День денег - Страница 33

– Кольцо – обручальное?

– Что? – не понял Парфенов.

– Кольцо на пальце – обручальное? Золотое?

– Да.

– В залог дашь, – сказал невидимый водитель. (Чтобы увидеть, надо нагнуться ниже, а это невозможно.)

– Согласен, – протянул Парфенов руку.

Человек крутил кольцо и рвал – и снял наконец.

– Спасибо, – сказал Парфенов.

– Не за что, – сказал невидимый человек, и – на газ, и – уехал.

Парфенов постоял, сокрушенно склонив голову и бормоча:

– Какие глупые люди… Что они делают с собой? Зачем?

И побрел пешком вдоль улицы. Руку уже не поднимал.

Но одна машина остановилась сама.

– Эй, мужик! Садись, подвезем! – окликнули его.

Парфенов, принимая как должное и горе, и радость (лишь бы не очень думать, чтобы не треснула голова), пошел к машине. Его взяли за руки.

– Спасибо, – сказал он.

– Пожалуйста, – ответили ему, и чей-то кулак прекратил ему жизнь.

Так показалось Парфенову. На самом деле его всего лишь ударили под дых, но он сразу же потерял сознание.

– Э, ну и хилый! – удивился мальчик в милицейской форме. – Пошарь-ка, – сказал он напарнику, – что у него там есть?

– Ничего.

– Совсем?

– Совсем.

– А костюм приличный, хоть и грязный.

– Везем в отделение?

– Ну его на хрен. Прошлый раз на депутата напоролся, шуму было…

– Все они сейчас депутаты.

– Дышит?

– Вовсю.

– Ложь его и поехали.

И второй раз очнулся Парфенов.

Ничему не удивлялся он. Ничего не знал он и не помнил на этом свете, кроме боли в голове и в животе. И помнил только еще, что есть улица Мичурина и что ему надо туда. Там – дом.

И он побрел, как раненый, держась руками за живот, пошатываясь.

Час ли прошел, два ли. Фонари зажглись.

И вдруг он вышел. Если б были силы, испытал бы счастье. А сейчас просто тупо понял: напротив почтамт. От него туда, по этой улице. Там – дом. Идти. Надо идти.

Он шел и дошел до здания цирка. Кругом было людно. Наверное, на него смотрели. От него шарахались. Смеялись. Глупые люди. Какое ему дело до их мыслей! Ему надо домой, вот и все. Только передохнуть.

Он свернул к скверу, что напротив цирка. Сел.

Вскоре рядом сели несколько.

Подростковые голоса.

Мальчики, ласково подумал Парфенов. Я почти уже дома.

– Да не бойся, не смотрит никто! – голос.

– Я не боюсь, а ты все равно встань вот так.

Руки лезут в карманы пиджака, брюк.

– Вот сволочь! Ни копейки нет.

– Алкаш!

– Пиджак снять?

– Он тебе нужен?

– А для хохмы. И штаны тоже. Вы прикройте, прикройте!

Тело Парфенова дергается – как марионетка в руках неумелого кукольника. С него снимают пиджак. Брюки. Остальное. Он голый. Но ему все равно. Лишь бы перестали дергать.

Перестали.

Вот и спасибо.

Можно идти.

И он опять пошел.

Он сохранил ум и даже хитрость!

Он не пошел по улице Чапаева, где больше людей и милиционеров. Он пошел по улице Рахова. Там людей меньше, хотя машин столько же. Но машины менее страшны. Пусть смотрят. Глупые люди. Главное – дом все ближе. С каждым шагом.

Он шел и шел, глядя в землю.

Поднял голову: дом. Его дом. Светятся окна.

Так быстро? Не прошло и часа, не прошло и дня, не прошло и вечности!

– Здравствуйте, Пал Палыч! – старушечий голос.

– Здравствуйте, – вежливо ответил он.

Его знают и уважают. Его любят.

Бесконечные ступени лестницы.

Всё. Дома.

Лицо женщины, которую он любит.

– Паша!!!

– Ничего. Поздравьте меня – я жив!

– Отец?!

– И ты дома? Это приятно. И твоя жена? Пусть уйдет, мне стыдно.

– Паша, что это?

– Это я. Мне ванну. И вина. Пожалуйста. Или умру.

Пахучая жидкость. Зубы стучат о стекло. Теплым огнем внутрь. Радуга по телу. Голова проходит, и это кажется невероятным.

Приходит ясность.

И он вдруг понимает, что голый, понимает по-настоящему.

Он понимает – всё.

И почему-то начинает сотрясаться крупной дрожью.

Его усаживают.

Дают чего-то горького. Лекарство?

Рука жены.

Он берет ее и припадает к ней губами.

Рука почему-то влажная и соленая.

Змей плакал, а люди думали, как бы смыться – но чтоб другие не заметили. И замешкались поэтому.

И вдруг голос Лидии Ивановны, матери Серегиной (Сергея Углова, Змея то есть):

– Куда ж вы, гости дорогие? А выпить не хотите разве? И денежки отдайте, Сережа ж говорит: чужие, а он чужого сроду не брал. Сколько там, Серег? Ты слышишь?

– Двадцать… одна… тысяча… – заикаясь от горестного плача, вымолвил Змей.

– Вот двадцать одну тысячку и соберите обратно, вы ж люди или нет? – сказала Лидия Ивановна.

И все посмотрели на веранду, на стол, за которым стояла Лидия Ивановна. Уютно горела лампа над столом (разве вечер уже?). Новая закусочка разложена. А главное – бог весть откуда – несколько бутылок водки появилось! Разве от этого уйдешь? Деньги деньгами, но о душе надо подумать или нет?

– Так и совесть пропить недолго! – рассудительно сказал Братман, выкладывая на стол 1 200 долларов.

– Человека с ружьем на нас нет! – сказал Немизеров, выкладывая 1 000.

– В русском жанре живем! – сказал Боровков, выкладывая 1 600.

– Такой поворот! – сказал Дмитровский, выкладывая 800.

– Даже странно, – сказала Аня Сарафанова, выкладывая 3 500.

– Алчность – второй язык кровопийства, – туманно сказала Вера Лавлова, выкладывая 1 200.

– Б. жизнь! – сказала Надюша Свирелева, выкладывая 900.

– Эх! – сказал Эдик Бойков, выкладывая 200.

– Ух! – сказал Валера Володько, не выкладывая ничего.

– Ах! – сказал Игорь Букварев, выкладывая 2 400, которые неизвестно откуда у него взялись.

– Ха! – сказал Горьков, выкладывая 5 300.

– Хе! – сказал Петухов, выкладывая 600.

– Ху! – облегченно сказал Саша Филинов, выкладывая 1 100.

– Хм! – иронически сказал Витя Шушаков, выкладывая 1 300.

И больше никто ничего не выложил.

Ольга Дмитрук глянула и через пять секунд сказала: двадцать одна тысяча сто долларов.

– Ошибочка! – радостно закричал Сергей Углов, размазывая слезы по лицу. – Должно быть ровно – двадцать одна тысяча!

– Проверьте! – обиженно сказала Ольга.

Стали проверять, три раза пересчитали (начав при этом выпивать и закусывать). И все три раза оказывалось, что откуда-то появилась лишняя сотня. И тем более это было невероятно, что никто из присутствующих долларов сроду и в руках-то не держал!

– Ладно! На праздник! – скинул Змей лишнюю сотню, как скидывают некозырную карту.

Мигом побежали менять ее у продавщицы Лены Вложиной, всегда имеющей денежку в кубышке, по льготному для нее курсу. Вернулись с вином, водкой, закуской и с писателем Иваном Алексеевичем Свинцитским.

– Блин! – закричал Змей. – Кого мы видим! Выпей, душа!

– Я выпью, – не стал спорить Иван Алексеевич. – А ехать не пора ли?