День освобождения Сибири - Страница 19

Но и это ещё не всё. Делегаты от торгово-промышленных союзов и биржевых комитетов, а проще говоря, посланцы от крупной сибирской буржуазии или, как тогда их называли, цензовые элементы, также крайне немногочисленные, получили, в отличие от остальных приглашенных на съезд, лишь право совещательного (!) голоса. Причём цензовики, отправляясь на съезд, абсолютно ничего на сей счёт не ведали и лишь по прибытии в Томск узнали о полном крушении своих надежд — вместе со всеми остальными делегатами поучаствовать в судьбоносном политическом мероприятии. Наряду с ними, как позже выяснилось, не получили права решающего голоса почему-то и представители от высших учебных заведений Сибири (ГАТО. Ф.578, оп.1, д.1, л.13), а также ещё несколько человек, уполномоченных от малозначительных, как посчитали организаторы съезда, общественных организаций[62]. Всего на декабрьский съезд, по предварительным расчётам, должно было прибыть не менее 270 человек.

По предложению Михаила Шатилова Исполнительный комитет решил оповестить о внеочередном Чрезвычайном Областном съезде и военнослужащих сибирских частей, находившихся в тот период на противогерманском фронте (ГАТО. Ф.578, оп.1, д.1, л.13об.). Фронтовикам сообщили о том, что ещё до наступления нового — 1918 г. на востоке страны будет сформирована независимая от центра власть, которая «поведёт Сибирь к культурно-национальной автономии». Фронтовым частям рекомендовалось обсудить эти предложения и высказать собственное мнение по поводу намеченных Исполнительным комитетом планов.

Последующие события, однако, надо признать, показали, что не все сибирские фронтовые полки одобрили и поддержали подобного рода достаточно далеко идущие политические замыслы своих земляков-автономистов. Так, например, съезд воинов-сибиряков 12-й армии высказался категорически против таких планов; солидарны с ними оказались и некоторые другие воинские части. Вследствие этого выяснилось, что и на значительное количество фронтовых полков, а не только на запасные сибирские части, оказала сильное влияние модная на тот момент большевистская пропаганда, настраивавшая солдат, в том числе и категорически, против процесса по автономизации Сибири. Солдатам в очередной раз весьма умело навязали мысль, что сибирские областники ведут речь не о каком-то там «неопатриотизме», а, напротив, в тайне-де только и помышляют о сепаратизме и о создании полностью независимого от России буржуазно-помещичьего государства — Зауральской Руси, со столицей в купеческо-патриархальном Томске.

Единомышленниками агитаторов-большевиков по извращённой трактовке областного вопроса, что также надо признать, оказались, к сожалению, и многие кадровые офицеры — представители слепо патриотически настроенного военного сословия, и ещё мысленно примкнувшие к ним убеждённые консерваторы-монархисты. Все эти люди, как могли, убеждали солдат отказаться от поддержки сибирских автономистов, зачисляя последних, уже на свой лад, в когорту жидо-масонов, «грязных заговорщиков» против многовековой российской государственности.

На чрезвычайный Сибирский областной съезд, вопреки предварительным расчётам, прибыли и зарегистрировались в общей сложности всего 182 делегата[63], при этом лишь 160 получили право решающего голоса (ГАТО. Ф.578, оп.1, д.1); 150 человек из их числа чётко указали свою партийную принадлежность или политическую ориентацию. Вследствие чего выяснилось, что 134 делегата с решающим голосом (то есть 90 %) являлись представителями, так называемых, мелкобуржуазных или правосоциалистических партий (эсеров, меньшевиков, народных социалистов) или проявляли к ним сочувствие. Для сравнения: на октябрьском съезде делегаты правосоциалистической ориентации составляли тоже немалое количество, но всё-таки их было немного меньше — 78 % от общего числа участников.

На декабрьском съезде эти люди представляли главным образом земские управы и городские думы, советы крестьянских депутатов, кооперативные и профсоюзные объединения, а также национальные организации, в том числе, конечно, и «туземные». Такое подавляющее превосходство представителей правосоциалистической демократии объяснялось главным образом тем, что декабрьский Областной съезд в значительной степени проигнорировали приглашённые на него делегаты от советов рабочих и солдатских депутатов, находившиеся к тому времени уже под жестким и почти безраздельным контролем правящей в стране большевистской партии. Так советы рабочих и солдатских депутатов Восточной Сибири вообще не прислали на съезд своих представителей, а от советов Западной Сибири присутствовали лишь восемь человек, да и те вскоре покинули зал заседаний, выполняя распоряжение Западно-Сибирского съезда советов, проходившего в начале декабря того же года в Омске.

Ещё одной достаточно многочисленной группой, способной «разбавить» эсеровское, до неприличия подавляющее большинство на съезде, могли стать представители от правобуржуазных организаций, главным образом от биржевых и военно-промышленных комитетов. Понятно, что это было весьма влиятельное сообщество, имевшее не только большой авторитет, но и огромные финансовые возможности, что, как показывала тогда и показывает теперь практика политической борьбы, также далеко не маловажно. Если учесть к тому же принципиальное идейное руководство данной группой делегатов со стороны кадетской партии, то получалось, что их вполне могли опасаться люди, пытавшиеся диктовать съезду сибирских областников свою политическую волю, то есть эсеры.

Исходя из таких соображений, организационный комитет декабрьского Областного съезда, в котором всё то же подавляющее большинство составляли члены правоэсеровской партии, решил не только лишить представителей крупной буржуазии права решающего голоса, но и вообще, по возможности, не приглашать их на съезд, что, собственно, и было сделано. Так, некоторым биржевым комитетам и торгово-промышленным объединениям ряда сибирских городов просто не стали рассылать официальных приглашений. И всё… И они сразу же оказались таким образом, что называется, вне игры.

Не смогли прибыть в Томск и делегаты от киргизо-казахов, также находившиеся под влиянием кадетской партии, так как с 5 декабря в Оренбурге проводили свой собственный национальный съезд. В частности, не смогли присутствовать делегированные казахской общественностью известные нам уже Букейханов и Ермеков.

В силу этих и ряда других причин, кстати, и получилось так, что вместо ожидаемых 270 на съезде оказалось в наличии всего 182 зарегистрировавшихся участника.

Основная часть делегатов прибыла на чрезвычайный съезд немного с опозданием, так что в день открытия форума, которое состоялось 6 декабря[64] в 5 часов вечера в плохо отапливаемом здании Томской духовной семинарии[65], присутствовало всего 94 человека. Здесь же, в общежитских комнатах, разместили для проживания и большую часть делегатов. Ещё одна небольшая группа участников съезда поселилась на ст. Томск-I (по другим данным Томск-II) в служебном вагоне под № 2, специально выделенном для этой цели железнодорожным управлением. Ну а передовые выдвиженцы из числа эсеров-младообластников, как и во время проведения октябрьского съезда, вновь расположились в номерах лучших гостиниц города. Так теперь уже определённо крупно восходящая звезда сибирского эсеровско- областнического движения тридцатилетний Пётр Дербер снял комнату (№ 3) со всеми удобствами в гостинице «Россия»[66], его коллега по партии тридцатичетырёхлетний Александр Новосёлов, а также известный сибирский адвокат народный социалист Григорий Патушинский — будущие члены нового состава Областного совета — поселились в гостинице «Европа»[67]. В Монастырском (сейчас Плеханова) переулке, в доме под номером 4 располагалась гостиница Ваксера. Здесь в декабре 1917 г. также проживали некоторые участники Сибирского областного съезда. Ну а, например, пятидесятишестилетний Анатолий Сазонов, новониколаевский кооператор, член правления богатейшего в Сибири кооперативного объединения «Закупсбыт», человек, что называется старой закалки, скромно устроился в одной из общежитских спален духовной семинарии — на коечке, на жесткой семинаристской коечке.