Дело огня (СИ) - Страница 3

Зверек на площадке щипал траву. Лисы одобрительно щурились. Солнце нехотя ползло к западным горам, дуреющие от жары цикады стрекотали, и этот монотонный, успокаивающий звук убаюкивал. Прошлепали по мощеной камнем дорожке босые ноги. Прошуршали сандалии-варадзи, прощелкали гэта. Гэта? Кто это сегодня в гэта и по какому случаю?

— Братец!

Окита открыл глаза. На пыльной мордашке Коскэ, привратникова сына, сияла щербатая улыбка.

— А что ты сегодня принес?

— А-а, Коскэ, Синдзи, Момоко! — юноша достал из рукава раз-два-три-четыре-пять — шесть слив. — Хватит на всех. А может, — спросил он устраивающуюся стайку, — кто-нибудь хочет морковку?

Сливы расхватали моментально, а от морковки вежливо отказались, и она досталась зверьку.

Мальчики одевались в старье, с родительского или братнего плеча — а вот Момоко, несмотря на жару, принарядилась. Пусть синее кимоно подвылиняло и перешито — но шелковое, пусть шпилька в волосах — не первой новизны, но лакированная. Раньше маленькая служанка из прихрамовой харчевни так не прихорашивалась.

— Ты сегодня такая красивая, Момоко, — улыбнулся Содзи. — Разве у тебя праздник?

— Ага, — Коскэ фыркнул, брызгаясь сливовым соком, — замуж ее выдают!

Содзи округлил глаза. Прислужницы из харчевен и чайных домиков начинали раненько, но десять лет — это даже для дешевой харчевни слишком!

— Ну тебя, — Момоко хлопнула мальчика рукавом по плохо выбритому темечку. — Не слушайте его, братец Содзи, он все напутал. Вовсе не замуж меня берут, а просто в хороший дом служить. Сегодня смотрины будут, вот хозяйка и приодела. Нравится вам? — она встала и покружилась, раскинув руки, чтобы показать узор на рукавах.

— Очень, — Окита одобрительно пощелкал языком. — И куда же тебя отдают?

Девочка подняла глаза к небу и уморительно сложила ладошки от благоговения.

— В дом самого господина Аоки, — восхищенно сказала она.

— Господин Аоки? — Оките хотелось как можно скорее перейти к делу, но как не дать Момоко поделиться радостью. Он наморщил лоб, словно припоминая, хотя прекрасно знал, о ком идет речь. — Это кто, купец из Камигата? Что ж, денежки у него водятся…

— Нет, что вы, — девочка снова села рядом. — Это придворный, господин Аоки Мицуёси, вот кто!

— Ба! Да ты высоко взлетела! — покачал головой Содзи.

— Ка-ак шмякнется! — подхватил Коскэ и стрельнул в Момоко сливовой косточкой.

— Ну хватит, — мягко одернул его Содзи. — Завидовать, брат, нехорошо, это последнее дело.

— А чего она расхвасталась! Ей хозяйка даже не сказала, куда ее отдают, а она уже расхвасталась, будто ее уже в императорский дворец берут!

— И вовсе я не расхвасталась! — девочка притопнула деревянной подошвой. — Я не спала, я слышала, как с хозяйкой господин Ато говорил!

— Ага, подслушивала! Завидовать нехорошо, а подслушивать — хорошо?

— Я не подслушивала! — Момоко готова была разрыдаться. — Я случайно услышала!

— Ладно, ладно! — Окита примирительно взял обоих за руки. — Будет вам ссориться, я о важном деле хочу поговорить.

— О каком? — тут же насторожился Коскэ.

Синдзи, который был заикой и потому стеснялся говорить, подался вперед всем телом. Окита понизил голос до заговорщицкого шепота.

— В этой роще или недавно убили, или же скоро убьют одного человека.

— Кого? — Коскэ заерзал от любопытства, Момоко приоткрыла рот.

— Не знаю, в том-то и дело. И если его еще не убили, мы постараемся сделать так, чтобы его и дальше не убили. Мне просто нужно знать, на этой неделе где-нибудь в этой роще находили тело или нет?

— Не, на неделе не было, — Коскэ огорченно покачал головой.

— А вы полазайте тут все-таки, посмотрите. Может, оно где-то лежит. Может, припрятано. Может, раскопана земля.

Коскэ и Синдзи переглянулись. Момоко прошептала:

— Страх-то какой!

— Мы посмотрим, — пообещал Коскэ.

— Спасибо, — тепло произнес Окита. — Они посмотрят, а ты, Момоко, знаешь что? Ты послушай у себя в харчевне, пока тебя не отдали в дом Аоки. Я завтра зайду и если ты что услышишь — скажешь мне, ладно?

Девочка кивнула.

— Я тебе еще одну шпильку подарю, — пообещал командир первой десятки Синсэнгуми.

Каменная лиса у ворот одобрительно усмехнулась в усы.

Квартал, зажатый между Шестой улицей и рынком, конечно же, не мог оставаться таким, как во времена достославного Абэ-но Сэймэя[23] — несчетное количество раз он горел, разрушался от землетрясений, безлюдел во времена эпидемий, и только планировка улиц и переулков оставалась неизменной: вдоль-поперек, север-юг — восток-запад, основа и уток. Но дома в этих клетушках пространства за глинобитными заборами от века к веку менялись; подобно живущим в них людям, они росли, старели, дряхлели и умирали, в годы упадка на пустырях бывших садов селились лисы и совы, в годы процветания вновь разбивались сады, воздвигались стены, а пространство меж ними наполнялось гулом жизни.

Однако теперь, в жарких летних сумерках, когда луне самую малость не хватало до полного диска, господину Яманами Кэйскэ было отчего-то не по себе. То ли кансайский климат довел его-таки до лихорадки, то ли стыд погнал к лицу кровь — но бросало господина Яманами в пот, и не мог он отделаться от ощущения, что время здесь остановилось, и сколько он ни перебирает ногами, а все остается на одном месте. И лишь когда впереди показался бумажный фонарь с надписью «Гадатель Ямада Камбэй», Яманами замедлил шаг и перевел дыхание.

Оглянувшись на улицу за спиной перед тем, как войти, Яманами не удержался от усмешки. Он понял причину наваждения: гадальная лавка Ямады Камбэя была единственной открытой лавкой на улице, остальное пространство занимали дома зажиточных купцов за одинаковыми глухими белеными заборами. В садах за оградами пели цикады и лягушки, где-то наигрывала флейта, а пьяных песен еще не было слышно — ночь только начиналась; в душном воздухе ни дуновения, колокольчик-фурин над лавкой нем, бумажный листок, привязанный к язычку, неподвижен — так мудрено ли вообразить, что и время остановилось?

Яманами вежливо постучал веером по дверному косяку, и, услышав из глубины дома: «Входите!», вошел.

Внешняя комната, где хозяин принимал гостей, снова вызвала у Яманами ощущение остановившегося времени. Причиной тому была, по всей видимости, старинная ширма — единственное украшение комнаты. Ширма изображала сюжет из «Повести о Гэндзи»: дама Югао в ужасе созерцает гневный дух дамы Рокудзё, пока принц Гэндзи безмятежно спит. Цветная тушь уже несколько поблекла от времени, но благородство линий и поз завораживало. Нельзя было не проникнуться состраданием к несчастной красавице, которая вот-вот погибнет, не успев даже позвать любимого на помощь.

И вновь наваждение, нахлынув, спало: лавка как лавка и хозяин как хозяин — среднего роста, средних лет неприметный горожанин. Чем-то похож на господина Яги, приютившего Синсэнгуми в своем доме в пригороде Мибу.

— Чего желает господин самурай? — спросил хозяин, кланяясь. — Получить защитный амулет? Узнать скрытое прошлое? Предсказать будущее?

— Объяснить настоящее, — Яманами поклонился и извлек из рукава свиток.

Гадальщик дождался, пока гость опустится на татами, почтительно принял свиток и молча развернул. Яманами чувствовал себя все более неловко. Никогда он не был суеверным, не бегал по гадателям и не верил в приметы — а тут вдруг вот… Яманами попытался подбодрить себя тем, что к гадателю зашел не в силу собственного суеверия, но потому, что разыскивает суеверного преступника — однако не получалось.

— Это карта Столицы, — сказал гадальщик, — и на ней отмечены пять весьма почитаемых мест, расположенных в пяти точках силы. Я не вижу здесь особой загадки.

— Во всех этих местах были совершены убийства, — ровным голосом сказал Яманами. — То есть, почти во всех.

Гадальщик пригладил жиденькую бороденку, уже тронутую пеплом старости.