Деревенская почта - Страница 3

— Понял.

— Теперь эвти… Слушай! Махонькое, это — Трофимово будет, а вот которое побольше, косолапое — вишь, какое аляпистое! — это от Василия Большова идет, угластое, это — Сенькино, а в пакете, ровно бы барственное, это — иван-иванычево. Ну, понял, что ли?

— Теперича понял.

— Вполне?

— Вполне.

— А клади, парень, письма в шаровары, в карман, да карман-от ниткой захлестни, — вот оно дело-то и без опаски будет, — присоветовал земляк в заключение.

— Андрей, брат Ваня, худому не научит, — подтвердил Андреевы слова Николай.

— Еще бы, паря, мне-то не знать? Слава тебе господи! не один, чай, год в деревню хаживали, да не по эстольку, не по семи, может, по семисот письмов-то носили, — прихвастнул Андрей, — да и то, бог милостив, в аккурате все предоставляли. Вот не сойти с места!

Наконец письма по совету Андрея были вложены в карман шаровар и старательно зашиты. Иван перекинул за спину мешок с гостинцами и собственной утварью и закрепил концы веревкой на груди, взял в одну руку картонку с новым картузом, а в другую палку и, таким образом, был совершенно готов. Все присутствующие по христианскому обычаю предварительно сели, а потом встали, помолились и затем начали прощаться.

— Так смотри же, Иванушка: всем, всем, мол, кланяемся, и большим, и махоньким — всем! — наказывала молодица, выпроваживая путника за дверь.

Вышли на двор, потом на улицу.

— Письма-то держи в уме, которое кому, — наставлял Андрей.

— Я держу твердо.

— То-то. Да на машине не зевай!

— Клажу-то держи при себе крепче, чтобы лихой человек какой, грешным делом, не уволок. В оба смотри!

— Об холсте-то не забудь, Иванушка, как тебе наказано, — напомнила Никифоровна.

— Ладно.

Так, наставляя парня уму-разуму, незаметно прошли наши земляки всю Бутырскую слободу, обошли, а то и вброд перешли не один десяток громадных луж, не раз останавливались, чтобы доскональнее внушить тот или другой совет, ту или другую просьбу, — наконец пахнуло жгучим, холодным ветром с пруда, уж и Бутырская застава вон… рукой подать. Обнялись земляки в последний раз и расстались: почта зашагала на машину.

На возвратном пути Никифоровна не утерпела-таки и забежала в кабак, откуда, впрочем при помощи земляков, ей удалось теперь выхватить своего вконец развинтившегося Герасима, позабывшего уже о недавнем стремлении к «машинной части» и взамен того в умилении сердца вопиявшего на всю улицу:

— Тятенька с мамынькой, басловите меня… штобы некручинно мне век вековать… и с супругою с моею… с дражающею… Забыл как звать. Урра!!!