День «Икс» - Страница 21

Стоя на подножке, он демонстративно, привлекая к себе внимание, открыл кобуру, вынул пистолет. Не доезжая метров пятидесяти до толпы, остановился и посигналил. Видя, что машина стоит, несколько человек из толпы нерешительно подошли.

— Какой олух велел вам ставить здесь автобус? — закричал на них Фелльнер. — Кто из вас водит машину? Ты? — он ткнул рукой с пистолетом в ближайшего. Тот попятился. — Сейчас же отгони автобус, он мешает проезду!

Но машина теперь была окружена.

— Чего он там командует? — послышался чей-то окрик. — Тресните его по черепу!

Фелльнер обернулся:

— Эй, ты, иди сюда, чего за других прячешься? Сам боишься треснуть?— Фелльнер уперся ногой в крыло и вскочил на радиатор. Теперь он глядел на противников сверху. — Ну, где ты прячешься?

— А вот я где. Привет! — и над толпой в Фелльнера полетела железная палка. Он пригнулся — палка просвистела над его головой, и тогда он выстрелил в воздух:

— Сейчас вам тошно придется, сволочи! Спасайся, кому жизнь дорога!

Но на него со всех сторон посыпались удары. Двое ухватили его за ноги — одного Фелльнер застрелил, другой успел резко дернуть ногу к себе. Потеряв равновесие. Фелльнер свалился на мостовую.

Первые удары он еще чувствовал. Его стали топтать.

Потом на голову обрушилось что-то невыносимо тяжелое — и все для него погасло.

Навсегда!..

Кто-то обратил внимание, что в машине сидит женщина. С гоготом рванули дверцу и вытащили белую — без кровинки в лице — Эмму Вольф. Она пыталась что-то сказать, но ее голос заглушил рев толпы.

— Стерва! Посмотри на своего любовника. Иди, смотри! — кричал ей кто-то в самое ухо. Видя, что она не двигается, один из бандитов взмахнул железным прутом. Инстинктивно Эмма закрыла голову рукой — удар пришелся по руке. Эмма без сознания повалилась на землю. Опьяненные кровью, погромщики с дружным ревом опрокинули полицейскую машину набок, бросили в нее бутылку с горючей смесью, и тут-то из-за автобуса, с обратной стороны Тельманштрассе неожиданно для них появилась подвижная группа.

— Бросай оружие! — загремел репродуктор на одной из машин.

Часть банды сдалась сразу, остальные попробовали прорваться.

О них потом писали газеты в Западном Берлине, как о «жертвах коммунистического террора».

Утром, когда Инга с отцом ехали на фабрику, в городе все еще было спокойно. Лишь к полудню до них стали доходить смутные слухи о беспорядках. В ателье цеха художников иногда забегали рабочие — говорили, что на других предприятиях объявлена забастовка, а на улицах дерутся. Было совершенно непонятно, кто с кем дерется и почему надо бастовать.

Инга так и сказала старому Бернгарду:

— У меня в голове ужасная неразбериха.

Она сняла трубку телефона и набрала номер Эриха. Послышались гудки, но никто не отвечал. Инга положила трубку, потом еще раз позвонила — опять никто не ответил. Досадливо поморщившись, она бросила трубку на рычаг и вдруг увидела через окно, что к воротам фабрики подошел грузовик, какой-то старый «Бенц» с разбитыми фарами. В кузове стояло человек пятнадцать, но Инга видела только одного. Это был Кульман собственной персоной. Не сводя с него глаз, Инга поспешно схватила трубку и третий раз набрала номер Эриха. Безрезультатно! Тогда она, не сказав ни слова отцу, бросилась вниз, к коменданту.

А Кульман и его орава, размахивая оружием, требовали, чтобы им открыли ворота. Шофер выскочил из машины, ткнулся в проходную — она оказалась запертой. Он беспомощно развел руками, давая знать Кульману, что сделать ничего нельзя.

Кульман сообразил, что он и его люди попали в дурацкое положение. Из окон фабрики смотрели десятки рабочих и работниц, указывали на них пальцами, смеялись... Надо было на что-то решиться.

Спрыгнув на землю, Кульман велел водителю подогнать машину кузовом вплотную к воротам. Когда машина ударилась бортом о железо ворот, он приказал своим сообщникам:

— Сшибите к чертовой матери эту вывеску! — и махнул на щит с тремя ненавистными буквами, обозначающими народное предприятие. Те, подцепив вывеску железными прутьями и действуя ими, как рычагами, со скрипом стали отдирать ее. Не довольствуясь этим. Кульман снова влез в кузов, вырвал из чьих-то рук бутылку с горючей смесью и, задрав голову, стал осматривать окна. Вдруг он увидел какого-то старика в окне второго этажа, прямо над собой. Старик что-то кричал, но из-за скрипа досок и рева «осаждающих» слов не было слышно.

— Эй, старый козел! Держи подарок! — засмеялся Кульман и швырнул бутылку в окно. Старик отшатнулся — бутылка, чуть не попав ему в лицо, пролетела в комнату. Через секунду-другую из окна вырвались клубы дыма. Это еще больше ожесточило погромщиков. Они начали стрелять по окнам фабрики.

И вдруг во двор высыпало человек двадцать вооруженных рабочих. Без всякого предупреждения они дали нестройный залп по машине. Рядом с Кульманом двое повалились через борт вниз головами. Шофер рванул машину и погнал ее прочь от фабрики. Вдогонку им не стреляли — рабочие побоялись попасть в случайных прохожих.

...— Фройляйн Инга, это не он? И этот? — спросил комендант, перевернув убитых прикладом винтовки.

Инга с содроганием посмотрела на разбитые лица.

— Нет...

— Жаль, не схватили мерзавца! Зря так долго в засаде сидели. И надо было их сюда, во двор пустить. Ни один бы тогда не ушел.

— Инга, Инга! Беги сюда! С отцом плохо! — прокричал вдруг из окна чей- то женский голос.

Когда Инга вбежала в ателье, пожар был уже потушен. На полу валялись огнетушители, и девушки швабрами сгоняли пену в угол. На столе сидел отец. Он был бледен и, не мигая, смотрел на девушку, которая перевязывала ему правую руку. Другую, уже забинтованную, он держал на колене.

— Ну, где твой полицейский? — зло спросил Бернгард, увидев Ингу. — Куда вообще смотрит полиция. Она ведь — народная! Если у них не хватает сил, пусть скажут нам. Уж мы покажем этим негодяям!

— Позвольте, позвольте! Вы мне мешаете бинтовать. — Девушка попыталась унять его. — Инга, где ваша машина? Надо отправить отца домой.

— Меня? Домой? — закричал старик незнакомым Инге высоким голосом. — Чтобы тут без меня сожгли фабрику? Да вы в своем уме?!

До «Клариссы» Эрих добрался без происшествий, но попав на шахту, он сразу ощутил царившую здесь напряженность. Это сквозило во всем — и во взглядах рабочих, видимо, не собиравшихся расходиться по домам, хотя их смена закончилась, и в репликах шахтеров новой смены, которые, переодевшись в рабочие комбинезоны, все же медлили спускаться под землю, и в настороженности работников шахтоуправления.

В комнате у секретаря парторганизации было полно людей — Штарке, Корвиц, Копанке, задержавшие когда-то Виндпфеннинга, и еще человек до двадцати, которых Эрих не знал. Сам секретарь, попыхивая трубкой, встретил его, как старого знакомого. Эрих беседовал с ним в прошлом году, расследуя дело об убийстве Зигфрида Вольфа.

— Вот, товарищ инспектор, смотри, какие наши дела. — Секретарь вышел из-за стола и, подведя Эриха к окну, показал рукой вниз. На асфальтированном дворе собирались группами по нескольку человек рабочие, что-то, видимо, обсуждая. Эрих обратил внимание, что рабочие теснятся к некоему подобию трибуны, устроенному прямо против въездных ворот. — Мы на прошлой неделе разъясняли по сменам смысл и цели постановления ЦК о введении прежних норм выработки. И остальное тоже объясняли — и насчет возвращения конфискованных хозяйств в деревнях, и насчет учителей. Но, видимо, кто-то все же мутит воду, кто-то и у нас хочет устроить забастовку. Но только у нас это не выйдет. Нет, не выйдет! — И, в упор посмотрев на Эриха, без всякого перехода спросил: — Какое у вас задание?

— Вместе с вами и вашей боевой группой обеспечить безопасность шахты.

— О, это хорошо! — обрадовался секретарь. — Боевая группа у нас есть, сто пятнадцать человек записалось, но оружие...