Дело совести (сборник) - Страница 39

— Можете и поможете — прошу прощения, доктор Микелис, за дурной каламбур. В данный момент я обращаюсь к вам от… обеих своих ипостасей. Компания хочет снять его с эфира, — а в ООН почуяли, что дело пахнет чем-то похлеще Коридорных бунтов девяносто третьего года. Вы поручительствовали за этого змия, а жена ваша вырастила его чуть ли не из яйца — по крайней мере, чертовски к тому близко. Вы просто обязаны дать нам какое-нибудь оружие против него. Собственно, это все, что я хотел сказать. Подумайте. По закону о натурализации, ответственность на вас. Нечасто доводится прибегать к этому закону, но сейчас придется. И думать вам надо быстро, потому что снять с его эфира нужно до следующей передачи.

— А если нам будет нечего предложить? — с каменным лицом осведомился Микелис.

— Тогда, может, мы объявим его несовершеннолетним, а вас — опекунами, — ответил ооновец. — Что, с нашей точки зрения, вряд ли решит дело, а вам точно не понравится — так что, ото всей души советую придумать что-нибудь получше. Прошу прощения, что принес плохие новости, — но других нет; иногда бывает и так. Спокойной ночи — и большое спасибо.

Он вышел. На протяжении всего разговора он так и не решился расстаться ни с одной из своих ипостасей; как метафорически, так и буквально, включая ипостась шлемоносную.

Микелис и Лью с возмущением уставились друг на друга.

— Теперь… теперь ведь поздно брать его на поруки, — прошептала Лью.

— Ну, — хрипло отозвался Микелис, — подумывали же мы завести сына…

— Не надо, Майк!

— Прости, — тут же сказал Микелис, торопливо и не слишком убедительно. — Нет, но каков сукин сын, бюрократ хренов! Сам же ведь одобрил процедуру насчет гражданства — а теперь сваливает все на нас. Видно, положение у них действительно аховое. Ну и что будем делать? У меня идей никаких.

— Майк… — секунду — другую поколебавшись, проговорила Лью, — мы слишком мало знаем, чтобы за неделю придумать что-нибудь толковое. По крайней мере, я; да и ты, наверно, тоже. Надо как-то связаться со святым отцом.

— Если получится, — медленно отозвался Микелис. — Да если и получится даже, то что проку? В ООН и слушать его не будут — его уже обошли на гандикапе.

— В смысле?

— Де-факто они приняли сторону Кливера, — сказал Микелис. — Официально об этом объявлять не будут, пока Рамона не отлучат, но решение уже принято и проводится. Я знал об этом еще до его вылета в Рим, но сказать не хватило духа. Лития закрыта; ООН устраивает там термоядерную лабораторию для изысканий по долговременному хранению — не совсем то, что изначально имел в виду Кливер, но почти.

Лью надолго замолчала; поднялась и подошла к стеклу, о которое живыми таранами бились и бились с другой стороны огромные пчелы.

— А Кливер знает? — наконец спросила она, не оборачиваясь.

— А как же, — отозвался Микелис — Он там и начальник. По графику он вчера должен был уже высадиться в Коредещ-Сфате. Когда я прослышал об этой подковерной интриге, то пытался как-то, обиняками Району намекнуть, и вот почему я так упирался рогом с этой совместной статьей для «ЖМИ», — но он никаких намеков не замечал. А сказать, что вердикт против него уже вынесен, и безо всякого слушания — на это меня не хватило.

— Противно, — медленно произнесла Лью. — Но почему они не могли объявить обо всем по-человечески и начать действовать уже после того, как Района отлучат? Какая им разница?

— Такая, что решение-то, в любом случае, с душком, — с неожиданной яростью отозвался Микелис. — Соглашаться с рамоновской теологической аргументацией или нет, но принимать сторону Кливера все равно грязное дело — и никакими доводами тут не оправдаешься, только с позиции голой силы. Черт бы их побрал, они сами прекрасно все понимают, и раньше или позже, но им придется дать широкой публике возможность заслушать противную сторону. А тогда им надо, чтобы доводы Района были заранее дискредитированы его же церковью.

— И чем именно там занимается Кливер?

— Чем именно — понятия не имею. Но в глубине южного континента, возле Глещтъэк-Сфата, уже строят большую энергостанцию на генераторах Нернста — так что, частично кливеровская мечта уже все равно что сбылась. Потом они попытаются брать энергию напрямую, без преобразования — чтобы не тратить девяносто пять процентов на тепловые потери. Понятия не имею, как Кливер к этому подступится — но, скорее всего, начнет он с пересмотра кое-каких экспериментальных положений собственно эффекта Нернста, попробует как-то обойтись без «магнитной бутылки». Опасное, вообще, это дело… — Микелис осекся. — Наверно, если бы Рамон меня спросил, я б ему все рассказал. Но он и не заикнулся, вот я и промолчал. Теперь чувствую себя трусом.

При этих словах Лью резко отвернулась от окна, подошла к Микелису и присела на ручку кресла.

— Майк, ты все сделал правильно, — произнесла она. — Разве это трусость, отказаться лишить человека последней надежды?

— Может, и так, — отозвался химик, с благодарностью сжав ее ладонь. — Но сводится-то все к тому, что помочь нам Рамон никак не сможет. Из-за меня он даже не в курсе, что Кливер опять на Литии.

Когда рассвело, Руис-Санчес на негнущихся ногах двинулся через Пьяцца Сан-Пьетро к собору Святого Петра. Даже в такую рань площадь была запружена паломниками; а купол собора — в два с лишним раза выше Статуи Свободы, — казалось, зловеще хмурился в первых солнечных лучах, вздымаясь из леса колонн, словно голова Бога.

Он прошел под правой аркой колоннады, мимо швейцарских гвардейцев в их фантастически роскошных мундирах — ив бронзовую дверь. На пороге он остановился, с неожиданным рвением бормоча обязательные в этом году молитвы за успех папских начинаний. Перед ним простирался апостольский дворец; его поражало, как столь отягощенное камнем сооружение ухитряется в то же время быть таким просторным… впрочем, пора было прекращать молитвы и поторапливаться.

У первой двери направо сидел за столом человек.

— Его святейшество назначили мне особую аудиенцию, — сообщил ему Руис-Санчес.

— Господь благословил вас. Кабинет мажордома на втором этаже, налево… Секундочку, секундочку — особая аудиенция? Будьте так любезны, покажите ваше письмо.

Руис-Санчес продемонстрировал вызов.

— Очень хорошо. Но все равно вам необходимо повидать мажордома. Особые аудиенции — в тронном зале; вам укажут, куда идти.

Тронный зал! Такого Руис-Санчес не ожидал никак. В тронном зале его святейшество принимали глав государств и членов кардинальской коллегии. И там же принимать впавшего в ересь иезуита, причем самого низкого духовного звания…

— Тронный зал, — произнес мажордом. — Первый зал в приемных апартаментах. Надеюсь, святой отец, все у вас сложится удачно. Помолитесь за меня.

Адриан VII был крупным мужчиной, родом из Норвегии; при избрании на папство седина едва-едва пробивалась в его курчавой бородке. Бородка, разумеется, успела совершенно поседеть, в остальном же он почти не изменился — даже казался моложе, чем можно было подумать по фотографиям и репортажам стереовиде-ния, склонным чересчур контрастно выделять складки и морщины на его широком, рельефном лице.

Адриан сам по себе являл фигуру столь величественную, что роскошные одеяния, приличествующие сану, Руис-Санчес углядел в последнюю очередь. Естественно, ни наружность палы, ни темперамент его ничем даже отдаленно латинянским отмечены не были. В процессе восхождения к престолу Святого Петра он составил себе репутацию католика, питающего едва ли не лютеранское пристрастие к исследованию наиболее сумрачных аспектов теологии морали; что-то было в нем от Кьеркегора, да и от Великого инквизитора. После избрания он удивил всех, проявив интерес — можно даже сказать, чуть ли не деловой интерес — к мирской политике; хотя все слова и дела его продолжала окрашивать характерная холодность северного теологического дискурса. Имя римского императора, осознал Руис-Санчес, выбрано папой весьма удачно: хоть добрый прищур и сглаживал резкость черт, такой профиль недурно смотрелся бы на монетах имперской чеканки. Руис-Санчеса папа встретил стоя и за всю аудиенцию так ни разу и не присел; во взгляде его, на девять десятых, было искреннее любопытство.