Демон и Лабиринт (Диаграммы, деформации, мимесис) - Страница 69

223

вогнутого или выпуклого зеркала. Анаморфное изображение принципиально отличается от построенного по законам линейной перспективы тем, что оно строится не в определенном, заранее данном нам объеме, обладающем собственной геометрической структурой, а с помощью последовательной проекции каждой точки "естественного" изображения на плоскость. При этом точки складываются в фантастически деформированный рисунок, который может быть дешифрован лишь благодаря процедуре обратной проекции анаморфозы в первоначальную систему координат. Нетрудно увидеть, что сама система создания и расшифровки анаморфоз напоминает изготовление маски, где также каждая точка и вместе с ними вся поверхность проецируются на "негатив", а затем восстанавливаются при отливке формы15. Анаморфоза, как и маска, обязательно проходит стадию "монстра". Но, в отличие от маски, именно эта стадия, этот геометрический урод, это деформированное тело первоначального образа и является предметом собирания, любования и т. д.

Зеркальная анаморфоза по-своему отменяет обычный режим зрения, потому что исключает линейную перспективу, а следовательно, и предполагаемую ею единую точку зрения, в которую может быть условно помещен глаз субъекта. Слово "анаморфоза" означает -- "назад" -- греческое ana -- к "форме" -morphe. Но это возвращение к форме буквально происходит по ту сторону "естественного" зрения.

"Анаморфоза открывает новое отношение к видимому, такое, которое понимает видимую форму не как данное, но как концептуальное и техническое построение" (Джюдовиц 1993: 69).

Она вообще как бы отрицает пространство между глазом и графемой. Принадлежа к визуальной сфере, анаморфоза странным образом вводит в нее некий зримый эквивалент тактильности, она как бы предполагает ощупывание предмета со всех сторон. Жан-Франсуа Лиотар считает, что она предполагает ротацию глаза для своего чтения16, но главное, ее дешифровка предполагает раздавленность, размазанность глаза на плоскости изображения, полную элиминацию пространства между глазом и изображением, иными словами, бахтинское "бесперспективное видение" (см. главу 1). Но и будучи расшифрованными в зеркале, анаморфозы

"относятся к пространству, которое можно назвать графи

_____________

15 Жак Лакан, неоднократно обращавшийся к проблематике анаморфоз, специально подчеркивал значение соответствия каждой точки одного изображения точкам другого. Он указывал, что именно система привязок к определенной геометрической точке, которая может быть спроецирована на поверхность, и составляет сущность изображения. -- Лакан 1990: 81.

16 Если принять точку зрения Лиотара, то анаморфоза оказывается сродни динамически возникающему пространству, например, "теории эмбрионального поля", о которой писал Мандельштам (см. главу 4).

224

ческим, если противопоставить его пространству репрезентации: эти объекты вписываются на [поверхность] зеркала и делают его зримым, вместо того чтобы его пересекать по направлению к виртуальной сцене" (Лиотар 1978:379).

Это "графическое пространство" связано с движением руки, с арабесками искривленных графов, оно по существу диаграмматично -- в нем невозможно пребывать, оно задается лишь как энергетическое поле деформации.

"Уродство" анаморфозы сходно с "уродством" маски. Маршалл Маклюэн, определяя существо маски, заметил:

"Маска, как урод в цирковой интермедии, не столько изображает, сколько в своей чувственной притягательности вовлекает" (Цит. по Фидлер 1978:18).

Это вовлечение больше относится к области "мгновенной встречи" и тактильности, чем зрения. Скрытое в маске уродство отменяет "нормальный" режим созерцания.

Показательно, что анаморфоза-- предмет вожделения многих собирателей, особенно в эпоху барокко -- осознается именно как нечто уродливое. В Энциклопедии Дидро и Д'Аламбера анаморфоза определяется как "монструозная проекция" (une projection monstrueuse) (Энциклопедия 1751: 404), как "деформированные предметы, которые, если их увидеть через зеркало определенного типа, являются в своем естественном виде" (Энциклопедия 1751:405). Анаморфоза интересна тем, что она -- промежуточная фаза в процессе зрения, изображение, превращенное в знак, нуждающийся для своего понимания в декодирующей машине. Анаморфоза наглядно разоблачает представления о естественности процесса зрения. Она сообщает нам, что само зрение, если его, как и процесс создания маски, разложить на фазы, включает в себя стадию монструозной деформации.

Кроме того, анаморфоза связана с аллегорическим, так как ее чтение, оторванное от "естественного" режима зрения, начинает зависеть от словесной расшифровки. Джон Локк заметил, что существует целый ряд хаотических изображений, которые могут быть приведены к порядку благодаря называнию:

"Рисунок, составленный таким образом из частей, в которых не видно никакой симметрии и никакого порядка, сам по себе представляет не более путаную вещь, чем картина пасмурного неба, которую никто не будет считать путаной картиной, хотя в ней столь же мало порядка в цвете и очертаниях" (Локк 1985: 418).

Облако не кажется нам хаотичным потому, что мы применили к его очертаниям правильное название. Слово, таким образом, проецируется на хаос линий подобно зеркалу, подносимому к анаморфозе. Слово вносит в хаос порядок, открывает ослепленное зрение:

225

"Но когда надлежащим образом поставленное цилиндрическое зеркало приведет эти неправильные линии на полотне в должный порядок и соответствие, тогда спутанность устранится и глаз сразу увидит, что это человек или Цезарь, т. е. что рисунок соответствует этим названиям и что он достаточно отличается от павиана или Помпея, т. е. от идей, обозначаемых этими словами" (Локк 1985: 419). Зеркало, таким образом, действует именно как словесное обозначение, название, придавая изображению характер аллегории. Но сама аллегоризация оказывается эффективной в перспективе, заданной рассуждениями Локка, только применительно к "монструозности" нерасшифрованного хаотического изображения.

В начале тыняновской повести Растрелли объясняет Меншикову, почему необходимо изготовить восковую копию Петра. При этом он ссылается на некие прецеденты, придающие его аргументации особую авторитетность:

"И есть портрет покойного короля Луи Четырнадцатого, и его сделал славный мастер Антон Бенуа-- мой учитель и наставник в этом деле..." (366).

На вопрос Меншикова, каков Луи в восковом портрете Бенуа, скульптор отвечает:

"...Рот у него женский; нос как у орла клюв; но нижняя губа сильна и знатный подбородок. Одет он в кружева, и есть способ, чтобы он вскакивал и показывал рукой благоволение посетителям, потому что он стоит в музее" (366)17.

Точнейшая копия королевского лица, изготовленная Бенуа (Илл. 6), по существу является монстром (женский рот, нос как у орла клюв). Автор авторитетной истории восковой скульптуры Юлиус фон Шлоссер приводит свидетельства о том, что портрет Бенуа назывался "монструозной головой" (tete monstrueuse) (Шлоссер 1911: 230--231), а Рудольф Виттковер отмечал в нем "уродство почти гротескное" (Виттковер 1951: 15). Отмечу, что один из главных пропагандистов творчества Бенуа Спир Блондель (из его статьи в "Большой энциклопедии" [Блондель б.г.] Тынянов мог почерпнуть сведения о портрете Людовика) дает чрезвычайно высокую оценку медальону скульптора и одновременно замечает:

"...Здесь можно различить отчетливо видимые следы ветрянки, деталь, не существующую ни на одном из живописных, скульптурных или гравированных портретов" (Блондель 1882: 430).

________

17 Растрелли у Тынянова допускает множество неточностей: нет сведений о том, что Растрелли учился у Бенуа; восковое изображение Людовика является барельефом и к тому же бюстом короля, а потому не может, конечно, "вскакивать" Оно находилось не в музее, а в Версальском дворце.

226

И эта маленькая деталь, признак очевидного уродства, сейчас же понуждает Блонделя говорить об "удивлении и, более того, восхищении, которое вызывает у знатоков вид этой уникальной вещи..." (Блондель 1882:430).