Дело побежденного бронтозавра - Страница 2

Священник отвечал в том смысле, что народишко у них, конечно, дикий, но не до такой степени, чтобы за епитимью лишать пастыря жизни. Да и какую тот мог наложить особенно суровую епитимью – «Отче наш» сто раз прочитать? Или, может быть, пост усиленный назначить? Нет, отец Георгий был мягкий, добрый человек, совершенно не склонный к конфликтам, и на его, отца Амвросия, памяти не было у него ни с кем никаких распрей.

– Тогда, может быть, у убийства этого имеется религиозная подоплека? – спросил Волин. – Фанатики какие-нибудь… Бывали же случаи.

Настоятель покачал головой. Случаи бывали, конечно, вот только этот случай на прежние не похож. Миссионерской деятельностью отец Георгий не занимался, по идейным вопросам ни с кем не сталкивался, у него даже аккаунта своего в соцсетях не было. О существовании такого пастыря среди мирян знало только совсем небольшое количество прихожан храма, где служил убиенный.

– А вы-то сами как думаете, кто убил отца Георгия? – спросил Волин.

– А Сатана и убил, – отвечал отец Амвросий безапелляционно.

Старший следователь слегка опешил. То есть как – Сатана? Это так следует понимать, что отец всякой лжи оставил срочные дела в преисподней, поднялся на поверхность, подстерег священника на его собственной подмосковной даче, ударил кирпичом по голове и был таков?

– Нет, конечно, – поморщился настоятель. – Сатана убил не сам, разумеется, а руками какого-нибудь бесноватого. Плохо, что случилось это за городом, а не в городе. В городе всюду камеры, наверняка записи бы остались.

Старший следователь согласился. Увы, в доме отца Георгия камер не было, и не могли они запечатлеть страшный момент его гибели. Что ж, придется, видно, опрашивать всех, кто при храме состоит, может, из них кто-то что-то знает…

– Можно и расспросить, если время девать некуда, – кивнул настоятель. – Вот только вряд ли вам кто-то скажет что толковое. Отец Георгий совсем недолго у нас служил, с людьми по-настоящему сойтись не успел, даже я о нем почти ничего не знаю. Мой вам совет: отправляйтесь прямиком к жене его, матушке Серафиме. Она единственная может что-то знать доподлинно.

Волин взял у настоятеля адрес и телефон матушки Серафимы и откланялся. За окном было уже темно, и он заколебался – не побеспокоит ли он несчастную вдову, если явится к ней в дом так поздно? Может быть, назначить встречу на завтра?

С тем он и позвонил по номеру, который дал ему настоятель. Однако матушка Серафима, услышав, где работает Волин, сказала просто:

– Если можете, приезжайте прямо сейчас…

Нечасто к работнику Следственного комитета проявляли такое расположение, и он решил ехать, не дожидаясь завтрашнего утра.

Уже через час Волин сошел с электрички в Жаворонках и углубился в тускло освещенные закоулки дачного поселка. Еще лет пятнадцать назад здесь по вечерам можно было плутать невесть сколько, но сейчас навигатор в смартфоне вывел его к цели кратчайшим путем.

Окруженная хлипким покосившимся забором, дача отца Георгия оказалась не дачей, а скорее деревенским домом, который смотрелся бедным родственником среди респектабельных двухэтажных строений.

– От бабушки с дедушкой достался, – объяснила матушка Серафима, пуская его внутрь.

На самом деле матушка была никакая не матушка, а совсем еще молодая, даже можно сказать, юная женщина с исплаканным, но каким-то очень ясным и чистым лицом, одетая в простое черное платье.

– Меня Серафима Владимировна зовут, – сказала она, когда Волин еще раз представился, теперь уже вживую, а не по телефону. – Чаю будете?

Старший следователь развел руками: не хотелось бы затруднять хозяйку…

– Не затрудните, – просто отвечала она. – Когда живая душа рядом, мне легче становится.

Возле этой женщины Волин чувствовал себя как-то странно, словно его в воздухе подвесили, и никак не мог найти нужного тона.

– Я, к сожалению, с пустыми руками, – проговорил он несколько виновато.

– Ничего, – отвечала Серафима Владимировна, – у нас все есть. И варенье есть, и сухарики.

Тут вдруг она умолкла и как-то беспомощно улыбнулась, глядя на него.

– Вот видите, – сказала, – до сих пор говорю – у нас. Никак не могу поверить, что Георгия уже нет со мной.

Она закусила губу и отвернулась.

«У бога мертвых нет», – вспомнилось вдруг Волину, но говорить это вслух он не стал. Такое можно говорить тому, у кого все близкие живы и здоровы, а не женщине, у которой только что страшной смертью погиб муж.

Пока поспевал чай, старший следователь обошел гостиную, с интересом разглядывая обстановку. Все в доме, от мебели до чайного сервиза, было самое простое, бедное, кроме, пожалуй, икон на стенах. Но не иконы привлекли его внимание – Волин заметил лежавший на столе открытый фотоальбом. Большая фотография в альбоме неожиданно заинтересовала его – точнее, не сама фотография, а люди, смотревшие с нее. На фото было три человека – два совсем молодых и один постарше, коротко стриженный, с широким лицом и тяжелым взглядом исподлобья. Старший следователь почувствовал, как сердце его забилось быстрее.

– Кто это? – спросил он с безразличным видом, кивая на фотографию.

– Это? – Серафима секунду смотрела, словно не узнавая, потом подошла, коснулась фотографии пальцами. – Это отец Георгий с друзьями.

– А что за друзья? – Волин по-прежнему не отрывал взгляда от фотографии, словно боялся, что она растворится в воздухе.

Серафима Владимировна покачала головой. Вообще-то отец Георгий не любил эту фотографию, хотел даже сжечь ее, но она припрятала. Муж ей тут очень нравится, такой юный, смешной. А друзья – это… Друзья как друзья. Один, который помоложе, Валера. А который постарше – его она не знает.

Зато Волин знал. Старшим другом покойного отца Георгия оказался глава российского отделения японской тоталитарной секты «Аум Синрикё» Михаил Устьянцев. Его делом занималась ФСБ. 26 ноября 2020 года окружной военный суд в Ростове-на-Дону признал его виновным в совершении ряда преступлений и приговорил к лишению свободы на 15 лет с отбыванием срока в колонии строгого режима.

– Значит, ваш муж был членом организации «Аум Синрикё», она же «Алеф»? – напрямую спросил старший следователь.

Матушка Серафима вздрогнула, глаза ее наполнились страхом. Нет-нет, он не был… Точнее, он попал туда совсем еще юным. Знаете, все эти духовные искания, разная там йога и прочее в том же духе. Он ничего не понимал, он думал, что перед ним действительно учение истины. Но в 2016 году российский суд запретил «Аум Синрикё» как тоталитарную и террористическую секту. На Георгия это большое впечатление произвело. Он отошел от прежних друзей, стал читать Евангелие, покрестился. Батюшка ему попался очень хороший. Глядя на него, Георгий и сам проникся идеей служения Богу, окончил семинарию, был рукоположен… Так что и «Аум Синрикё», и основатель его, богопротивный Сёко Асахара, и друзья бывшие – все это осталось в прошлом, об этом обо всем он забыл совершенно.

– Он-то, может, о прошлом забыл, – проговорил Волин, – а вот забыло ли о нем прошлое? Скажите, не звонил ли ему в последнее время кто-то из старых друзей, или, может быть, он даже встречался с кем-то из них?

Серафима покачала головой: муж ничего ей об этом не говорил. Однако, насколько ей известно, никто ему не звонил и ни с кем из старых друзей он встречаться не собирался.

– Ну, это легко проверить, – сказал старший следователь, – у вас ведь остался его телефон?

Серафима Владимировна кивнула, вышла из комнаты и через минуту принесла ветхозаветный кнопочный телефон, в потертом уже и поцарапанном черном корпусе.

– Спасибо, – Волин внимательно рассматривал телефон. – Если не возражаете, я заберу его на время. Нужно будет уточнить, кто и зачем звонил отцу Георгию в последние дни.

Она не возражала. Старший следователь поднялся со стула.

– Благодарю за помощь, – сказал он, – а теперь позвольте откланяться.

Серафима поглядела на него растерянно: а как же чай?