Депутат за семь миллионов - Страница 12

Медникова была молода, но умна. И это был тот редкий случай, когда ум вполне сочетался с красотой. Причем красота эта не сразу бросалась в глаза. Екатерина ловко маскировала ее за образом деловой женщины. Глаза и губы красила так, что мужчины были уверены – они такие от природы. Густые и длинные волосы на службе всегда носила заплетенными в неброскую косу, которую укладывала вокруг головы. Короче говоря, она не пыталась повторить раскрученные в массовом сознании образы успешных женщин-стерв и женщин-вамп. К чему? Лишнее. Она и так была успешной. Вот только сейчас вид немного портили излишне длинные ногти да гламурный розово-перламутровый нетбук «Apple» на коленях.

Машина тронулась, плавно набирая скорость.

– Потеряли мы посредника, – вздохнул Стариканов. – И не вовремя потеряли. Это как если бы в самую страду у крестьянина единственный конь сдох. Выборы приближаются. У тебя, случайно, на примете никого нет? Чтоб человек был надежный и не сильно вороватый. Ну, ты понимаешь, что я подразумеваю под словом «не сильно»…

Медникова и рада была бы помочь Нилу Константиновичу, лишний раз показав ему свою необходимость. Но таковых, кто бы мог заменить Янчевского, у нее на примете не было. А потому отрицательно качнула головой.

– Хорошие посредники товар штучный, на помойке не валяются.

– Не будь ты, Катька, бабой, я б тебе это дело доверил, но уж очень мужское наше общество. Русский мужик в бабе только бабу и видит, за задницу ущипнуть норовит или коленки пожмякать.

Стариканов недовольно покосился на открытый нетбук, стоявший на коленях у молодой женщины. Коленки и впрямь выглядели соблазнительно.

– А ты, Катька, опять в своих социальных сетях сидела. Тьфу и еще раз тьфу на тебя.

– Зря вы, Нил Константинович, социальные сети недооцениваете. Теперь в них вся страна живет. Даже известные журналисты прежде свежую статью на своих страницах вешают, а уж только потом отдают в издание или на сайт. Из Интернета новость можно быстрее узнать, чем из телевизора. Или, скажем, нужно сделать вброс информации, а потом самим на нее сослаться… – Катя хотела продолжить мысль, но вовремя заметила, что Стариканов хочет возразить.

Медникова не зря была умной женщиной, а значит, умела не только говорить, но и слушать, потому замолкла, склонила голову набок. Внимательных слушателей люди любят – это она знала четко.

– Всякие твои твиттеры-шмиттеры, Интернеты – враги наши придумали, чтобы дурить голову православному люду. Чтобы он духовность свою растерял и соборность. Молодежь на цветные революции агитируют. Одна только порнография чего стоит, – проговорил Стариканов. – Не зря при Сталине кибернетику лженаукой считали.

– Но есть же от всего этого и польза? – попыталась возразить Медникова. – Скажем, ножом можно и человека убить, и икру на бутерброд намазать.

– От компьютеров я только одну пользу знаю – электронное голосование. Вот это настоящее дело! – усмехнулся Стариканов, прикрыл глаза, словно вспоминал что-то из давно ушедших дней. – Я ж, Катька, можно сказать, у его истоков стоял. Концепция-то, получается, моя, креативчик-то мой. Еще в начале семидесятых придумал. Ай да сукин сын, – бахвалился он.

– Интересно, – в тоне, каким Медникова произнесла слово, послышалось недоверие.

– Ты не думай, я с ума не сошел, – улыбка Нила Константиновича проступила сквозь клочковатую бороду. – С годами не ошибся. Меня тогда только-только освобожденным секретарем комсомола в универмаг областной поставили. Тебя еще на свете не было. Ну, молодой я, дурак инициативный. Тогда весь Союз на разных автоматах был помешан. Пятачок бросишь, кнопку нажмешь, тебе аппарат почтовую открытку выплюнет. Рядом другой стоит – две копейки проглотит, вот тебе уже и свежая газета. Автоматы и обувь чистили, и одеколоном прыскали. Даже в рюмочной, помню, на рубль металлический тебе аппарат сто граммов наливает и бутерброд с черной икоркой выдает.

– Тогда рубль типа доллара был? – уточнила Катька.

– Типа доллара, только «деревянный», – расплывчато уточнил Стариканов. – За доллары тогда статьи были предусмотрены. До пятидесяти баксов – административный кодекс, а свыше – уже уголовный, – в голосе Нила Константиновича совсем не слышалось сожалений о прошедшем «золотом времени» развитого социализма, просто ему самому стало интересно вспомнить, ощутить, сколько же всего поменялось в стране за эти годы. – Вот и я аппарат для нашего универмага придумал. На подшефном заводе нам его за пару дней склепали.

– И что ваш аппарат продавал? – улыбнулась Катя.

– Счастье, Катечка, форменное счастье для людей. И денег за это не требовал. Поставили мой аппарат посреди универмага. Жестяный ящик, серой «молотковой» краской выкрашенный, а на нем две кнопки и две лампочки – красненькая и зелененькая. Сверху плакат: «Товарищ, выскажись, как тебя обслужили в нашем универмаге?» Народ в очереди выстраивался, чтобы кнопку нажать – на одной написано «хорошо», на другой «плохо». А внутри-то всего только четыре проводочка к лампочкам от двух кнопок и тянутся, больше нет ничего. Сколько раз чего нажали, нигде не фиксируется, а народ счастлив, что его мнением интересуются, – мигают целый день лампочки, кнопки щелкают. Уже больше никто в книгу жалоб и предложений не пишет. Мне директор универмага даже премию выписал за «рацуху».

– Но счастье не бывает вечным? – догадалась Катя.

– Именно так. Нашелся пенсионер-правдоискатель, поднял мой аппарат и заглянул внутрь. Скандал закатил, в партконтроль написал. Короче, забрали мой аппарат, а вместе с ним и счастье у народа забрали. Видать, когда систему электронного голосования разрабатывали, то и о моем изобретении вспомнили, только мне не сказали. Но я не в обиде.

«Бентли» в сопровождении двух джипов с охраной тихо полз в плотном потоке машин. Водитель оглянулся и вопросительно посмотрел на хозяина.

– Ты только не вздумай мигалку сейчас включать, – погрозил ему пальцем Стариканов. – Выборы скоро.

После похорон Паши Янчевского Ларин исчез на три дня. Где он был и чем занимался, знали только он и Дугин. Но на четвертый день Андрей вновь объявился в Москве. Поздним вечером, уставший и мрачноватый, он вошел с большим пакетом в руке в больничный холл. Время для посещений уже закончилось. Полицейский, сидящий перед стеклянной дверью, оторвался от чтения газеты с кроссвордом и недовольно посмотрел на визитера – мол, чего приперся?

Ларин не стал пользоваться удостоверением помощника депутата Госдумы. В больнице не обязательно сработало бы. Полицейский мог оказаться нормальным мужиком, которому было бы в радость обломать владельца крутых купленных корочек. Тут тебе не московская мэрия.

– Сержант, – сразу взял задушевный тон Андрей. – Женщина у меня тут любимая в хирургии лежит. Сегодня только приехал, а завтра уезжаю. Нельзя ли…

Если человек когда-то служил в «органах», то это останется написанным на его лице до конца дней. Полицейский тут же почувствовал в бывшем наро-фоминском опере родственную душу, к тому же более высокую по званию, а потому, не задумываясь, ответил:

– Можно. Только халат накиньте, – и указал на вешалку…

Ларин по своей привычке поднялся по лестнице пешком, он всегда старался избегать лифта. Лифт – это ловушка, достаточно отключить электричество, и человек оказывается на время замурованным в кабинке, бери его голыми руками, без шума и пыли. Понемногу и Андрей перенимал осторожность Дугина, который любил повторять, что все плохое случается неожиданно, и если ты в деле, то никогда нельзя расслабляться.

Он прошел по больничному коридору. Стол дежурной медсестры пустовал, лишь тускло горела настольная лампа. Андрей коротко постучал в дверь одноместной палаты-люкс и толкнул ее. Маша, одетая в байковую пижаму, лежала поверх одеяла. Загипсованная нога смотрелась монументально.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».