Der Architekt. Без иллюзий - Страница 1

Про внутреннюю политическую жизнь нацистской Германии за последние 70 лет написано много книг — как исторических, так и мемуарных. Несколько хуже освещена тема экономики Третьего Рейха, но и тут исследований хватает.

Однако все эти труды обладают одним из двух недостатков: либо они заведомо критичны по отношению к Третьему Рейху, либо излишне апологетичны к людям, о которых ведут речь, — последнее в первую очередь относится к мемуарам и биографиям. Увы, большинство мемуаристов, занимавших при нацизме видные посты, откровенно стремились преуменьшить свою роль в нацистской административной машине — особенно там, где это касалось военных преступлений, — и в то же время преувеличить свою оппозиционность режиму.

У военных мемуаристов к этому прибавилось еще и стремление оправдать свои поражения, всемерно занижая как военную, так и экономическую мощь Германии. Оценивая имевшиеся в их распоряжении ресурсы, они охотно оперируют удобными им количественными параметрами (число танков, самолетов, солдат в боевых частях), при этом не упоминая параметры неудобные: количество автотранспорта, объем выпущенных боеприпасов, а зачастую даже просто общую численность войск.

С качеством боевой техники вообще возникла парадоксальная ситуация: хвалебные оды непобедимым советским танкам КВ и Т-34 в исполнении «битых немецких генералов» охотно цитировались советской пропагандой. Но вот служебные отчеты по сравнению нашей и немецкой боевой техники, подготовленные специалистами еще в 1940-х годах, почему-то говорили строго обратное. В них указывалось на низкую бронепробиваемость советских пушек вкупе с высоким качеством немецкой брони, отмечался высокий уровень технического исполнения немецких машин, их высокая надежность и ремонтопригодность, наконец — неизмеримо лучшие условия для работы экипажа в боевой обстановке. А ведь именно эти условия, а вовсе не цифры из умных справочников, обеспечивают победу в реальном бою.

Одна маленькая деталь: немецкие танки еще с конца 1930-х годов имели цементированную броню, которая заметно повышала ее снарядостойкость. В то же время советская промышленность вплоть до 1944 года не могла наладить производство цементированных броневых плит большой толщины — слишком высок оказался процент брака при их обработке. В результате броня немецких средних танков, на бумаге не слишком толстая, на практике оказывалась более мощной, чем у советских машин.

С другой стороны — а могло ли быть иначе? Уже в начале XX века маркировка товаров «Made in Germany», введенная англичанами для обозначения массового дешевого ширпотреба и поначалу означавшая примерно то же, что «Made in China» в конце XX века, внезапно стала признаком высокого качества при относительно невысокой цене. Уже к Первой мировой войне Германия имела наивысшие в Европе темпы экономического роста, самую передовую в мире промышленность, самых квалифицированных рабочих — и самых лучших солдат. Да, переоценка этого превосходства раз за разом оборачивалась против немцев, но нельзя сказать, что она была совершенно беспочвенной!

Можно по-разному оценивать темпы и масштабы подъема немецкой экономики после прихода к власти нацистов, но нет сомнений в том, что такой подъем действительно был. Хорошо известно, что Гитлер считал рост жизни среднего немца главной своей заслугой и даже в годы войны всячески противился сокращению гражданского производства в пользу производства военного. В результате полный перевод германской экономики на военные рельсы был осуществлен только к 1943 году, что оказалось большим счастьем для противников Германии.

Однако ни один из этих фактов не дает нам представления — как все происходило? Даже если экономические решения принимал лично Гитлер, как и кем они проводились в жизнь? Можно ли было действовать лучше, или, наоборот, управленческий аппарат нацистской Германии действовал с максимальной эффективностью?

Гораздо больше мы знаем о военных решениях и о конфликтах между политическим и военным руководством Германии, а также между ОКВ (Главное командование вооруженных сил) и ОКХ (Главное командование сухопутных войск). Известно, что в 1938 году германский генералитет пришел в ужас от Мюнхенского шантажа, считая, что Германия не способна даже на быструю кампанию против Чехословакии. Хорошо известен и скепсис германского командования относительно кампании 1940 года на Западе, и оппозиция ОКХ операции «Везерюбунг» — вторжению в Норвегию, которое в итоге осуществлялось под руководством ОКВ. Многократно описан конфликт между Гитлером и высшим германским генералитетом относительно приоритетности тех или иных операций на Восточном фронте в августе — сентябре 1941 года: генералы (и в их числе Гудериан) стояли за продолжение наступления на Москву; Гитлер считал, что сначала надо обеспечить правый фланг наступления, одновременно захватив промышленные и сельскохозяйственные районы Украины.

Если в позиции военных 1938–1940 годов при желании можно узреть элементы саботажа, то относительно действий на Востоке очевидно: военное руководство Германии расходилось с политическим руководством не по вопросу целей, а во взглядах на способы их достижения. Даже нацистские методы ведения войны не вызвали протеста у военных. Сдержанно возмутился лишь начальник военной разведки адмирал Канарис, остальные проглотили и «Приказ о комиссарах», и «Приказ об особой подсудности в зоне “Барбаросса”». Лишь приказы о тотальном уничтожении евреев вызвали сдержанное недовольство, да и то скорее потому, что возлагали на армию дополнительные и не особенно приятные функции. Впрочем, это не помешало Манштейну потребовать от шефа «айнзатцгруппы D» Отто Олендорфа, чтобы снятые с убитых евреев часы были переданы в распоряжение его штаба для награждения отличившихся офицеров — тем самым поставив себя на уровень банального мародера… Да и в своих мемуарах уцелевшие генералы не приписывали себе борьбы с режимом — они искренне доказывали, что хотели только выиграть войну, а Гитлер им мешал…

Трудно представить себе, что Гудериан не понимал, что нельзя наступать на Москву, не ликвидировав мощную группировку советских войск под Киевом, все еще нависавшую над правым флангом группы армий «Центр». В итоге мы вынуждены предположить, что либо германский генералитет действительно обладал отвратительным стратегическим мышлением («Мои генералы совершенно не разбираются в военной экономике!» — в сердцах воскликнул Гитлер), либо реальной подоплекой оппозиции военных «повороту на юг» была некая борьба в германском военном руководстве, невидимая глазу современных историков.

И в том, и в другом случае германская военно-политическая машина неожиданно рисуется в совершенно непривычном свете: вместо единого, идеально работающего механизма мы видим отсутствие дисциплины, некомпетентность и тотальную политическую грызню, а вместо всемогущего фюрера — задерганного истеричного коротышку-рейхсканцлера, пытающегося добиться выполнения своих приказов и совсем не уверенного в том, что поступающие к нему доклады отражают реальную действительность, а не являются фальшивками…

Чтобы эта картина сложилась воедино, следует понять одну важную вещь: в 1933 году к власти в Германии пришла коалиция, состоявшая из весьма разнородных сил: «революционного» нацизма, военных и крупного бизнеса. Нацисты обладали массовой поддержкой, деловые круги — финансами и контролем над экономикой, военные — силовым аппаратом рейхсвера и традиционным влиянием в элите общества: отставные генералы традиционно занимали посты «силовых» министров, входили в руководство большинства политических партий, часто становились канцлерами, а фельдмаршал Гинденбург с 1925 года являлся рейхспрезидентом.

Ни одна из этих сил не имела возможности удержать власть в одиночку при противодействии остальных. Коалиция же была средством достижения общих целей: все ее участники были едины в том, что следует наконец-то установить в стране внутреннюю стабильность, обеспечить Германии внешнюю экономическую экспансию (прерванную поражением в Мировой войне), а в перспективе — добиться и прямого военного реванша.