Дело о «сломанных крыльях» (СИ) - Страница 1

========== Даже когда все против, солнце за нас ==========

Рингтон на смартфоне Фары дробно тренькнул и, сделав паузу на самой высокой ноте, ушел было на басы, но хозяйка торопливо схватила его и, проведя пальцем по экрану, поднесла к уху.

– Да! Да, это я, мистер… Хорошо, по телефону без имен, я поняла. У вас есть для меня информация?..

Странно, когда окружающая действительность складывается из телефонных звонков. Живешь от звонка к звонку, мысли то мельтешат, то впадают в ступор; ты будто древнее насекомое, застывшее в куске янтаря – вокруг бушует жизнь, но повлиять на нее ты никак не можешь. Тодд Броцман машинально вращал в кармане пузырек с таблетками, который выдали ему в больнице; ладонь у него была потная и липкая, ее хотелось вынуть и вытереть о штаны, но Тодд продолжал сжимать пузырек, будто утопающий, который цепляется за спасательный круг.

В больницу его отвезла Фара, после того как нашла в туалете, корчившегося наподобие раздавленного червяка; ему там вкололи какую-то фигню, от которой голова сделалась тяжелой и мутной, позадавали вопросы, сочувственно покивали в ответ на рассказ про наследственный парарибулит. Да уж, напиши про него кто историю, она называлась бы «Тодд Броцман – мальчик, который кричал «волки!». Теперь волки пришли на самом деле, но ему уже никто не поверит. И он вполне заслужил быть съеденным.

Но сперва был тот, самый первый звонок от Аманды… Хотя нет, до этого был еще один звонок, о котором он никому не рассказывал. Он тогда медленно, будто сомневаясь, набрал ряд цифр, пару секунд послушал гудки, затем мягкий женский голос мурлыкнул в ухо:

– Приемное отделение, чем я могу помочь?

– Я… я хотел бы узнать о состоянии пациента.

– Вы родственник?

– Нет, я… Он мой… друг.

– Назовите имя, пожалуйста, и с чем он к нам поступил.

Тодд что-то мямлил, зачем-то кивал головой, пока дежурная сестра рассказывала ему, что Дирка прооперировали и уже перевели из интенсивной терапии в обычную палату, что с ним все будет в порядке. Потом положил трубку и посидел немного. В ушах назойливо звенело. Он уже привык мысленно обзывать себя последним мудаком. Вся его гребаная жизнь состояла из гадких по отношению к друзьям и близким поступков и долгих периодов рефлексии и самобичевания. А Дирк Джентли всю жизнь ему разрушил. Всю его несравненную и совершенно охуенную жизнь, да. С нелюбимой работой, крошечной зарплатой, начальником-козлом и вечным враньем; без друзей, секса, путешествий и ярких впечатлений. Ворвался в нее как вихрь, растормошил, втянул в опасное предприятие, где его чуть не убили, заставил признаться во лжи сперва себе, потом Аманде, так что она теперь не особо жаждет с ним общаться, заставил называть себя другом – да, заставил! Теперь он там, в больнице, совершенно один, ему больно, ему хреново. Так ему и надо, он заслужил. «Заслужил», – прозвенело в левом ухе. «Да-да, зззаслужил!» – радостно откликнулось в правом.

Но спустя какое-то время Тодд все-таки отправился на квартиру к Дирку. Шел пешком – он ведь остался без машины. Шел, и с каждым шагом будто сбрасывал с себя некую оболочку – липкую, неприятную, похожую на змеиную кожу. То задирал голову, щурясь от солнца, то просто смотрел вокруг. Окружающий мир казался ему неестественно ярким, похожим на картинку с открытки. Он ведь раньше таким не был, еще совсем недавно. Даже в самые солнечные дни он был будто подернут мутной пеленой.

Тодд не стал влезать в окно, а просто постучался к владелице дома и сказал, что его друг в больнице, и он хочет принести ему кое-какие вещи. И та поверила. Вот просто взяла и поверила. Чудеса, да и только.

Переступил порог, растерянно замер. Зачем он здесь? «Ты там, где и должен быть», – прошелестел в его голове вкрадчивый шепот Дирка. «Да ну тебя в баню, – досадливо отмахнулся Тодд, пинком захлопывая дверь за спиной. – Я здесь, потому что так захотел. Не по воле Вселенной, слышишь? Это я так захотел».

Взглядом зацепил знакомую желтую куртку, валяющуюся на кровати, сделал шаг вперед, потом еще один. Поднял и зачем-то поднес к носу. Куртка пахла хозяином – обычная смесь из дезодоранта, лосьона после бритья и едва уловимого запаха бензина, приправленная совершенно индивидуальным и ни на что не похожим ароматом, свойственным каждому хомосапиенсу.

Тодда настигло странное ощущение – внутри словно полыхнуло, в горле застрял ком величиной с кулак. Дирк там, в больнице, совершенно один. Ему больно и хреново. И он этого не заслужил. Никто не заслуживает одиночества. Даже такой мудак, как Тодд Броцман.

Солнце припекало спину, мягко обволакивало потоками тепла, словно подталкивая вперед. И Тодд шел вперед.

Солнце бликами играло на рыжеватых волосах Дирка, дрожащими точками сияло в его расширенных зрачках, в глубине которых тревога сменялась надеждой, а надежда выражением абсолютного и незамутненного счастья.

Солнце било сквозь окна кафе, где они сидели вместе с Фарой, обсуждая, как именно будет выглядеть вывеска их будущего совместного агентства и какой офис они снимут; Фара снисходительно хмыкала, пресекая имперские замашки их ненаглядного холистического детектива, и говорила, что раз она главный спонсор, последнее слово будет за ней.

Казалось, солнце пропитало весь мир, даже те его уголки, где по законам природы должна была царить полярная ночь в приятной компании с вечной мерзлотой.

А потом в один миг все словно погасло.

Первый звонок от Аманды раздался, когда Тодд был в туалете, и он даже толком не понял, о чем она говорит, потому что руки внезапно покрылись кровавыми язвами, расползающимися все дальше и дальше, а боль помутила рассудок и почти полностью отключила зрение и слух. Понял только, что она в опасности, что ее преследуют.

Из больницы его забрала Фара. По дороге домой она рассказала, что Дирк пропал. Вот просто растворился в воздухе, словно его и не было, словно он приснился им обоим. Это было уже слишком. Тодд скорчился на заднем сидении – онемевший и окаменевший в горестном недоумении.

Надо было что-то делать. Надо было искать Аманду и Дирка, поэтому Фара позвонила в полицейский участок и попросила позвать к телефону детектива Эстевеса. Только чтобы узнать, что тот героически погиб при задержании опасного преступника. Все это было уже не просто слишком, а как-то совсем из ряда вон. Если Вселенная таким вот образом хотела что-то до них донести, то ее методы сильно смахивали на методы святейшей инквизиции.

Почти сутки прошли в бесполезных метаниях, абсурдных предположениях и самых мрачных прогнозах на будущее. А потом снова позвонила Аманда. С незнакомого номера. Торопливо протараторила, что она цела, что им с Вогелем удалось оторваться, что они скрываются в безопасном месте, но что она не может больше говорить, потому что телефон Тодда может быть на прослушке, велела быть осторожным и беречь себя. Тодд понятия не имел, кто такой Вогель, видимо один из жуткой четверки – этим ребятам не хватило времени представиться, они были слишком заняты, разнося все вокруг к ебеням. А уж с какого перепугу его телефон мог быть на прослушке, он точно понятия не имел. Звонок сестры его не особо упокоил, но дал толчок к размышлениям. Тодд вспомнил, что Дирк упоминал о ЦРУ. Якобы он там раньше работал. В подразделении под названием «Черное крыло», которое занималось чем-то не особенно понятным, по крайней мере, ему. Дирк Джентли производил впечатление человека гораздого потрепаться, но, как Тодд успел убедиться, он практически всегда говорил правду. И он был как-то связан с теми жуткими типами, в фургоне которых уехала Аманда. Вывод напрашивался неутешительный – спецслужбы тут явно потоптались. И тогда Фара позвонила другу своего отца, бывшему ЦРУ-шнику, который обещал хоть что-то разузнать и перезвонить.

И вот теперь, вертя в кармане пузырек с таблетками, Тодд Броцман наблюдал, как стремительно меняется выражение лица говорящей по телефону Фары, как подрагивает ее нижняя губа, а глаза начинают подозрительно влажно поблескивать. Наблюдал, ощущая, как все его внутренности словно опускаются в низ живота и застывают там клейкой массой, как темнота наползает на беззаботно-солнечные городские улицы, наверняка переместившись из тех мест, где царит полярная ночь в приятной компании с вечной мерзлотой.