Дело огня (СИ) - Страница 8

— Я туда не хожу, — улыбнулся командир первой десятки.

— Ты шутишь, что ли? — Ямадзаки покосился на Сайто, чуть склонив голову. — Да там половина… ну, не в пять сяку, но…

— Примечание: необычайно хорош собой, — продолжил Сайто.

— Точно не я, — Окита улыбнулся, а потом вдруг закашлялся.

Сайто, Харада и Нагакура переглянулись: что-то Окита много кашлял в последнее время. И все нехорошо так, с надрывом.

— Где ты простыть-то умудрился? — спросил Харада. — В такую-то жару.

— Пустое, — Окита промакнул рот бумагой, быстро скомкал ее и спрятал в рукав. — После упражнений вспотел, колодезной воды хватил, вот и простыл. Зачем тебе этот красавчик, Сайто?

— Если нюх меня не подводит, то этот красавчик с прошлого года известен под именем Тэнкэн из Мито, он же Асахина Тэнкэн.

О «подвигах» Тэнкэна в Эдо они слыхали мельком — юный хитокири появился там уже после того, как бойцы из школы Сиэйкан отправились в Киото в составе отряда, тогда еще называвшегоя Росигуми. В розыскных списках о-мэцукэ[45] его имя упоминалось наряду с именами Окады Идзо и Кирино Тосиаки. За ним числилось самое меньшее шестеро убитых и дюжина раненых — телохранители чиновников сёгуната и хатамото. Громких убийств Тэнкэн не совершил, его дело было прорубиться сквозь охрану — а решающий удар наносили другие. Но в розыскном списке против имени Асахины стояла пометка: «Осторожно, очень опасен!» — а такие пометки зря не ставят.

— Какая нелегкая принесла его в Столицу? — пробормотал Сайто себе под нос, а потом объявил всем. — Значит, так. С Кацурой ходит новый телохранитель, мелкого роста красавчик, только обкорнанный как попало. Один на один в бой не вступать.

— А толпой? — поинтересовался Харада.

— Телохранители Като Масаёси пробовали всемером, — сообщил Сайто. — Легли шестеро, один просто убежал. А Тэнкэн с Окадой были вдвоем. Убежавший говорит, что Тэнкэн взял на себя всю охрану, а Като убивал один Окада.

— И ему семнадцать? — недоверчиво прищурился Окита.

— Выглядит он еще младше, если я не ошибся и это он.

— Почему тебя он так беспокоит? — Харада фыркнул. — Начал интересоваться мальчиками?

Сайто беззлобно, но больно пнул его в голень. А не говори глупостей, а не раскладывай мослы на полкомнаты…

— Кацура почему-то решил нам показаться и его показать, — пояснил он. — И фукутё проверил документы. Они настоящие. Спрашивается — почему Кацура был так неосторожен? Он сейчас ходит по краю. Один неверный шаг — и мы его схватим. А он показывается в компании Тэнкэна. Зачем?

— На драку нарывался? — предположил Окита.

— В том-то и дело, что нет: вел себя мирно. Ему нужно было, чтоб мы его узнали. Я вижу только одну причину: он знал, что мы выследили Миябэ с Кусакой, и хотел что-то нам сказать.

— Что он не с ними, — пожал плечами Ямадзаки.

Сайто перебрался на энгаву, и принялся вместе с Окитой наблюдать за бойцами, подгоняющими доспех.

— Хватит ли нам людей? — спросил Окита.

За месяц без дождей вода в колодцах и прудах застоялась, болезнетворные испарения поднимались над Камогавой, люди страдали от кровавого поноса. В десятках Окиты и Сайто болели, самое меньшее, пятеро.

— Я не думаю, — сказал Сайто, — что их будет много. Но дюжину человек и вправду взять надо — чтобы не искать сбежавших потом.

Командир первой любил работать с командиром третьей. С ним все любили работать — он как-то всегда успевал заранее прикинуть, как все устроить потише, почище и без лишних усилий. Одно удовольствие, а не товарищ — когда трезв, конечно. Но последние несколько месяцев — как раз с того дня, как ну совершенно неизвестные бандиты зарезали предыдущего командира, Сэридзаву Камо, — Сайто не пил вовсе.

Окита посмотрел из-под ладони на уходящее за крышу солнце и сел рядом с Сайто, привалившись к столбу. Харада валялся кверху брюхом, распахнув дзюбан[46] и почесывая время от времени шрам от неудачного (или удачного, это как посмотреть) харакири.

— А хорошо бы они сегодня пришли, — сказал он. — А то ловить на девчонку, как на живца…

— Да, — согласился Сайто. — Покончить со всем сразу. Понимаю. Но не получится. Этот сумасшедший с его колдовством — не самая большая рыба в пруду. Будут еще.

— А кто самая большая?

— А это мы увидим, — Сайто поморщился, — когда начнется нерест.

Да, именно так — не «если», а «когда». Об этом пишут в воззваниях рыцари возрождения, об этом шепчутся девицы в Гионе и Понтотё, об этом тяжело и мрачно молчит командир Кондо.

Сёгунат падет, и даже сам господин Хитоцубаси Кэйки, даже если его назначат сёгуном, ничего с этим не сделает. Бездарное дурачье в обеих столицах ненавидит его за ум, ученость и талант. За то, что он выскочка из младшего дома Мито, любимец и надежда патриотов. За то, что не боится заморских новшеств и не лебезит перед бабьем из свиты сёгунской матушки. За то, что не спешит развязать войну против иноземцев и Тёсю, так как лучше всех понимает: эта война будет последней не только для сёгуната, но и для Японии. Сановники императорского двора ненавидят его и изо всех сил подкапывают его башню. Скольких еще она погребет под развалинами — им безразлично. С ними-то ничего не случится — потому что с ними никогда ничего не случается. Да, в этих делах с колдовством чувствуется рука сановника, рука человека знатного, считать потери не привыкшего…

— До чего же тошно иметь дело с сумасшедшими, — вырвалось у Сайто.

— А мы кто? — искренне удивился Харада, приподнимаясь на локте.

Окита рассмеялся. Да, в устах человека, вспоровшего себе брюхо на спор, вопрос куда как уместный.

Сайто покосился на товарища, усмехнулся краем рта.

— Когда кто-нибудь из нас будет готов заклинать богов человеческой кровью, я тебе отвечу.

Он был не настолько стар, чтобы помнить те времена, когда этот пруд оправдывал свое название: Обасутэ, «брось старуху». Ко времени его рождения — человеческого рождения, от чресл мужчины и женщины — этот обычай был уже отменен несколькими императорскими эдиктами. В годы своего второго рождения — высшего рождения — он вновь столкнулся с этим обычаем в деревенской глуши, до которой никто не позаботился донести весть об императорском милосердии. Тогда этот обычай оказался ему весьма полезен. И обычай выносить в лес лишних детей — тоже. Он не любил убивать тех, кто был частью чего-то большего: семьи, сельской общины, войска… Пламя нужно кормить валежником и сухостоем, а не живыми деревьями. По возможности.

Обычно, пребывая в Киото, летом он искал добычу здесь. В рощах вокруг храма Инари летом ночевали бродяги, промышляли девки последнего разбора, ублажающие клиента прямо на земле, мелкое ворье делило здесь добычу и резалось, и тут же выясняли отношения беззаконные ронины. Человек исчезал — и никто потом о нем не спрашивал.

Но сейчас это ночное население горы Инари скорее мешало. Ритуал надлежало провести во внутреннем святилище, окуномия, но до него требуется еще дойти и донести жертву — в паланкине, без шума. Нельзя, чтобы кто-то из бродяг повстречал процессию и разболтал о ней.

Выйдя на берег пруда, он ждал, когда вернутся четверо птенцов, посланных очистить путь.

Жаркий воздух застыл недвижно. Оспины ряски осыпали бледный лик луны. Лягушка прыгнула — луна пошла рябью. «Кири-гири» цикад висело в ночном воздухе. Он знал тысячи строк о луне, прудах, лягушках и цикадах — слишком много, чтобы сочинять еще три. Он не нуждался в поэзии — он был ею. Был прудом и карпами, лягушками и костями утопленных детей, осокой и ряской, рощей, луной и цикадой, пьяным юным ронином на другом берегу…

Любопытства ради он вслушался в эту жизнь. Молодость, чистота помыслов, горячая жажда любви и неумение любить, и вместе с тем — недетское какое-то отчаяние, так знакомо отозвавшееся в груди… Внезапно куда-то исчезли восемьсот лет, и в лицо дохнула та ночь, весенняя ночь в горах Ёсино.