День греха - Страница 2

Словно по контрасту, с той самой ночи, когда умер Кев Стюарт, лейтенант Берк Бейзил хранил упрямое, презрительное молчание. За время предварительного слушания, когда выпады обеих сторон чуть не доводили журналистов до истерики, ничего достойного цитирования не было приписано этому молчаливому офицеру отдела по борьбе с наркотиками, чей напарник и лучший друг умер от смертельной огнестрельной раны, полученной в ту ночь, когда проводилась операция по захвату.

Сейчас Берк Бейзил протискивался в зал суда, чтобы услышать решение присяжных, и очередной репортер, сунувший ему микрофон прямо в лицо и умолявший сказать что-нибудь, услышал в ответ короткое:

– Пошел ты!

Капитану Пату, в котором журналисты опознали шефа НОБН, пришлось задержаться, хотя он старался не отставать от Берка. В отличие от своего подчиненного, капитан выражался более дипломатично, но он твердо и недвусмысленно дал понять, что Уэйн Бардо виновен в гибели офицера Стюарта и что правосудие восторжествует лишь в том случае, если присяжные вынесут обвинительное заключение.

Когда, отбившись от репортеров, Пату вошел в зал, Берк уже сидел на своем месте.

– Нэнси будет нелегко это услышать, – заметил Берк.

Вдова Кева Стюарта сидела в том же ряду, через проход. По обеим сторонам от нее сидели родители. Чуть наклонившись вперед, Берк поймал ее взгляд и ободряюще кивнул. Она слабо улыбнулась в ответ, очевидно, как и он, не питая ни малейших иллюзий по поводу приговора.

Пату помахал ей рукой.

– Вообще-то она крепкая.

– Да, конечно. Но и крепкая женщина может раскиснуть, если ее мужа хладнокровно застрелили.

Пату нахмурился.

– Твой сарказм ни к чему. Ты знаешь, что я имел в виду.

Берк не ответил. Помолчав, Пату с напускной небрежностью спросил:

– Барбара придет?

– Нет.

– Она могла бы тебя морально поддержать, если решение будет не в нашу пользу.

Берку не хотелось объяснять, почему его жена решила не появляться на процессе. Поэтому он просто сказал:

– Она просила позвонить, как только процесс закончится.

В противоположных лагерях царило разное настроение. Берк был согласен с Пату, что помощник прокурора плохо провел дело. Просто из рук вон плохо. Сейчас он сидел за своим столом и постукивал карандашом по листку бумаги, на котором не было ни единой записи. По тому, как нервно дергалась его левая нога, можно было догадаться, что помощник прокурора предпочел бы оказаться в любом другом месте, хоть в канализационном люке, только не здесь, в зале суда.

За столом защиты царила иная атмосфера. Бардо и Дюваль весело перешептьшались и хихикали, хотя и старались прикрывать улыбки руками. Если бы Берка сейчас спросили, кого он ненавидит больше – этого криминального типа или его не менее криминального адвоката, – он затруднился бы с ответом.

К Дювалю подошел его секретарь и попросил просмотреть стопку документов. Бардо тем временем откинулся на спинку стула, молитвенно сложил руки и уставился в потолок. Неужели сукин сын молится, удивился Берк.

Заметив на себе тяжелый взгляд полицейского, Бардо повернул голову. В его темных непроницаемых глазах вряд ли кто-нибудь мог заметить хоть намек на раскаяние. Тонкие, как у ящерицы, губы растянулись в ледяной улыбке.

А потом Бардо подмигнул.

Берк уже готов был сорваться с места и броситься к Бардо. Но Пату, все видевший, сгреб Берка в охапку и удержал на месте.

– Ради Бога, не делай глупостей! – яростно зашептал капитан. – Если ты сорвешься, только сыграешь на руку этим ублюдкам. Ты тем самым подтвердишь все нелестные отзывы, прозвучавшие о тебе на процессе. А теперь поступай как знаешь.

Даже не огрызнувшись, Берк резко выдернул руку из железного кулака Пату. Бардо уже отвернулся, но наглая ухмылка по-прежнему играла на его губах. В следующий момент присутствующих попросили утихнуть: вернулся судья. Судья своим мягким, тягучим, как мед, голосом, растягивая, как все южане, слова, призвал к порядку и попросил сохранять тишину при зачтении вердикта. Потом распорядился пригласить в зал присяжных.

Семеро мужчин и пять женщин вернулись на свои места. Семеро мужчин и пять женщин единогласно проголосовали за то, что Уэйн Бардо не виновен в гибели сержанта Кевина Стюарта.

Именно такого вердикта и ожидал Берк Бейзил, но воспринять это оказалось труднее, чем он думал.

Несмотря на предостережение судьи, зрители не скрывали своей реакции. Нэнси Стюарт резко вскрикнула и сразу обмякла. Родители прикрывали ее от вездесущих фотографов, буквально набросившихся на женщину.

Судья поблагодарил присяжных и отпустил их. Как только он объявил заседание оконченным, бездарный прокурор суетливо засунул бумажки в свой новенький кейс и быстренько зашагал по проходу, словно только что объявили пожарную тревогу. Он избегал встречаться взглядом с Берком и Пату.

На лице прокурора явственно читалось: это не моя вина. Сегодня проигрываешь, завтра выигрываешь. Главное, зарплату платят, а остальное не имеет значения.

– Дерьмо собачье, – прошипел Берк.

Как и следовало ожидать, защита ликовала, и судья даже не старался их сдерживать. Пинки Дюваль картинно вещал в направленные в него со всех сторон микрофоны. Уэйн Бардо, покачиваясь взад-вперед, снисходительно наблюдал, как с него снимают наручники. Его запонки с драгоценными камнями вспыхивали в свете телевизионных ламп. Берк заметил, что смуглый лоб Бардо даже не вспотел. Этот сукин сын заранее знал, что выиграет, ему всегда удавалось выходить сухим из воды.

Пату, как представителю НОБН, тоже не давали покоя репортеры. Он с трудом отбивался от них. Берк не сводил глаз с Бардо и Дюваля, триумфально шествовавших через толпу репортеров к выходу. Адвокат и его подзащитный не уклонялись от микрофонов, не отворачивались от камер. Дюваль всегда поощрял журналистов, он наслаждался публичностью, а сейчас просто купался в лучах своей победы. В отличие от прокурора, эти двое никуда не торопились, наоборот, они тянули время, желая услышать как можно больше поздравлений.

И они не отводили взгляд, когда встречались глазами с Берком Бейзилом.

Более того, они нарочно задержались у того ряда, где он стоял, нервно сжимая и разжимая пальцы правой руки. И оба посмотрели ему прямо в глаза.

Уэйн Бардо подошел ближе, чуть наклонился и прошептал то, что являлось кошмарным, но абсолютно неопровержимым фактом:

– Я не убивал полицейского, Бейзил. Это ты его убил.

– Реми!

Она обернулась и рукой в перчатке откинула волосы со лба.

– Привет. Я тебя не ждала. На пороге оранжереи стоял Пинки Дюваль. Он подошел к жене, обнял ее и крепко поцеловал.

– Я выиграл.

Она улыбнулась ему в ответ.

– Я так и думала.

– Оправдательный приговор.

– Поздравляю.

– Спасибо, но на этот раз было нетрудно. Однако самодовольная усмешка противоречила словам.

– Не такому блестящему адвокату, как ты, пришлось бы потрудиться.

Довольный оценкой, он улыбнулся еще шире.

– Мне нужно в офис, сделать несколько звонков. Но, когда вернусь, я приведу с собой гостей. Ромен все приготовил заранее. Я видел возле дома мини-фургоны из ресторана.

Их дворецкий Ромен и вся остальная домашняя прислуга находились в полной боевой готовности с начала процесса. Приемы, которыми Пинки отмечал свои победы, прибавляли ему славы, равно как и бриллиантовый перстень на мизинце правой руки, из-за которого Пинки и получил свое прозвище.[2]

Его приемов после окончания судебных процессов ждали с не меньшим нетерпением, чем самих процессов, их всегда широко освещали в прессе. Иногда у Реми мелькало подозрение, что присяжные голосуют за оправдательный приговор, потому что хотят не понаслышке узнать о знаменитых вечеринках Пинки Дюваля.

– От меня что-нибудь требуется?

Конечно же, нет, она знала ответ заранее.

– Только выглядеть сногсшибательно, как всегда, – ответил он, погладил Реми по спине и снова поцеловал. Потом чуть отстранился и вытер пятнышко у нее на лбу. – И вообще, что ты здесь делаешь? Ты же знаешь, я не люблю толкучки у меня в оранжерее.