Дело о картине Пикассо (Сборник новелл) - Страница 7

– «"Тогда я его у тебя украду!" – сказала журналистка „Золотой пули“ Светлана Завгородняя хозяйке вечера Музе Веселовской… К концу презентации раритетный экземпляр исчез с выставки», – прочитала я вслух. – Вовка, что это значит?

– А то и значит: сначала наша красавица грозит известному модельеру воровством, если та по-хорошему не продаст шарфик, а потом этот шарфик, стоящий немереных зеленых, благополучно исчезает с выставки в неизвестном направлении…

– Ты что хочешь сказать?.. – прошептала я.

– …Только то, что сказал. Дело приобрело огласку, сама видишь, фотодокументы налицо. Ты – главная подозреваемая.

– Ты что, действительно считаешь, что это я украла? – я аж поперхнулась.

– Ничего я не считаю! – отмахнулся Соболин. – Только Обнорский уже с утра помчался к Парубку.

– А Парубок-то тут при чем? Это дело районных ментов.

– В том-то и дело, что из-за скандала – сам губер был на выставке! – дело из района городу передали. А Парубок, сама говорила, испытывает к тебе личную неприязнь.

– Зато тебя будет любить долго и крепко, – от злости я воспользовалась запрещенным приемом: Соболин был устойчивым гомофобом.

Вовку передернуло:

– Чем язвить, лучше бы подумала, как отмываться будешь.

– А почему это именно я должна отмываться? Там больше ста человек гостей было. Этот палантин все видели, все руками щупали. Может, его губернатор спер! Муза ведь ему тоже отказала в покупке!

– Совсем чокнулась! – Вовка снова вскочил из-за стола. – Сиди и никуда не двигайся. Скоро шеф вернется.

В кабинет вбежала запыхавшаяся Лукошкина.

– Света, не волнуйся, я все знаю. И – помогу.

– Нет уж, мои дорогие! В нашей «Пуле», похоже, самому себя защищать придется. И подписку о невыезде я еще пока никому не давала…

В подъезде я чуть не смела с ног Барчик.

– Ты почему трубку отключила? – обиженно спросила она. – Я даже не. знаю, вернулась ли ты из Москвы.

– Аська, тут такое творится…

Пока мы ехали в машине, я сбивчиво рассказала ей о том, что произошло на презентации, и о том, что написали утренние газеты.

– Ну и гады! – Аська даже кулаки сжала. – Я думала, что только в актерской среде бывает такой сволочизм. А Соболин твой – последний гад! Как он вообще посмел так с тобой разговаривать!.. Ты сейчас куда?

– К Музе, конечно. Надо же узнать подробности. Заодно и платье заберу.

– Тогда подбрось меня до «Ленфильма», – засобиралась Аська. Потом немного помолчала и тихо спросила: – Света, а у тебя с Беркутовым уже… было? Ты с ним… спала?

– Нет, я с ним в ладушки в Москве играла, – разозлилась я; нашла время глупые вопросы задавать.

– …Вот не послушалась меня – потащилась с этим Беркутовым сначала на выставку, потом в Москву, вот все так и получилось…

– Да Андрей-то тут при чем? – это я прокричала ей уже в спину.

– Не строй из меня идиотку! – Муза закуривала очередную сигарету, откладывала ее в пепельницу, забывала об этом и тащила из пачки новую, снова прикуривала. – Я не утверждаю, что ты – воровка. Я просто сказала следователю, что меня удивило, когда ты вдруг еще раз попросила примерить палантин.

– Я не трогала его второй раз!

Муза стала нервно бегать по кабинету.

– Света, ну вспомни, пожалуйста, это поможет следствию… Ты подошла ко мне где-то через час после отъезда губернатора… (Знаешь, я все-таки всучила ему маленький голубой шарфик – в подарок жене…) И попросила еще раз примерить палантин. Я рассмеялась и сказала: бесполезно, все равно не продам.

– А я? – Я не верила своим ушам, но почему-то испытывала мазохистское желание дослушать этот бред до конца.

– Ты? Ты взяла палантин и обернула себя им точно так, как я тебе до этого показала. Я еще тебе сказала: смотри, мол, Светка, как тебя состарило неисполнимое желание…

– Я что – в тот момент старой была? – ахнула я.

– Не старой, а ниже ростом. К старости ведь люди всегда мельчают в параметрах.

– Ниже ростом? С чего бы это?

– Не знаю. Ниже – и ниже.

– Как сейчас? – Я встала.

– Нет, сейчас ты нормальная.

– Значит, тогда это была не я.

– Ну, знаешь…– Муза раздраженно смяла сигарету. – В таком случае, сейчас перед тобой тоже не я, а кто-то другой.

– Не исключено…– хмуро буркнула я.

Какое-то время мы посидели молча. Поразительно, но бред, который несла Муза, меня просто завораживал. До этого я никогда не замечала за собой особой любви к мистике, но сегодня с каким-то непонятным вожделением я хотела знать все новые и новые детали этой невероятной истории: вот я методом телепортации одновременно оказываюсь в разных концах света, вот я на глазах изумленной публики улетаю в окно на метле…

– А мой спутник?.. Во второй раз рядом со мной был мой спутник?

– Нет, ты была одна.

– Правильно, потому что он ушел со мной. В первый раз ушел. И не вернулся. Потому что сел в вагон московского поезда. А поскольку телепортировать умею только я, то он сидел со мной в вагоне, а я в это время – туда-сюда, туда-сюда…

– Света…– осторожно спросила Муза, – а ты уверена, что… ездила в Москву?

– Все! С меня хватит! Отдавай мне мое платье, и я ухожу.

Муза, как ужаленная, подскочила с кресла.

– Знаешь что, Света, если у меня украли дорогой палантин (а я, заметь, до этого часа тебя не подозревала), то это не означает, что в отместку лишь за возможную вероятность подозрения можно валить с больной головы на здоровую и начать подозревать в воровстве меня…

Муза так лихо завернула, что я не поняла ни слова из того, что она сказала.

– Что ты несешь?

– У меня нет твоего красного платьица. И ты это прекрасно знаешь. Потому что ты, видно, передумала оставлять его у меня и ушла с выставки именно в нем.

Как-то всего этого было уже много.

Я встала, медленно убрала в сумочку сигареты и взглянула на приятельницу уже только в дверях.

– Запомни, дорогая. Я уходила с твоей идиотской выставки в костюме! Английский такой – пиджачок и юбочка. У пиджака – одна пуговичка, у юбочки – маленькая шличка. Все – темно-оливкового цвета. Знаешь, ягодки такие бывают – оливки. С косточками или с анчоусами. Иногда – с лимоном…

– …Прекрати этот фарс! – взвизгнула Веселовская. – В красном платье!

– …Для тех, кто не понял: в кос-тю-ме! Темно-олив-ко-вом!

И я шарахнула дверью.

Напротив Музиного офиса был сквер. Лишь только я выскочила из подъезда, как с одной из лавок поднялся мужчина и пошел мне наперерез. Парубок! Только его мне сейчас и не хватало. Я резко дернулась в сторону, сделав вид, что не узнала его, но Игорь Сергеевич решительно преградил мне дорогу. Тогда я взяла сумочку под мышку и с вызовом протянула ему обе руки:

– Не стесняйтесь! Захлопывайте свои наручники.

Он улыбнулся, взял меня под руку и повел к своей насиженной скамейке.

– Зачем же сразу так? В наручниках ходят преступники. А вы – всего лишь свидетель. Правда, один из самых важных свидетелей.

– Свидетель? – обалдела я. – Не подозреваемая?

– А кто вам сказал, что вас подозревают? Муза Гурьевна? – мягко улыбнулся Парубок.

Я устало откинулась на спинку лавки. Кто бы знал, как я устала за сегодняшний день.

– «Подозревают» – это мягко сказано. Все просто уверены, что этот чертов палантин свистнула я.

– И вы очень расстроились. С Веселовской вот, видно, поссорились…

– А вы бы не расстроились?

– Я бы просто отбросил эмоции и стал рассуждать здраво. К тому же, Светлана, вы, оказывается, совсем не знаете Уголовно-процессуальный кодекс. Надо будет при случае сделать Обнорскому замечание.

– Я – журналист, а не милиционер.

– Во-первых, вы – красивая женщина, а потом уж – журналистка…

Батюшки, с каких это пор геи стали делать комплименты женщинам?