Дело об одноразовом драндулете - Страница 2
– Вы хотите сказать, что там, в Англии, имея всего лишь степень бакалавра, выпускник колледжа может заполнить бланк о своем доходе? – недоверчиво спросил я.
– Особенно если он специализировался по отчетности, – заверил Олдисс.
Я услышал покряхтывание, позванивание и поскрипывание спускающегося из цветочных комнат лифта. Тайком я с облегчением вздохнул. Если этот доисторический лифт сломается окончательно, Жирный больше никогда не сможет подняться к себе в спальню в конце зала на третьем этаже, не говоря уже об оранжереях. Лифт остановился, дверь открылась и с грохотом захлопнулась. Передвигаясь по-человечьи, вошла пивная бочка и остановилась, недовольно уставившись на нас.
Я знал, что происходит в когда-то великом уме. В его офисе три незнакомца. Если он не проявит осторожность, положение может ухудшиться до такой степени, что его заставят работать. Какое-то мгновение я опасался, что он повернется и уйдет. Это одна из тех ребячливых выходок, которые вынуждают меня относиться скептически к общему состоянию его рассудка.
– Арчибальд, – пробормотал он, – что это значит? Ты намерен побеспокоить меня?
– Нет, сэр, – быстро ответил я. – К вам три клиента. Мистер Олдисс, мистер Браннер, мистер Кларк. Все по имени Чак.
– Чарльз, – прорычал Олдисс.
Жирный сердито посмотрел на меня.
– Клиенты? Ты считаешь меня придурком? У нас столько лет не было клиентов.
– Да, сэр, – согласился я.
Он посмотрел на этих троих, поднял плечи на полдюйма и опустил их. Кивнул вместо приветствия – голова двинулась на два дюйма – что для него равносильно почти поклону.
– Джентльмены, – представил я, – это мистер Койот, э… то есть Лобо. Э… я хочу сказать, мистер Динго. Нет-нет, не подсказывайте. Шакал?
Жирный снова сердито посмотрел на меня.
– Лысик, – сказал он, – к сегодняшнему дню твой ум скатился уже на порог маразма. Я еще помню время, когда у тебя были волосы и ты держал в голове такие сведения, как сколько денег украл Тай Кобб в 1910 году. Почему – никак не могу понять.
Он прошел за свой стол к единственному во всем мире креслу, в котором может удобно разместиться одна седьмая тонны его веса.
С надеждой посмотрел на пресс-папье на столе – кусок окаменевшего дерева, которым когда-то человек по фамилии Дагген воспользовался, чтобы размозжить голову своей жене. Почты под ним не было. Сейчас, когда марки стоят сотню псевдодолларов, кому придет в голову писать письма?
Он потянулся к вделанной в стол кнопке и позвонил – один длинный и один короткий звонок – его сигнал на кухню, чтобы принесли пива.
Трое Чарльзов удивленно пялились на него. Догадываюсь, о чем они думали. Двести восемьдесят пять фунтов мяса – и ни одной унции мускулов.
Франц или Феликс (или как его там, черт побери, зовут?) вошел ковыляющей походкой с пластмассовой квартой пива и стаканом на подносе, поставил это на стол и повернулся уходить. При виде клиентов в его старых глазах появилось некое подобие удивления. Если я его правильно понял, он уже нацелился размахнуться и заказать полдюжины пиццы и фунт салями-синто к ним.
Жирный начал шарить в ящиках своего стола в поисках золотой открывалки, подаренной ему довольным клиентом в те далекие времена, когда клиенты еще бывали довольны нами. Вы только посмотрите на него – ему ли заикаться о старческом маразме. У него такая же никудышная память, какой становится моя собственная.
– Вы продали ее пять лет назад, – сказал я.
Встал, подошел к столу и взял кварту пива, уперся пробкой в край стола и тыльной стороной ладони ударил сверху по пластмассовой бутылке. Пробка слетела, хлопнув, и пролилось немного пены, прежде чем я направил ее в стакан.
Отпив большой глоток, он с отвращением посмотрел на напиток и проворчал:
– Теперь, – пожаловался он, – «шлиц» не отличишь от «шинолы».
Он откинулся на спинку кресла, сощурил глаза, сложил руки на полуакровом брюхе – позе, которую он принимает, когда притворяется, что еще в состоянии думать, – и с надеждой в голосе сказал:
– Если вы, джентльмены, хотите проконсультироваться у частного детектива, почему вы не обратились в агентство Пинкертонов или Дола Боннера, или, может…
– Потому что вы единственный зарегистрированный частный детектив, у кого еще есть лицензия, – ответил Кларк.
– Фы, – фыркнул Жирный, затем помахал пальцем. – Лысик, что за ерунда? Чего ради мы должны быть единственным настолько глупым агентством, чтобы до сих пор платить за лицензию?
– Я и не знал, что у нас еще есть лицензия, – ответил я. – Наверное, там, в Сити-холле, теперь так плохо знают свое дело, что не аннулировали ее.
– Дело обстоит так, Чакки, – обратился я к клиентам, – что сейчас с точки зрения частного лица нет ничего нечестного. Раньше большую часть дел составляли разводы, но кому теперь придет в голову жениться? Затем шли ограбления, но с введением Универсальной Кредитной Карточки не стало никаких денег, и, кроме вас самого, никто не может потратить ваш кредит. Так что, от ограбления никакого толку. Некоторые большие агентства, такие как Пинкертонов и Бернса, случалось, поставляли корпорациям телохранителей и отряды подонков для штрейбехерства и других не менее важных услуг. Но теперь нет никаких забастовок, потому что никто не работает. В прошлом мы специализировались на убийствах, но с приходом к власти партии Мафии понятие убийства стало таким ограниченным, что у детектива больше не бывает дел об убийствах.
– Наше дело не относится ни к одной из этих категорий, – обиделся Кларк – и не удивительно.
Я отвернулся.
– Действительно, – пробормотал Жирный. Он закрыл глаза, но на спинку кресла не откинулся. Значит, он не думал, а просто страдал, по-видимому, от того, что не мог придумать отговорку и отвертеться от работы. У него скривились губы. Скривив их раз девять, снова открыл глаза и заговорил.
– Джентльмены, – заявил он, – допустим, меня оскорбляет, когда какой-нибудь свихнувшийся придурок несет чушь. Ну, так что же это за загадочное дело, над которым вам хочется, чтобы я помозговал?
– Саботаж, – ответил Кларк.
Жирный скривил слезящиеся глаза, словно от боли.
– Дорогой сэр, – раздраженно пробормотал он. – Разве я похож на человека, способного броситься на борьбу с саботажниками? Или присутствующий здесь мой помощник, который вот-вот рассыплется, способен…
– Эй, – запротестовал я.
Но на мой протест он не обратил внимания и продолжал говорить, сердито глядя на трех Чаков.
– Что вы имеете в виду под саботажем? Что саботируется?
– Промышленный саботаж, – пояснил Олдисс. – Мы жертвы промышленного саботажа и шпионажа. Саботируется наш проект одноразового автомобиля «Рапчед Рэт».<<рэт – крыса (англ.)>>
– «Рапчед Рэт»? – переспросил я с недоумением.
На мгновение перестав теребить свою бородку, Браннер посмотрел на меня и извиняющимся тоном произнес:
– Автомобильная промышленность уже давно исчерпала все названия животных и птиц, в честь которых называли модели. Началось давно с таких моделей, как «Бэркет», «Мустанг», «Койот», «Тандерберд», «Бобкет» и так далее. Вот и приходится нам теперь изворачиваться.
– Одноразовый автомобиль? – рявкнул Жирный. Он вдохнул через нос до отказа, набрал бушель воздуха и выпустил его через рот. – Откровенная брехня. Фы! Вы хотите одурачить нас.
– Да нет же, – возразил Кларк, возмутившись в свою очередь. – Мне кажется, что это лучшая традиция американского технологического бума. Вы, конечно, помните, как началась эта тенденция более полувека назад. Клинекс – одноразовый носовой платок. Позднее появились такие вещи, как одноразовая шариковая ручка. Когда в ней кончается паста, вы не заправляете ее, а просто выбрасываете. Затем одноразовые зажигалки. Когда в них кончается горючее, вы не заправляете ее, а выбрасываете. Затем одноразовые женские бумажные платья. Затем на рынке появились часы, такие дешевые, что когда они останавливались, намного выгоднее было купить новые, чем чинить старые. Такая участь постигла большинство потребительских товаров. Например, туфли. При их изготовлении не предусматривается возможность заменять каблуки и подошвы, когда они изнашиваются. Сапожники уже давно стали такими дорогими, что дешевле купить новую пару. Ну, вот и пришло время одноразового драндулета, и появился «Рапчед Рэт».