Дело о «красном орле» - Страница 8

– Владимир Федорович, я все понимаю: не хочется вам в Питер, да? Нет у нас пока закона о защите свидетелей и потерпевших. – Гусаров меня не перебивал. – Но ведь без вас, главного свидетеля, дело Удаленького развалится. И выйдет Андрей Анатольевич на свободу. Как думаете, не захочет ли он с вами поговорить? – Я замолчал и внимательно глянул на собеседника.

– Георгий Михайлович, тьфу, можно просто Жора? Мы же не в эфэсбэшной конторе. – Гусаров выудил из пачки «Виктории» сигарету, глубоко затянулся. – Слабый табачок, однако. Какой ты, на хуй, журналист? Ты же из органов. Я вашего брата за версту чую!

– Врать не буду, Володя. Был опером, даже начальником угрозыска был в районе.

Но здесь – по заданию «Золотой пули». Может, слышал про такое Агентство Андрея Обнорского?

– Нет. Мне до лампочки ваше Агентство. Ты приехал меня уговорить вернуться?

Ни хрена не получится. Я выжил в Афгане не для того, чтобы меня грохнули отморозки Удаленького. Не дождутся, уроды! – И Гусаров выдал матерную тираду.

– Они тебя и здесь достанут, Федорыч.

Вот, люди Лома уже нашли… А там – РУБОП все-таки, Журавлев Игорь со своими парнями. Он, кстати, уже начальник отдела, майор. Защита ненадежней будет…

Вернуться в Питер Гусаров отказался наотрез. Деньги, мол, есть, ежели что – махнет из Болгарии еще куда-нибудь подальше.

Я уговорил Гусара поселиться временно в нашем отеле – место безопасное, потому как незасвеченное. Паспорт, к счастью, был у него с собой, вместе с солидной пачкой долларов и болгарских левов. Проблему с номером для него в отеле «Среден» решили быстро.

…Усатый болгарин-полицейский почесал затылок и вручил мне ответ из софийского бюро Интерпола.

– Похож? – спросил он меня, положив рядом ксерокопию паспорта Петрова и ориентировку Интерпола.

– Очень похож. Один и тот же человек, только без усов, и прическа другая, – рассмотрев обе фотографии, констатировал я.

– И фамилия другая, – добавил болгарин. – Будем разбираться.

Я продолжал разглядывать снимки, а болгарин листал свою записную книжку.

– Если вам интересно, вчера из России прибыл адвокат. – Он положил передо мной открытую записную книжку. – Вот, читайте…

«Печерникова Валентина Андреевна, – вслух прочитал я запись, – сотовый телефон номер…» Все, как говорится, срослось. Бывший судья Печерникова – один из адвокатов, защищающих Удальцова и его подельников. Значит, так называемый «Петров» – из банды Удаленького. То есть они с напарником действительно ликвидировали мужика, думая, что тот – Гусаров.

…Мои беседы с Гусаровым приобрели затяжной характер. Впрочем, он показался мне неплохим парнем и хорошим собеседником. Много знал, много видел, но про Афган рассказывать не желал ничего. Вообще, в этом человеке было много всякого намешано. И хорошего, и плохого. Наверное, как у всех нас.

– Послушай, Володя, ты же наш человек, – настойчиво продолжал я «капать ему на мозги». – Представь себе, что Удаленького отпустят. Он тут же сколотит новую банду, и все вернется на круги своя: избиения, трупы, отрезанные пальцы… Ведь ты же сам говорил, что у него «крыша съехала», что он уже не сможет никогда остановиться.

– Да, жаден Удальцов до одури. – Гусаров вздохнул. – Патологически жаден. И весь его «комсомольский коллектив» такой же.

Старые куртки снимали с несчастных, ботинки рваные… Конечно, не остановится. У него самый любимый фильм – «Однажды в Америке». Ну и все, что про японскую мафию.

– Вот я и говорю: надо этого «комсомольца» упаковать. Может, он станет наконец одним из тех немногих, кого реально посадят за организацию банды. Ты, конечно, в курсе, что большинство бандитских уголовных дел рассыпаются в судах. Никак нельзя допустить, чтобы Удаленький вышел. Он потом над слабостью твоей, Володя, смеяться будет. Ты же сильный мужик!

– Ладно тебе, Жора. Не агитируй меня за Советскую власть. Да и власть нынче больше бандитская… – Я видел по глазам Гусарова, как трудно ему принять окончательное решение. – Куда ни кинь – везде клин.

Весь день мы просидели в номере, не показываясь, – нас могли выследить. Нас – потому что Леха, кажется, меня запомнил.

Все мои аргументы были исчерпаны. Ситуация зашла в тупик. Надо было что-то предпринимать. Но что?

Вечером Гусаров вдруг предложил мне сразиться в бильярд. И я уловил ход его мысли: игра – это вроде как не ты решаешь, а за тебя судьба решает… Как кость выпадет: шестерка или единица. В бильярде, правда, необходимо мастерство ударов. Но все равно – игра.

– Так что, Зудинцев, договорились? – Гусаров брусочком мела потер кончик кия и тыльную сторону ладони. – Если выигрываешь ты, я лечу в Питер. И будь, что будет. Если я – извини. Полетишь без меня!

– Согласен, Володя. – Я взял другой кий, провел рукой по его лакированной поверхности. – Сто лет не играл в бильярд.

Попробую. Даешь слово офицера, что будешь в суде? А, Гусаров?

– Слово офицера! Кто разбивает? Бросай монетку!

Разбивать пирамиду выпало мне. Начало партии было удачным – сразу два шара залетели в лузы. Потом я «киксанул», но подставки, к счастью, не сделал. Гусаров точными ударами забил в лузы двух «свояков» подряд, потом промазал… Играли осторожно и долго. Никому из нас проигрывать не хотелось.

– Повезло тебе, Жора. – Гусаров отложил кий и посмотрел на ровный ряд шаров на моей полочке. – Перевес в один шар.

Придется теперь схлестнуться с бывшим друганом Удальцовым. Конечно, эта сволочь должна сидеть…

– Ладно, Гусар, не переживай. Давай по рюмочке ракии. Очень мне штука эта болгарская понравилась. Вроде грузинской чачи. Пошли, угощаю…

И, плюнув на бандитов Лома и Удаленького, рыскавших по Солнечному Берегу в поисках Гусарова, мы затарились болгарской виноградной ракией и снова поднялись в номер. Галка поначалу скромничала, а потом присоединилась к нам. Все-таки хорошо иногда, когда у тебя жена – опер!

Пару раз посылали ее в ресторан за добавкой. От ракии перешли к мастике, слегка разбавляя эту анисовую водку водой из-под крана. «Капли датского короля» свалили Гусарова с ног. Я тоже был хорош. Сидел возле него и тормошил: «Гусар, проснись! Давай же! На посошок!»

Гусаров рухнул на диван и захрапел. А я долго рылся в своей сумке, отмахиваясь от жены, пытавшейся меня раздевать. Наконец нашел, что искал – наручники. Пристегнув свою руку к руке Гусарова, я улегся рядышком и погрузился в сон. Мне снилось Черное море…

«Горностаева Валентина Ивановна, 30 лет. Работала в репортерском отделе и отделе расследований. В настоящее время – сотрудница архивно-аналитического отдела. Незамужем. Проживает с матерью, сестрой студенткой медицинского института и племянницей. Обладает неуживчивым характером. Эмоционально не уравновешена, склонна к непредсказуемым поступкам. Язвительна, но в глубине души романтична, хотя эту романтичность часто прячет за нарочитой грубостью. Периодически вокруг Горностаевой возникают слухи о ее нетрадиционной сексуальной ориентации, которые ничем не подтверждаются».

Из служебной характеристики

Лето обрушилось на город небывалой жарой. Под вечер обычно начинались грозы. Они грохотали с такой силой, что казалось – еще немного, и обязательно наступит конец света. Но утром снова вылезало солнце, и от духоты некуда было деться.

Я шла на работу и с грустью думала, что к перемене климата в Петербурге следовало уже привыкнуть, но мой организм упорно сопротивлялся глобальному потеплению, каждая его клеточка молила о прохладе. Больше всего на свете мне хотелось в отпуск. Но из-за того, что Агеева, которая решила сделать золотое армирование, никак не могла определиться с днем операции, сроки моего отпуска все время переносились. Сегодня было уже 10 августа, а я по-прежнему находилась в подвешенном состоянии, и это более всего выводило меня из равновесия. Я проклинала Завгороднюю, которая надоумила Марину Борисовну сделать армирование, Агееву, непременно желающую выглядеть моложе своей дочери, а заодно и тот день, когда впервые переступила порог «Золотой пули».