Дело земли - Страница 40

— У тебя родился еще один брат, — сказал господин Мицунака. — Я не хотел сообщать письмом.

— Поздравляю, батюшка, — улыбнулся Райко.

— Если боги будут немилостивы ко мне — ты должен будешь стать ему отцом.

— О чем это вы говорите, батюшка? Вы проживете еще долгие годы.

— Иногда все выходит не так, как думается.

Грудь Райко стиснуло беспокойство.

— Я не понимаю вас.

— А что тут понимать? Ты сегодня герой, тебя славит на улицах чернь и воспевают во дворцах приглашенные девки — а что было бы, если б тебя там убили? Твоя голова торчала бы на пике рядом с головой этого дьявола Пропойцы. Как говорится, победитель — опора трона, проигравший — вор вне закона.

— Я полагал, что оно может так обернуться, отец. Но я думал, что раз в столице нахожусь я, это ко мне могут оказаться немилостивыми боги.

Отец посмотрел на него как на дурака. Действительно, дурак. Род мятежника весь подлежал наказанию — и хорошо, если их ждало просто разжалование и ссылка.

Дурак-то дурак… только стены вокруг — бумажные.

— Отец, не изволите ли вы… состоять в переписке с господином Левым Министром?

— А кто, по-твоему, устроил мне должность Правого конюшего? — усы господина Мицунаки приподнялись в улыбке. — Ах, надавать бы тебе по шее за то, как ты испортил ему жизнь. Радуйся, что ранен, а то непременно я бы тебе накостылял.

— Пятым рангом я обязан ему же?

— Нет, — покачал головой господин Мицунака. — Пятый ранг и должность лейтенанта Ближней охраны тебе присвоены по ходатайству императрицы-матери. Чем это ты ей так услужил?

— Не знаю, отец… — Райко полагал, что это благодеяние излилось на него из другого источника. — А ошибиться не хотел бы. В любом случае, наверняка скоро придет в гости человек, который может это объяснить. Ну, или письмо принесет хотя бы…

— А зачем тебя зовут во дворец — ты также не знаешь? — господин Мицунака достал из рукава ароматную бумагу цвета мурасаки.[79]

Райко вчитался — знаки поплыли у него перед глазами. Это было приглашение на аудиенцию у государя, написанное женской рукой.

— И кстати, — на свет появился еще один листок, на сей раз белый. — Кто это тебе пишет любовные письма?

Райко с великим почтением сложил лиловый лист и вернул отцу — а белый развернул с трепещущим сердцем.

Райко улыбнулся и попросил прислужницу подать письменный прибор. Нечасто бывало, чтобы ответные строчки пришли к нему сразу — но сегодня они словно родились на кончике кисти сами собой:

— Ну, раз ты взялся сочинять любовные вирши, — хмыкнул господин Тада-Мандзю, — то о здоровье твоем я не беспокоюсь. А кто она, кстати?

— Вы удивитесь, батюшка… но я сам еще не знаю.

Райко и не представлял себе, как скучен и долог день придворного. В отцовском доме всегда находилось дело, с утра до ночи день был набит событиями, как стручок горошинами, а уж на службе Райко и вовсе забыл, что такое скука.

Тут же… длинные церемонии по каждому поводу, жесткий, навеки заученный порядок движений, разговоры через ширму, тяжелое платье, в котором ни рукой, ни ногой не двинуть, и даже речи похожи на лакированные новомодные шапки: так много в них изящества и пустоты.

Вдобавок — у Райко не заживала нога. Даже у Цуны выбитый глаз уже затянулся, а Райко каждые две стражи приходилось уединяться в небольшой каморке, что отвели ему в гвардейских казармах — и перевязывать бедро, щедро умащивая ногу сакэ и ароматными маслами, чтобы зловоние не осквернило Государевых ноздрей.

А Государь и днем часто призывал к своей особе лейтенанта Минамото, ночами же вовсе от себя не отпускал. Райко обязан был находиться подле государева ложа и быть готовым на случай, если призрак начальника податного ведомства вдруг явится снова мучить Сына Неба.

В прежние времена часто бывало так, что духи усопших, не находя покоя в стране корней, возвращались досаждать живым. Но потом появились буддийские монахи, которые смогли втолковать мертвецам, что после сорока девяти дней блуждания по дорогам тьмы надобно заново рождаться в одном из шести миров, а не шататься туда-сюда, натаскивая лишней скверны в мир живых. Разумные покойники этим наставлениям внимали и радостно уходили перерождаться — потому что даже в мире голодных демонов, по слухам, жить было много веселее, чем в стране мрака. Самых бестолковых либо те же монахи, либо мастера Пути Света и Тени укрощали силой.

Начальник податного ведомства был духом на редкость противным и злым, даже преподобный Рёгэн[82] не смог ему доказать преимуществ перерождения над унылым существованием в виде неупокоенного призрака. Является и является во дворец, словно ему тут проса насыпали. Казалось бы: ну обошла тебя судьба, не привелось носить Драконовых одежд — однако же в этом мире жизнь твоя была спокойна и полна всяческих благ; так не лучше ли, как все приличные люди, переродиться? Глядишь, и возродился бы в цветке лотоса — ничем не хуже императорского дворца! Однако по всему выходило, что начальник податного ведомства принц Мотоката слишком сильно был привязан к миру пыли.

Еще когда государь Рэйдзэй изволил обретаться в утробе матушки, его дед, Великий Министр Кудзё, пригласил принца Мотокату коротать в компании ночь старшего металла и обезьяны.[83] Затеяли игру в кости. Господин Кудзё сказал:

— Если ребенок, которого носит во чреве моя дочь, — мальчик, пусть выпадут две шестерки! — и бросил кости.

И разве не выпали шестерки с первого же раза? Тут все кинулись поздравлять и чествовать Великого Министра — кроме принца Мотоката,[84] который понял, что императором ему уж не бывать. И чего он так злился, спрашивается? Ведь даже если бы принц Нарихира родился девочкой, то ведь после него были еще принцы Тамэхира и Морихира, выходит — никак не могло случиться, чтобы глава податного ведомства сделался однажды Государем. Зачем же так изводить себя? И при жизни-то он не очень хорошо держался, после смерти же вконец соображение потерял.

Однако Райко, хоть и провел в государевой опочивальне тринадцать ночей с луком наготове, министра-безобразника так и не увидел. Наверное, тот успел где-то наслушаться о подвигах юного Минамото — не то от других призраков, не то еще где-то — и не хотел изведать, каков на вкус серебряный наконечник стрелы в тринадцать ладоней.

Надо сказать, что Райко этой частью своей службы тяготился менее всего. По ночам он чувствовал себя полезным — даже в отсутствие призрака — уже хотя бы потому, что Государь, нервный и дерганый юноша, при нем успокаивался и засыпал с улыбкой на бледных губах.

Первое свидание с Государем удивило Райко. Юный Рэйдзэй мало походил на того Тэнно, которому подобали почтение и поклонение. Лицо у Государя было узенькое, и будь он человеком обыкновенным, Райко непременно подумал бы — «как у мышонка». Передние зубы, желтые и много крупнее соседних, усугубляли это сходство. И усердное пользование пудрой не могло скрыть желтоватого оттенка кожи. Все придворные пудрились немилосердно — как видно, для того, чтобы не смущать юношу. Райко тоже приходилось пудриться во время дневных страж.