Дело о «красном орле» - Страница 10

– Здравствуйте! снова улыбнулась она. – Вы меня не узнаете? Помните Александро-Невскую лавру, очередь к мощам Пантелеймона-целителя?

И тут я наконец вспомнила. Ну конечно, это была та самая женщина с маленькой складной скамеечкой, которая помогла мне тогда отыскать свое место в очереди. Очередь двигалась крайне медленно, и люди в ней постоянно менялись. Отлучившись на некоторое время, чтобы перекусить и позвонить своим, я уже не узнавала никого, кто стоял рядом, и совсем было отчаялась, когда услышала голос: «Вы стояли вот здесь».

Отправляясь в тот день в Лавру, я не надеялась на какое-то конкретное чудо. Это была совсем другая потребность, которая не имела ничего общего с просьбами. Я вспомнила миг, ради которого мы 14 часов стояли в очереди. На секунду, не более, ты прикасаешься к драгоценной реликвии, и мощная волна вздымает тебя вверх, а сердце мгновенно заполняется радостью.

– Вам помогло? – спросила женщина.

Этот вопрос заставил меня смутиться.

– А вам? – спросила я.

– Я просила здоровья, – грустно улыбнулась она и указала на палочку, стоящую рядом со скамейкой. – Да вы садитесь.

Мою собеседницу звали Нина Викторовна. На вид ей было лет 60 или чуть меньше.

Светлый костюм, собранные в узел каштановые волосы, чуть тронутые помадой губы – во всем ее облике не было ничего запоминающегося. «Интересно, каким чудом она сумела запомнить меня?» – недоумевала я. Нина Викторовна словно почувствовала мой вопрос.

– Я всю жизнь проработала в школе, поэтому у меня профессиональная память на лица.

– И что вы преподавали? – спросила я, чтобы поддержать разговор.

– Историю.

История никогда не входила в число моих любимых предметов, скорее, напротив – она казалась мне скучным нагромождением дат.

Но признаться в этом сейчас я не решилась.

– Жизнь человека кажется подчас бессмысленной; отдельные поступки, мысли, слова – все это напоминает спутанную, изнаночную сторону ковра, узор на котором можно разглядеть только с лицевой стороны. – Нина Викторовна мягко провела рукой по воздушному кружеву. – Так вот, история всегда была для меня способом увидеть другую сторону вышивки или кружева, и этому я пыталась учить своих учеников.

– И вам это удалось? – спросила я, жалея о том, что мне в свое время не повезло с учительницей истории.

– Лучше сказать, удавалось, – поправила меня она. – Вы знаете, Валенька, среди моих учеников есть и такие, которыми по праву можно гордиться.

– Не иначе, как вы учили Владимира Путина, – усмехнулась я.

– Нет, Путина не учила, но начальник Ревизионной палаты Северо-Западного федерального округа Карачаевцев – мой ученик.

Я хотела было сказать, что Карачаевцев – личность скорее одиозная, чем вызывающая уважение, но, взглянув на собеседницу, осеклась:

– Как он учился?

– Средне, – сказала она. – Звезд с неба не хватал, особой популярностью у одноклассников не пользовался. Но мне всегда было обидно за этого мальчика, я чувствовала, что он интереснее, глубже, чем кажется.

– Особенно, когда в качестве полковника КГБ пытал диссидентов, – не удержалась я.

– Не пытал, а допрашивал, – возразила Нина Викторовна. – Ведь нельзя же верить всему, что сегодня пишут в газетах. Вот, полюбуйтесь, – она извлекла из полиэтиленового пакета свежий номер «Вариации», – сколько гадостей льется на голову Карачаевцева, а главное – все не правда.

– По-вашему, он правильно сделал, что забрал под свою резиденцию Дворец бракосочетаний?

– Так ведь должен же быть у начрева достойный офис! – изумилась она и, переводя разговор на другую тему, спросила:

– А чем занимаетесь вы?

После всего услышанного я не смогла заставить себя сказать правду и выбрала первое, что пришло мне в голову:

– Я работаю библиографом в Российской национальной библиотеке.

Моя маленькая ложь оказала на Нину Викторовну благотворное действие. Она стала восторгаться возможностью каждый день находиться в обществе книг, расспрашивала меня о том, как живет бывшая Публичка. Поскольку мне приходилось бывать в библиотеке достаточно часто, я с полной ответственностью сказала, что там творится полная неразбериха в связи с переездом в новое здание.

– Да, я читала об этом, – горестно вздохнула Нина Викторовна. – Но вы не расстраивайтесь: профессия библиографа будет востребована всегда.

Я со страхом стала ожидать новых вопросов, на которые уже вряд ли смогла бы ответить, потому что имела весьма туманное представление о том, как работают библиографы.

Но, к счастью, стал накрапывать дождь, и наша беседа закончилась.

Случилось так, что мы подружились. Общество старой учительницы было необычайно интересным. Она заново открывала для меня историю, и я с удивлением убеждалась в том, какой интересной может быть эта наука. Мы часто гуляли вместе, я провожала ее на процедуры. Нина Викторовна была одинока, и единственным светом в окошке был для нее любимый племянник, которого после трагической смерти родителей она воспитывала как сына.

– Гене было тогда тринадцать лет, – рассказывала Нина Викторовна. – Я думала, он никогда не оправится после трагедии.

Но Гена всегда был сильным мальчиком, он выстоял. Потом Геннадий окончил университет, работает, правда, не по специальности, но кому в наше время нужны математики. Сейчас он живет отдельно, сделал неплохую карьеру, у него свое дело. Но меня не забывает, без его помощи я бы пропала со своей пенсией и болезнями. Вот и путевку сюда тоже он купил.

Я слушала Нину Викторовну очень внимательно, понимая, что племянника она видит нечасто и скучает по живому общению.

О Василии Карачаевцеве мы больше не говорили, я развлекала ее забавными историями о собственной племяннице, которая к пяти годам превратилась в домашнего тирана, и расспрашивала учительницу о том, как следует воспитывать детей. Несмотря на разницу в возрасте, у нас с ней было много общего. Мы любили одни и те же фильмы и книги и помнили наизусть строки из одних и тех же стихотворений. Единственное, в чем наши мнения не совпадали, было отношение к современной журналистике, которую Нина Викторовна, мягко выражаясь, не жаловала.

– И знаете за что? – с жаром говорила моя собеседница. – Для журналистов факт важнее истины, а событие – важнее человека. Все эти так называемые расследования имеют единственную цель – зацепить, шокировать или, на худой конец, развлечь. Посмотрите, что творится в киосках печати сегодня? Заголовок аршинными буквами на первой полосе: «Целки умирали на кресте!»

И это – об убийстве в монастыре. По-вашему, это смешно?

– По-моему, это ужасно, – отвечала я. – Но вряд ли на основании этого следует делать вывод обо всей журналистике.

Теперь наставала моя очередь горячиться и отстаивать честь своей профессии. Я доказывала ей, что не следует всех стричь под одну гребенку, что «желтая» пресса существует во всех цивилизованных странах, потому что каждый должен иметь право выбора.

– Валя! Успокойтесь, – говорила мне Нина Викторовна. – Что вам до этих писак?

Ведь вы библиограф, а не журналист. – И добавляла:

– Знаете, чем хороша работа учителя? Тем, что в качестве профессиональной задачи здесь ставится необходимость если не любить, то уважать каждого своего ученика.

Наша беседа возвращалась в обычное русло, и я жалела о том, что не сказала ей правду о себе. Но момент был упущен, а терять дружбу старой учительницы мне не хотелось.

В среду приехал Скрипка. Я обрадовалась его появлению, потому что неожиданно для себя поняла, что успела соскучиться. Но радость моя оказалась преждевременной. С места в карьер Алексей заявил, что не позже пятницы я должна быть в Агентстве.

– Мог бы хотя бы ради приличия сделать вид, что приехал сюда ради меня, – обиделась я.