Дэнни - чемпион мира - Страница 16

Некоторое время я раздумывал об услышанном, потом спросил:

— Папа, она ходила с тобой, потому что любила тебя? Или ей нравилась охота на фазанов?

— И то и другое.

Я начал понимать, какое это должно было быть горе, когда она умерла.

— А ты не боялся, что её могут подстрелить?

— Конечно, боялся. Но быть с нею вместе на охоте… Это нечто потрясающее!

К полудню мы подготовили сто тридцать шесть изюминок.

— Всё идёт по плану, — сказал отец. — Давай прервёмся на обед.

Он открыл банку фасоли и разогрел её на горелке. Я отрезал два ломтя хлеба и положил их на тарелки. Отец разложил горячую фасоль на хлеб, мы взяли тарелки, вышли из фургона и, поджав ноги, уселись на крыльце.

Я люблю фасоль с хлебом, но сегодня мне кусок в горло не шёл.

— Что случилось? — спросил отец.

— Я не голоден.

— Не волнуйся, — сказал отец. — Со мной было то же самое, когда я впервые отправился в лес. Я тогда был твоего возраста, может, чуть постарше. В те времена мы всегда в пять часов пили на кухне чай. Я как сейчас помню, что было в тот вечер. На столе стоял мой любимый бифштекс, запечённый в тесте. Мама умела делать его как никто другой. Она запекала его в огромной сковороде вместе с йоркширским пудингом. Над коричневой хрустящей корочкой возвышались пузырчатые горы, а между горами проглядывали сосиски, наполовину запрятанные в тесте. Фантастическое зрелище. Но в тот день мой желудок не воспринимал пищу, я не мог проглотить ни кусочка. Думаю, сейчас ты чувствуешь себя так же.

— В моём желудке полно змей, — пояснил я. — Они свиваются и развиваются, и никак их не остановишь.

— Мой желудок тоже сегодня не в порядке, — признался отец. — Но это и понятно, ведь нам предстоит необычное дело. Так, Дэнни?

— Конечно, необычное.

— А знаешь, Дэнни, как это называется? Это самая выдающаяся, самая грандиозная браконьерская вылазка в мировой истории!

— Не надо, папа, не продолжай. А то у меня в низу живота ещё больше тянуть начинает. Во сколько мы выходим?

— Я всё продумал, — ответил отец. — Мы должны войти в лес за пятнадцать минут до захода солнца. Если мы придём позднее, фазаны устроятся на ночлег, и тогда всё пропало.

— А когда сейчас солнце садится?

— Около половины восьмого. Нам необходимо войти в лес ровно в семь пятнадцать. До леса полтора часа ходу, значит, выйти мы должны без четверти шесть.

— Тогда нам лучше поторопиться с изюмом. Надо успеть сделать ещё больше шестидесяти штук.

Мы закончили нашу работу на два часа раньше. Изюм лежал плотной кучкой на белой тарелке посередине стола.

— Ну разве не прелесть! — сказал отец, крепко потирая руки. — Фазаны просто влюбятся в него, это уж точно.

Потом мы ещё повозились в мастерской, и в половине шестого отец скомандовал:

— Всё! Пора собираться! Через пятнадцать минут выходим!

Когда мы направились к фургону, у бензонасосов остановился легковой автомобиль с кузовом «универсал». За рулём сидела симпатичная черноволосая женщина, а сзади теснилось, наверное, ребятишек восемь, с мороженым в руках.

— О, я знаю, что вы закрыты, — сказала женщина сквозь окно. — Но позвольте мне залить несколько галлонов бензина. У меня почти пустой бак.

— Налей ей, но только быстро, — распорядился отец.

Я взял ключ от конторы и отпер один из бензонасосов. Наполнил бак, взял деньги и дал сдачу.

— Обычно вы не закрываетесь так рано, — заметила женщина.

— Нам нужно уйти, — ответил я, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу. — Нам с отцом надо кой-куда сходить.

— Ты подпрыгиваешь, как заяц, — сказала женщина. — Наверное, это дантист?

— Нет, мэм, это не дантист. Но извините меня, пожалуйста. Я должен идти.

Отец вышел из фургончика в старом тёмно-синем свитере и коричневой кепке с низко опущенным козырьком.

— Папа, а что у тебя там? — спросил я, увидев, как что-то выпирает у него из-под свитера.

Он задрал свитер и показал мне два тонких, но очень больших белых холщовых мешка, аккуратно обмотанных вокруг пояса.

— Чтобы кое-что нести, — туманно пояснил он.

— А-а-а.

— Иди и надень свитер. Он у тебя коричневый, не так ли?

— Да, — ответил я.

— Сойдёт. Но сними эти белые туфли и надень чёрные ботинки.

Я вернулся в фургон, сменил обувь и надел свитер. Когда я вышел, мой отец стоял около бензоколонки и, подняв голову, внимательно смотрел. Солнце в этот момент находилось чуть ли не вровень с верхушками деревьев, высившимися на краю долины.

— Папа, я готов.

— Молодец. В путь!

— Ты взял изюм? — спросил я.

— Он здесь, — сказал отец, похлопав по сильно оттопыренному карману брюк. — Я сложил его в один пакет.

Стоял тихий солнечный вечер, редкие клочья белых облачков неподвижно застыли на небе, разрисованном закатом. В долине было прохладно и тихо, когда мы начали свой путь по направлению к холмам Вендовера. Железка на ноге моего отца издавала звук, похожий на удары молотка по гвоздю.

— Знаешь, Дэнни, хотелось бы мне, чтобы мой старик шёл сейчас с нами. Он бы был на седьмом небе от счастья.

— И мама тоже, — добавил я.

— О да, — сказал отец с лёгким вздохом. — Твоя мама любила такие походы. Из леса она всегда что-нибудь приносила, чтобы украсить фургон. Летом это были полевые цветы и травы, а когда появлялись семена и колосья, она составляла букеты, особенно со стеблями пшеницы и ячменя, осенью она приносила ветки с красивыми листьями, а зимой — с ягодами.

Некоторое время мы шли молча. Потом отец спросил:

— Ну и как ты себя чувствуешь, Дэнни?

— Ужасно, — сказал я. — Просто ужасно. Змеи по-прежнему извиваются у меня в животе, и всё-таки я бы сейчас не поменялся местами даже с королём Аравии. А как ты думаешь, они не нарыли ещё больше этих ям-ловушек, чтобы поймать нас?

— Не думай ты об этих ямах, Дэнни, — успокоил меня отец. — На этот раз я буду внимательнее. Мы пойдем осторожно и очень медленно.

— А когда мы придём в лес, уже стемнеет?

— Ещё нет, — ответил отец.

— Но ведь тогда сторожа могут нас увидеть!

— Ого, в этом-то и вся соль. Мы поиграем с ними в прятки. Это будет самая величайшая, самая великолепная игра в прятки!

— Потому, что у них есть ружья?

— В общем, да. Это добавляет остроты.

Больше мы не разговаривали. Чем ближе мы подходили к лесу, тем большее возбуждение овладевало моим отцом. Он начинал напевать какие-то совершенно древние песни, но потом вместо слов слышалось: «Там-та-там-татам-татам». Затем он переходил на другую песню и звучало: «Пам-па-пам-пам-па-пам». И при этом он старался выдержать ритм со своей цокающей ногой.

Когда ему это надоело, он обратился ко мне:

— Хочу рассказать тебе кое-что интересное о фазанах, Дэнни. По закону фазаны считаются птицами дикими, и они принадлежат тому, на чьей земле находятся. Ты это знал, Дэнни?

— Нет, не знал.

— Понимаешь, если один из фазанов мистера Хейзла перелетит, например, на нашу заправочную станцию, — сказал отец, — он будет наш. И никто не имеет права дотронуться до него.

— Даже если мистер Хейзл купил его, когда он был маленьким птенцом? — удивился я. — Купил и вырастил в своём лесу?

— Совершенно верно. Если фазан улетел с его земли, он его потерял. Ну, если, конечно, фазан снова к нему не вернётся. То же самое и с рыбой. Если форель или лосось переплывут, скажем, из твоего затона в чей-то ещё, ты не можешь сказать: «Эй, это моя рыба! Я хочу получить её обратно!» Понимаешь?

— Конечно. Но я не знал, что это относится и к фазанам.

— Это относится ко всем — оленям, куропаткам, гусям. Список можешь продолжить сам.

Прошло не меньше часа с четвертью, прежде чем мы подошли к пролому в живой изгороди. Оттуда просёлочная дорога вела к лесу, где жили фазаны. Мы перешли дорогу и перебрались через пролом. Поднявшись на холм, мы увидели перед собой лес, большой и тёмный. Солнце уже садилось за деревья, и короткие золотые проблески время от времени озаряли их вершины.