и подтолкнула. Тот прямо там, где надо, и очутился. Крепко умял он стог, прибил, граблями со всех боков выровнял, счесал, где лохматилось, короче - показал мастерство. Когда же стог набрал стати, он, как мальчишка с ледяной горы, съехал вниз. Одной-то Серебряночке столько сена накидать нелегко. "Хоть жена у меня и большая, но не лошадь все же", - думал он. Но коли уж пойдет - работу ломит. Вот только стронуть ее трудно. Сегодня же задор в ней так и кипит, сила через край льется. Чудеса! Мало того, там, за шиповниковым кустарником, сгребает сено известный пролаза Нажип с Носом и, кажется, то и дело просматривает сюда. С него, проказника, станет...